Экспедиции в Экваториальную Африку. 1875–1882. Документы и материалы

Мой славный проводник шепчет мне на ухо, что одних рассказов Дени недостаточно, чтобы адума поверили, что к ним идет белый вождь. Ведь у Дени, как и у павинов, зубы подпилены под острым углом,[427 - По утверждению Марша, этот обычай, считавшийся отличительным признаком каннибалов, существовал не только у павинов, но и у оканда. Он так описывает саму операцию: «Сегодня это делают с тремя мужчинами в возрасте от двадцати до двадцати пяти лет; на этот раз используют сломанный скальпель, который я подарил Бойя (Боайя. – И. К., Е. К.). Их окружают соседи; каждому кладут в рот круглый кусок дерева, служащий наковальней, чтобы при обработке зуб оставался неподвижным. На него ставят нож и другим куском дерева, выполняющим роль молотка, бьют по нему под углом; конечно, эта операция довольно болезненна, однако пациенты переносят ее без стона; при каждой гримасе присутствующие хохочут во все горло и осыпают их насмешками. По окончании церемонии пациенты уходят со слегка кровоточащими деснами и совершенно счастливые от того, что все завершилось. Я спросил, зачем нужна эта операция – чтобы было удобнее кусать мясо, ответили мне» (Marche A. Op. cit. P. 337).] а на затылке татуировка из семи полос. Я вынужден расстаться со своим ружьем, чья система незнакома туземцам, а также вручаю Дени магний и ракету для фейерверка. Впрочем, у меня нет сил следить за последними приготовлениями моего маленького отряда, который скрепя сердце подчиняется столь необходимому приказу.

Перейдем теперь к тяжелым часам отчаяния, с которым мне, истерзанному болезнью, почти невозможно бороться. Шаке[428 - В тот момент с Пьером де Бразза оставались только два шаке (Spedizione al fiume Ogouе del conte Pietro Savorgnan di Brazz?, lettere e notizie del socio G. Uzielli // Bollettino della societ? geografica italiana. Т. 14. 1877. Р. 219).], обеспокоенные тем, что у меня на случай нападения <тигра> остается только один револьвер, выказывают к тому же большой страх, видя, что я не способен принимать пищу: как известно, для большинства черных человек, отказывающийся от еды, вскоре должен умереть[429 - В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза утверждает, что шаке собирались поджарить его и съесть (Пис. VII).]. Но после двух дней бреда, заполненного кошмарами, я могу наконец поднять веки и смотреть на верховье реки, откуда мы ждем спасения. И вот на четвертый день[430 - 17 июня (Spedizione al fiume Ogouе… Р. 220).], к полудню, крики одного из моих людей возвращают меня к жизни. Я вижу пирогу, на ней Дени и мои смелые оссьеба: но где же Забуре?

Дени рассказывает мне о посещении вождя Джумбы[431 - Марш называет Джумбу «вождем шаке» (Marche A. Op. cit. P. 344).], о долгих переговорах с главными жителями деревни, о чувстве недоверия, которое не смогли рассеять ни обещания, ни зрелища, ни подарки. Белый, говорили они, никогда не путешествует по суше: без сомнения ружье доказывает, что в страну действительно пришел белый, но этот белый был убит, затем ограблен павинами, которые, вероятно, намереваются захватить у них пирогу; никогда ни один адума не позволит обмануть себя подобной хитростью. Дени сообщает мне о крайнем решении Забуре, который отдал себя в заложники. Он поклялся, что останется пленником в деревне Джумбы, пока пирога, на которой они вернулись и которая была получена благодаря его преданности, не доставит нас туда. Если же через неделю мы не появимся, чтобы подтвердить истинность его слов и освободить его от клятвы, он заплатит жизнью за свое бескорыстное благородство.

