Наперегонки с Эхом

– Вынуть руку, замри! – в бешенстве закричал Рамис.

Но было поздно. Степняк молниеносно вытащил из-за пазухи вовсе не стило, а какой-то небольшой округлый предмет и, собрав последние силы, швырнул его прямо в триквертум. Шар взорвался, разбрызгивая вокруг жидкий огонь. Забренчали и посыпались линзы. Отчаянный вопль вырвался из шести глоток. Засвистела вода жизни, покидающая усилители. Щупальца снова обхватили несчастного Дуна и принялись яростно бить его о колонны, пол и потолок залы.

– Ложись! – крикнул Хура.

Яркая вспышка и бешеный грохот полностью лишили Авика чувств, несколько мгновений он мог чувствовать лишь запах горелого мяса. Сначала вернулся слух, и он услышал, как что-то металлическое скребет по каменному полу. Когда глаза привыкли к наступившей темноте, он понял, что это грохочет медный чан, отброшенный могучим разрядом мавкиной защиты «Мерросигги». Теперь он катался по полу кверху днищем, поблескивая при свете Луны. Все холодные огни тоже погасило. Кто-то коснулся его волос. В лунном свете он увидел сидящую рядом Мавку. На лице чернели кровоподтеки, платье было прожжено в нескольких местах и через дыры проглядывали ее худенькие локти и коленки, все перепачканные в саже. Он обнял девушку и прижал ее к себе. Мавка больше не плакала, только очень глубоко и часто дышала. Он повернул голову и его взгляд упал на окровавленное лицо степняка. Оноди Нотия сидел, скорбно склонившись над ним. Превозмогая боль, причиняемую кандалами, он пытался прочесть какое-то заклинание. Дун открыл глаза и печально помотал головой. Старик бессильно опустил руки.

– Скоро я всё узнаю, – прохрипел степняк.

– Спасибо вам, друг мой, вы нас очень многому научили, – сказал Нотия.

Авик вскочил на ноги.

– Дун, что это была за дрянь? – крикнул мальчик. Степняк поднял на него непонимающий взгляд. Тогда Авик поднял медный чан. К его дну припеклась какая-то зловонная черная масса. Он показал сосуд умирающему.

– Что это такое?

Дун попытался приподняться.

– Котелок, – проговорил он. Его глаза закатились, голова откинулась на бок. Дунже умер.

Когда все пришли в себя, Рем и Авик подняли тело несчастного и понесли его к выходу, переступая через тлеющие кости и оплавленные усилители: останки шестерых наставников разметало разрядом магической энергии.

Они спустились по винтовой лестнице и вышли на ночной воздух. Авик направился к куче мусора, чтобы поискать пару крепких палок для носилок. Вдруг из-под сломанной телеги раздался глубокий стон. Его Высокомогущество Рамис Ацетус лежал в траве, прижав к животу руки и подобрав ноги. Он тоже умирал. Они встали вокруг него.

– Ну что, Ряма, – спросил его Нотия, – такого конца ты желал?

– Всю жизнь… всю жизнь я стремился к знаниям, – прохрипел Рамис.

– Как бы не так, – сказал Нотия, – ты хотел стать вторым Шогестом Брандото, но спесь и гордыня вконец размягчили твой разум. И ты стал вторым Ионом Тревианом, если не чем похуже.

– Что это была за жижа в котле? – спросил грандмага Авик.

– Я… Мое… – ответил Рамис, дернулся и затих.

– Яд маленькой белогорлой змейки, – холодно заключил Рем, оглядывая обнажившиеся в судорожной улыбке зубы и вывалившиеся из орбит глаза.

Подходящих палок Авик так и не нашел. Чтобы сделать носилки ему пришлось выдернуть несколько жердин из чьей-то изгороди.

– А жизнь при Императорском дворе не прошла для степняка даром, – говорил Рем, когда они уже устали нести Дуна по ночным пустынным улицам и сделали привал. Город как будто вымер.