Потрясенный до глубины души таким поступком дикаря, которого едва знаю, я немедленно отдаю приказ об отъезде. Гребцы адума упорно отказываются спуститься с нами ниже по Огове, до того места, где нас ждут Балла Туре и Метуфа; несмотря на мои уверения, они продолжают считать, что находятся во вражеской стране, поскольку их окружают деревни павинов. Однако сын Джумбы, старший на пироге, идет нам навстречу, и вечером следующего дня[432 - 18 июня (Ibid.).] я радостно приветствую двух моих сенегальцев, мужественно преодолевших тяжелое испытание.

Мы грузим ящики с товарами, оставленные на их попечение, и поднимаемся вверх по Огове к великому удовлетворению оссьеба. 18 июня, проплывая мимо Залакона, мы узнаем, что доктор Ленц с трудом продвигается по суше[433 - Ленц отправился из Лопе в страну адума вскоре после де Бразза (Marche A. Op. cit. P. 260). В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза сообщает, что он встретился с Ленцем еще раньше – вечером 15 июня и что это произошло в деревне Забуре (Пис. VII; Spedizione al fiume Ogouе… Р. 220).]. Утром 20 июня мы прибываем в деревню Джумбы, где находим Забуре, который, хотя и с рогатиной на шее, дружелюбно беседует со своими сторожами.

Джумба, наслышавшись о нас различных историй, начиная с пребывания у оканда, оказывает нам чрезвычайно теплый прием. По сравнению с вождем иненга Реноке он обладает бо?льшей властью среди шаке, и поэтому ему важно продемонстрировать перед нами свое богатство. Он принимает нас в окружении своих жен и жен своих друзей, которых представляет как собственных; он дарит нам великолепного барана; поскольку в низовьях реки это животное было для нас большой редкостью[434 - Разведением баранов занимались некоторые племена, обитавшие в долине Средней и Верхней Огове (фаны, окота, оканда и адума), но и у них не было стремления выращивать этих животных в больших количествах. Баранов разводили преимущественно ради шерсти.], мы принимаем дар вождя с огромным удовольствием.

Наше приезд совпадает с любопытным обрядом обрезания, который проходят здесь молодые люди от восемнадцати до двадцати лет[435 - Более подробно де Бразза описывает этот обряд в письме от 23 ноября 1876 г. (Пис. VII).]. После операции их облачают в женские одежды, то есть обвешивают браслетами и бусами, и мажут лица чем-то вроде известки, затем все жители, танцуя под звуки тамтама, проносят их вокруг деревни. Потом я вижу, как они собираются под деревом и какой-то человек, устроившись на его вершине, опускает в их рты по огромному куску вареного мяса. По завершении этой странной трапезы юношей отводят в хижину на отшибе, где им предстоит жить целый месяц отдельно от общины, после чего они возводятся в ранг мужчин своей деревни.

Как и оканда, адума и другие племена Африканского Запада – фетишисты. Практика обрезания у них существует независимо от религиозных представлений, хотя на первый взгляд в смене имени обрезанных можно увидеть что-то похожее на крещение. В целом они допускают существование доброго и злого духов: первого зовут Манконго, а второго Абамбу. Никто не проявляет особой заботы о добром духе, который как таковой не ждет, чтобы его попросили о каком-либо благодеянии, в то время как злого стараются задобрить молитвами, жертвами и клятвами[436 - Ср.: Marche A. Op. cit. P. 339.]. Помимо этих двух главных духов, священными, или фетишами, считаются различные предметы, животные и даже места. Люди полностью приспособили верования к своим интересам, они используют их по самым разным поводам: любопытно, например, что плоть животных является фетишем для женщин, и только мужчинам позволено угощаться ею во время пиршеств. Туземцы верят также в жизнь души после смерти[437 - Марш, однако, пишет по поводу оканда, что у них нет никаких представлений о загробной жизни, только отдельные люди верят, что после смерти человек превращается в какое-либо животное, птицу или насекомое, «но это особые случаи, которые ничего не доказывают» (Ibid. P. 339).]: память о предках свято хранится в каждой семье; от поколения к поколению передаются фетиши, украшения, оружие. Кто же не чтит памяти умерших родителей, того ожидает со стороны покойных неизбежная кара.

Тем временем настает момент, когда я с большим сожалением расстаюсь с Забуре, который спешит отправиться в свою деревню вместе с другими людьми, щедро мною вознагражденными. Джумба заверяет меня в своей готовности предоставить пироги, как только я захочу уехать отсюда. Впрочем его гостеприимство не знает границ. Он не скупится ни на подарки, ни на заботы, ни даже на галантные предложения, отдавая в наше распоряжение и своих жен, и жен друзей. Я соглашаюсь на услуги кухарки; это Малонга, собственная дочь Джумбы, которая, явившись ко мне, не скрывает желания сблизиться со мной. Когда я пишу, она просит меня насурьмить ей брови чернилами или же написать на груди ее имя; она откровенничает со мной, сообщая, что вожди, за которых отец хочет выдать ее замуж, не кажутся ей достаточно сильными как мужчины. Однако, видя, что моя каждодневная благодарность ограничивается лишь покраской бровей и груди, она переключается на Дени и моих сенегальцев, которые готовы кое-что подарить ей за мой счет. Но так как наши припасы начинают сокращаться, Малонга ищет и находит более щедрых и более богатых поклонников, не забывая при этом и своих прежних друзей. Она приобретает такой опыт в сердечных делах, что, когда отец наконец решается выдать ее замуж, ставит свои условия и сохраняет для себя свободу, которой у нас на родине пользуются, только если нарушают брачный обет.

Между тем я узнаю, что один из соседних вождей, прибывший просить руки этой самой Малонги, отвергнут ею и возвращается к себе в деревню. Я сообщаю Джумбе о своем желании воспользоваться столь удобной оказией: я намереваюсь оставить здесь наши товары и двух человек для их охраны[438 - Речь идет о Метуфе и Балла Туре.], сам же вместе с Дени собираюсь продолжить путешествие и дойти до Думе, конечной цели нашей экспедиции.

23 июня ко мне присоединяется доктор Ленц[439 - См.: Ibid. P. 276.]: он приплывает в деревню Джумбы на пироге, которую я добыл для него у Маты[440 - Этому вождю, умершему во время эпидемии оспы в 1877 г. (вероятно, в мае), де Бразза дает подробную характеристику в своем письме от 20 апреля 1877 г. (Пис. VIII).], вождя адума[441 - Де Бразза достиг первых селений адума 21 июня (Spedizione al fiume Ogouе… Р. 220).]. Он уезжает на следующий же день, а я – 25 июня. Так что, продвигаясь по стране адума (у меня будет случай рассказать об этом немного позже), мы идем с ним, можно сказать, одним путем, и наши пироги поочередно обгоняют друг друга.

Первую остановку мы делаем в деревне Ндумбы, где мой проводник и его люди, досадуя, что я не собираюсь задерживаться в ней, требуют оплаты. Ситуация деликатная, ибо они не выполнили договоренности сопровождать меня до Думе, но, с другой стороны, они верно служили мне в начале похода. Поэтому, чтобы они не подумали, что я хочу удержать для себя долю товаров, которую они не получат, если прервут срок службы, я собираю всех гребцов во главе с вождем, показываю предназначенные им вещи и в то время, когда они вожделенным взором смотрят на них, бросаю все в костер. Люди Ндумбы, свидетели этой сцены, сразу же предлагают заменить недовольных; я соглашаюсь, и путешествие продолжается.

27 июня я останавливаюсь в Нгеме[442 - Нгеме – деревня вождя Нгеми.], 28-го – в деревне Кумбы Манджило[443 - В письме Бразза от 23 ноября 1876 г. – Марибо (Пис. VII).], доктор же Ленц то следует за мной, то опережает меня. 29 июня утром[444 - В 9 часов утра (Пис. VII).] я первым[445 - Ленц утверждал, что именно он первым достиг Думе (Marche A. Op. cit. P. 276). Но в письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза говорит, что немецкий путешественник подошел к водопаду только 30 июня (Пис. VII).] пребываю к Думе, небольшому водопаду примерно в полтора метра высотой при низкой воде, который во время половодья только с натяжкой можно назвать порогом[446 - Марш пишет: «Водопад Думе, рубеж, у которого остановился де Бразза в 1876 г., не очень большой; его высота не превышает полутора метров; я считал его более опасным в это время года, чем он есть на самом деле; в сезон высокой воды он становится естественной плотиной, образующей огромный водоворот: это уже больше не водопад. Сейчас же он перекрывает реку по всей ее ширине, оставляя узкий проход лишь у правого берега; по нему еще можно спуститься, но невозможно подняться…» (Marche A. Op. cit. P. 293).].

Нет более удачного места для устройства новой штаб-квартиры. Думе должен пока стать рубежом моей разведывательной экспедиции по неизведанной стране. В то время как доктор Ленц попытается сделать последнее усилие, чтобы подняться еще выше по Огове, я спущусь по ней и попробую завязать дружеские отношения с адума.

По правде говоря, я не слишком рассчитываю на успех. У меня нет хороших переводчиков; я нахожусь среди народа, на первый взгляд гораздо менее интересного, чем иненга, бакале и особенно фаны. Низкорослые, полные, тяжелые, ленивые и, по-видимому, трусливые, адума известны своей беспечностью, что естественно: существование в такой плодородной стране не требует особых усилий.

Я собираюсь сразу начать среди них ту же самую предвыборную кампанию, успех которой у оканда и фанов позволил нам быстро пройти по их землям.

Глава XII. Первое селение в стране адума

На обратном пути я останавливаюсь в деревнях адума, где приглашаю к себе всех местных вождей, веду с ними переговоры о предоставлении нам пирог и гребцов, обсуждаю условия транспортировки грузов[447 - Эта встреча произошла в Нгеме; затем де Бразза уехал в деревню Ндумбы (Пис. VII).].

Я встречаю с их стороны самый радушный прием. Адума, несмотря на их стычки с фанами, все же отваживаются время от времени спускаться на пирогах (муссиках) вниз по Огове, поэтому они знают о доброй репутации, которая закрепилась за нами среди оканда. В них, однако, еще живет страх перед павинами; но после моих настойчивых уверений, что мир наступил, они, кажется, уже близки к тому, чтобы пойти навстречу моим планам. В деревне Нгеми мне обещают три пироги; еще одну гарантируют люди Ндумбы.

Тем временем домой возвращается сам Ндумба. Я оставил этого вождя в Лопе у оканда; он должен был, выждав благоприятный момент, подняться по реке со всем нашим багажом в сопровождении гребцов адума. Какая же серьезная причина заставила его отправиться раньше и отважиться на опаснейшее путешествие в одиночку?

Я не слышу от него никакого удовлетворительного объяснения. Единственное, на что он ссылается, так это на свое нежелание оставаться в чужой стране, что же касается оканда, то здесь он предельно сдержан.

Мое беспокойство возрастает, когда в последующие дни я замечаю у всех адума необычную холодность. Их прежнее дружелюбие исчезает, и я не в силах понять истинную причину такой резкой смены настроения.

Ндумба, отослав к Джумбе мою большую пирогу[448 - Согласно письму от 23 ноября 1876 г., де Бразза сам отправился к Джумбе, а затем вернулся в деревню Ндумбы, уверенный, что тот выполнил свои обещания и подготовил необходимые для путешествия лодки. Из того же письма следует, что собственная пирога де Бразза оставалась в деревне Ндумбы, который фактически ее экспроприировал (Пис. VII).], отказывает мне в обещанном транспорте. Таким образом, вместе с переводчиком и одним из лапто я отрезан от деревни Джумбы, где остается другой мой человек, охраняющий товары. Я начинаю проявлять нетерпение, которое, как кажется, тревожит Ндумбу.

Под предлогом поиска пироги, в которой я так нуждаюсь и которую он якобы не может сам предоставить, Ндумба отвозит меня к одному из своих друзей, вождю деревни, расположенной на противоположном берегу. В то время как я веду переговоры с этим человеком, он пересекает реку и оставляет меня одного.

Еще два дня меня кормят обещаниями, которым, видно, нет конца. Необходимо решительно выходить из этого тупика. Я требую к себе вождя, который приносит мне продукты и беззастенчиво просит за них какой-нибудь подарок. Я в последний раз объясняю моему дикарю, который, кажется, совсем не слышит меня, что мне нужны не продукты, а пирога, и бросаю в огонь вещи, предназначенные для ее оплаты, после чего Дени[449 - Если верить письму де Бразза от 23 ноября 1876 г., это совершили «два лапто», т. е. Метуфа и Балла Туре (Пис. VII). На основании же текста «Путешествий» создается впечатление, что Метуфа в тот момент оставался в деревне Джумбы.] хватает вождя и подвергает его легкому телесному наказанию. Ужас жителей доходит до предела; охваченные паникой, они удирают со всех ног во главе с высеченным вождем; несмотря на эту неприятную ситуацию, мы разражаемся смехом, поняв, что сами неожиданно превратились в абсолютных хозяев деревни.

Однако пирога Ндумбы, пришвартованная к другому берегу, а следовательно, у нас на виду, всего в ста метрах, будто насмехается над нами. Остается принять единственно возможное решение. Балла Туре не умеет плавать, и я вижу, что и Дени не отваживается на такое предприятие. Поэтому я один, вооруженный револьвером, бросаюсь в воду и одолеваю течение Огове. Когда я достигаю берега и вхожу в деревню, мой гнев оставляет меня. Нет никого, на ком я мог бы его выместить! Все сбежали; в своем облачении первобытного завоевателя я прогуливаюсь среди пустых хижин. В результате поисков я нахожу только двух мужчин, забившихся в какой-то угол, и веду их, дрожащих от страха, к пироге.

Мы прежде всего забираем Балла Туре и Дени, а затем спускаемся вниз по реке; при прохождении порогов мои импровизированные гребцы, естественно, два или три раза опрокидывают лодку. Наконец 11 июля мы прибываем к Джумбе, и мое беспокойство немного утихает, когда я вижу на плаву обещанную пирогу.

Туда же[450 - В тот же день (Пис. VII).] возвращается доктор Ленц[451 - Ленц отправился в обратный путь от Думе 2 июля 1876 г. (Ibid.).], еще более неудовлетворенный, чем я: оказывается, что, как только он достиг[452 - Путь Ленца от Думе до устья Себе занял три дня (Marche A. Op. cit. P. 276).] места впадения в Огове реки Себе[453 - Себе – правый приток Огове длиной 245 км, открытый Ленцем в июне 1876 г.; течет первоначально на запад, а потом на юго-запад; в нижнем течении река весьма извилиста. Себе впадает в Огове чуть ниже Лифуты у местечка Зугуани.], спутники неожиданно бросили его[454 - См.: Ibid. P. 276.]; теперь он возвращается в Европу, чтобы восстановить здоровье, пошатнувшееся за три года тягот и лишений, мужественно им перенесенных. 12 июля – день нашего прощания[455 - 16 июля 1876 г. Ленц вернулся в Лопе (Ibid. P. 276), а затем продолжил спуск по Огове. О трудностях, с которыми он столкнулся на пути в Самкиту, см.: Ibid. Р. 277.]; я снова остаюсь единственным белым на этой земле.

Но время идет, а мы так и не получаем обещанную пирогу. Устав от ожидания, которое угрожает затянуться до бесконечности, я уже разговариваю с Джумбой на повышенных тонах и обещаю, что если через четыре дня он не сдержит своего слова, я покину его, хотя в нашем распоряжении имеется только одна маленькая плохенькая пирога.

Джумба куда-то уходит, якобы в поисках уже готовой пироги, а в действительности, чтобы дать нам время успокоиться. Я жду шесть дней. Так как по возвращении Джумба нагло продолжает кормить нас неопределенными обещаниями, мы, вопреки всеобщей злой воле, садимся в нашу лодку, отчаливаем от берега и плывем вниз по реке.

К досаде, что местные жители загнали нас в угол, добавляется беспокойство, которое нам внушает встреча с ближайшими порогами. Но когда мы проходим последнюю деревню шаке, нас неожиданно окликают с берега. Вождь <Джокондо> обещает нам пирогу и гребцов, если мы согласимся остановиться у него на три дня. Наученные горьким опытом, мы грозим ему наказанием, если он не сдержит данное нам слово, после чего принимаем его предложение и пристаем к пологому берегу у деревни. Все это происходит 26 июля.

На следующий день до нас доходит неприятная новость. В доктора Ленца только что стреляли из ружей около Буно, деревни оссьеба[456 - Ленц со спутниками не пострадал, но им пришлось провести целую ночь, спрятавшись за скалами (Ibid. P. 277).], куда Нааман, как помнится, не захотел меня вести. Мы не находим объяснения этому нападению, но, во всяком случае, нам нужно немедленно предупредить Балле и Марша. К счастью, по моему настоянию, вождь разрешает двум своим сыновьям[457 - В письме от 23 ноября 1876 г. де Бразза говорит только об одном сыне (Пис. VII).] сопровождать Метуфу в Лопе с посланием; но чтобы отъезд состоялся, ему необходимо посоветоваться с идолами[458 - Более подробно эту церемонию де Бразза описал в письме от 23 ноября 1876 г. (Пис. VII).]. Вождь берет в руку трещотку, обладающую способностью пробуждать духов, и испрашивает совета у черепов своих предков, подкрепляя просьбу подношением корзины с бананами. Их ответ явно благосклонный. Тогда молодые люди срезают у себя несколько прядей волос, по одному ногтю на каждой ноге и каждой руке, а затем почтительно склоняются перед своим отцом. С большой важностью он собирает все эти пряди и все эти обрезки и кладет их в мешочек, который торжественно помещает в хижину идолов. Теперь нашим путешественникам ничего не угрожает.

Скажем сразу же, что, несмотря на идолов и их добрый совет, мой бедный Метуфа не очень-то легко справился со своей миссией. Имея неосторожность высадиться на короткое время в стране оссьеба, чтобы встретиться с вождем деревни, его бывшим другом, он по возвращении на берег не нашел ни гребцов, ни пирог[459 - Ниже, в гл. XIV, и в письме де Бразза от 23 ноября 1876 г. говорится, что у Метуфы была только одна маленькая пирога (Пис. VII).]. Лишенный товаров, Метуфа с огромными трудностями продвигался по суше; чтобы добыть себе пропитание, он рассказывал туземцам о всеобщем мире, который недавно установили белые люди; теряя последние силы, он все-таки добрался до нашего лагеря, где с таким нетерпением ожидали вестей о моей экспедиции.

В деревне Джокондо, однако, обещанная пирога еще не готова, и в то время как я пытаюсь не принимать близко к сердцу новую задержку, мне наносит визит Джумба. Ему, по всей видимости, стыдно, что он нарушил данное мне слово; он просит вернуться к нему в деревню; я отвечаю, что вместо того, чтобы предлагать мне снова идти вверх по течению, пусть прикажет пригнать лодку сюда.

Случайно я узнаю, что этот обманщик за моей спиной уговаривает вождя деревни не предоставлять мне пироги.

Мое терпение становится уже нелепым. Во время разговора с Джумбой я не могу сдержаться, чтобы не всыпать ему как следует. Тот в ярости, особенно из-за того, что мне помогал Балла Туре, «мой раб», удаляется, пригрозив, что обратит против меня фетиш.

Однако вечером[460 - 12 августа (Пис. VII).] у меня появляется надежда на наше примирение, ибо одна из его жен приносит мне большое количество ананасового вина, которое я с удовольствием пью[461 - О способах приготовления ананасового вина туземцами см.: Raponda Walker A. Prеparation du manioc et du vin d'ananas au Gabon et en Amazonie // Revue internationale de botanique appliquеe et d'agriculture tropicale. Vol. 33. Janvier – Fеvrier 1953. P. 86.]. Но за трапезой следует общее недомогание и рвота. Все уверены, что сработал фетиш Джумбы; что же касается меня, то я проклинаю свою доверчивость и опасаюсь отравления.

Наутро я чувствую себя неспособным даже выйти из своей хижины, а в следующие дни окончательно теряю силы. Вождь, обеспокоенный тем, что главным виновником моей болезни сочтут в первую очередь его, спрашивает совета у своих идолов, но те не называют никаких способов исцеления. Более всего вождь, конечно, боится, как бы белые люди в случае моей смерти не пришли сюда со значительным подкреплением и не потребовали у него объяснения[462 - Тот же самый страх заставляет вождя оканда Боайя сказать тяжело больному Маршу (июль 1877 г.): «Малеси, ты что, собираешься умереть? Ты понимаешь, что если ты умрешь, белые и все черные на реке будут говорить, что это мы убили тебя. Не нужно умирать» (Marche A. Op. cit. P. 338).]. Страх войны с неизвестными врагами оказывается действеннее всех моих обещаний и даров. Мне сразу же предоставляют пирогу; мои сенегальцы переносят меня на борт; по приказу вождя четыре гребца туземца садятся вместе с нами и готовы, хотя и скрепя сердце, везти нас. Но не успеваем мы проплыть совсем немного времени, как я замечаю у них некоторые признаки беспокойства. Проводник предлагает остановиться и позавтракать на суше, ссылаясь на то, что есть в пироге запрещено, но я отказываю ему. Его настойчивость наводит меня на мысль о тайных намерениях туземцев. Вот их замысел: я нахожусь без сил на дне лодки и не могу идти, а они бросают нас на берегу; мы оказываемся в самом затруднительном положении, а наши ловкие мошенники избавляются от необходимости плыть в страну павинов и спокойно возвращаются к себе, где, может быть, будут радоваться вместе с вождем, что так легко освободились от меня.

Я приказываю постоянно держаться середины реки. Дени стоит впереди, а Балла Туре на корме, они гребут так, чтобы парализовать любое усилие четырех адума. Мы плывем таким образом некоторое время; когда же начинаем приближаться к земле оссьеба, я чувствую, что мои туземцы готовы пойти на любой риск. Сильными рывками они пытаются раскачать лодку, чтобы перевернуть ее, а затем, воспользовавшись нашим замешательством, достигнуть берега вплавь[463 - Согласно письму де Бразза от 23 ноября 1876 г., «мятеж» гребцов произошел в тот момент, когда пирога проплывала мимо их родной деревни (Пис. VII).].

В состоянии, в котором я нахожусь, это вопрос жизни и смерти. Дени и я хватаемся за оружие; я даю понять старшему, что не пощажу его, если он не остановится, но угроза не действует. Я стреляю, но так, что задеваю только ухо упрямца. Наконец в том момент, когда пирога, продолжая раскачиваться, должна вот-вот опрокинуться, раздаются два наших выстрела[464 - Один выстрел сделал сам де Бразза, убив вожака «мятежа», другой – Дени, застрелив раба из племени окота; при этом пирога была обстреляна жителями деревни Джокондо (Пис. VII).], и два негра падают навзничь за борт; два других одним прыжком бросаются в воду, хотя мы и не собираемся стрелять в них.

И вот мы снова вынуждены полагаться только на собственные силы, чтобы пройти пороги, хотя я, распростертый на дне пироги, ни на что не способен. Все зависит от Дени и Балла Туре, которые пытаются, насколько могут, сохранять нужное направление. Вечером мы пристаем к пологому берегу у деревни Забуре; я так слаб, что не могу дойти до хижин и остаюсь на берегу. На следующее утро Дени идет в деревню за Забуре, который, по крайней мере, предоставит мне возможность немного отдохнуть.

И тут со стороны Огове до нас доносятся звуки песен. Голоса поющих приближаются к нам. Без всякого сомнения, это гребцы какого-то большого каравана, идущего вверх по течению. Вскоре из-за излучины реки, прямо перед нами, появляется целая флотилия. Какое же радостное потрясение мы испытываем, когда видим в одной из двадцати двух пирог оканда Балле и Марша, за которыми следуют пироги с нашими товарами[465 - Это произошло 17 августа (Пис. VIII; Marche A. Op. cit. P. 288).].

В этот момент я забываю о своей болезни, настолько велико счастье заключить в объятья тех, с которыми был разлучен в течение трех месяцев[466 - Балле и Марш приняли решение плыть на выручку де Бразза, когда узнали от Ленца, что руководитель экспедиции никак не может нанять гребцов в стране адума, хотя немецкий путешественник уверял их, что дорога по Огове непроходима из-за оссьеба (Marche A. Op. cit. P. 276–277).]. В итоге все разъясняется. Оканда, недовольные моим отъездом в страну оссьеба и адума, прибегли к различным уловкам, чтобы заставить адума отказать нам в помощи; они хотели сами вести наш караван вверх по Огове[467 - Ср.: Пис. VII.]; при этом устроили так, что мы не смогли отплыть все вместе: Амон до сих пор находится в Лопе, сторожа оставшиеся товары. Ндумба же выполнял роль тайного агента.

Теперь становятся понятными его неожиданное возвращение и резкая перемена отношения к нам со стороны жителей после его появления в деревне. Но все уже позади, мы наконец все вместе; я, конечно, серьезно болен, чтобы руководить экспедицией, но зато могу доверить все полномочия Балле, и мне не надо больше тревожиться за безопасность всего отряда.

Предполагаемое отравление, в котором я винил Джумбу, на самом деле – воспаление легких, которое усугубляется моей общей слабостью. Балле подумывает задержаться у Забуре, пока я хотя бы немного не восстановлю свои силы. Я уговариваю его двигаться дальше, дав твердое обещание спокойно вести себя в пироге. Мы берем курс на Нгеме, где планируем на время устроить нашу новую штаб-квартиру.

Мое тяжелое состояние подсказывает Балле прекрасный способ, чтобы ускорить движение такой громадной флотилии с таким большим количеством людей. Он приказывает старшему моей пироги плыть первым, не заботясь о других, и плыть, не останавливаясь, до Нгеме, куда необходимо доставить меня как можно быстрее. Оканда, зная, что у адума открывается рынок рабов, прилагают, естественно, все свои усилия, чтобы не отстать; колонна, таким образом, двигается с удвоенной скоростью.

Путешествие проходит по намеченному плану: мои люди, которых подталкивает неугасшее возмущение против адума, отчаливают каждое утро до восхода солнца. Я же почти без сознания лежу в лодке, не ощущая заботы, которой меня окружают. 24 августа мы прибываем в Нгеме[468 - У Марша – 25 августа (Marche A. Op. cit. P. 288).]. Несмотря на мои протесты, Балле приказывает перенести меня в самую лучшую хижину, где в течение полутора месяцев болезнь будет держать меня в своих цепких руках.

Глава XIII. Пребывание в Нгеме. Балле и марш. От Лопе до Нгеме. возвращение в Лопе

Неспособный принимать какую-либо пищу, кроме воды, прокипяченной с сахарным тростником, я целый месяц вызываю у Балле самую большую тревогу. Страницы его дневника за это время свидетельствуют о реальной опасности, которой я тогда подвергался. Огромное нервное напряжение, парализующее мою энергию, еще более усугубляет болезнь. Наконец после бесконечного месяца неустанных забот друзья могут поздравить себя с моим спасением.

В период выздоровления я принимаю вождей адума, которых Балле пригласил после нашего приезда и которых называли виновниками моем болезни; они делают все, чтобы я забыл о тех тяжелых днях. Одно из самых лучших проявлений внимания – запрет жителям деревни готовить около нас пальмовое масло[469 - Белое пальмовое масло – основа кухни адума. Они изготавливали его из семян косточки плода масличной пальмы.], чей запах для меня невыносим. Я теперь могу питаться молоком и медом; меня стараются немного развлечь.