– Отравленная стрела в туфле, граната за пазухой, ни дать ни взять имперский вельможа. Может, поищем, нет ли еще чего интересного? – не дожидаясь ответа, Рем принялся ощупывать лежащее на носилках тело своими гибкими пальцами. – Что-то есть! – Воскликнул он. Очень осторожно, как бабочка из куколки, из-за пояса мертвеца появился маленький костяной рожок с бронзовой окантовкой. Рем крутил его в руках так осторожно, как будто ожидал ядовитого укуса с его стороны.

– Простой рожок, внутри пусто, – разочаровано сказал он наконец.

– Дай-ка сюда, – Авик забрал рожок. Он поднес его к губам, набрал в легкие воздуха и дунул. Протяжный трубный звук взмыл над городом. В этом хрипловатом голосе был и шум степного пожара, и воля конского галопа, и бешеный жар погони, и одиночество бескрайних равнин, и запах сухой травы. Как поминальная молитва несся он над притихшим в ожидании Хоривом. Рем положил руку на рожок и с силой отнял его от губ Авика.

– Нам не стоит привлекать к себе внимание, – сказал он.

Авик кивнул, стряхивая навернувшиеся слезы. Хура сменил его, они с Ремом подняли носилки и пошли дальше. Ворота были не заперты, стражники отсутствовали. Безо всяких приключений им удалось выйти из как будто окоченевшего города. Вдруг где-то позади послышался стук копыт.

– Прячемся, – зашипел Рем. Они побежали через площадь к разрушенным торговым рядам. Авик и Мавка под руки поддерживали Нотию. Старик падал с ног от усталости. Они не успели достичь укрытия, когда первый всадник выехал из ворот. Луна еще не зашла, и в ее свете он легко заметил их. Быстрой рысью он пересек площадь и остановился, вглядываясь в полумрак. Из ворот выехал второй наездник, тоже на низкорослой лошадке и в остроконечном шлеме с бармицей. Нотия развернулся лицом к незнакомцам.

– Это же воины из свиты Дунже, – узнал степняков Авик.

– Дунже, – эхом повторил всадник, – Дунже ууууу… – изобразил он и сложил губы трубочкой.

– Они прискакали на звук рога, – сообразил Хура.

Сняв шлемы, степняки понуро стояли над телом своего господина. Невесомые кусочки сажи, падавшие с горящих факелов, улетали через площадь в темноту, влекомые ветром. Воины не изъяснялись по-хоривски, один из них немного знал имперский, но говорил с таким чудовищным акцентом, что только Ремири мог что-то разобрать. Он стал расспрашивать о том, что случилось в Школе. Степняк тяжело шевелил толстыми губами, хмурился, говорил неохотно.

– Он говорит, что все погибли. Кто-то изнутри открыл ворота. Их товарищ тоже убит, а сами они с трудом спаслись на лошадях, – наконец пересказал слова степняка своим спутникам Рем. Нотия грустно развел руками.

Степняк стал чего-то спрашивать, указывая на бездыханное тело.

– Он спрашивает, кто убил Дунже, – перевел Рем. – Что мне отвечать? Нам грозит война с Великой Степью, если я не ошибаюсь?

– Рассказывай, как есть, – махнул рукой Нотия. Рем задумался, подбирая слова.

– Котелок, – горько произнес Авик, вспомнив последнее слово убитого. Степняки вздрогнули и мгновение разглядывали Авика при свете факелов, а потом о чем-то быстро заговорили на своем гортанном языке, жестикулируя и перекрикивая друг друга. Один из них аккуратно поднял тело Дуна и взвалил его на луку седла. Второй уже сидел верхом. Рем пытался выяснить, что произошло, но поскольку наездники страшно заторопились, ему пришлось бежать рядом с одним из них, взявшись рукой за стремя. Наконец, у самого конца площади он остановился, а степняки унеслись в темноту. Рем в задумчивости возвращался к товарищам.

– Это слово на их языке, и звучит оно «кютюлык», – проговорил он, неумело подворачивая губы. – Без острой необходимости они его не используют. У них это считается дурным знаком.

– А что оно означает? – спросил Хура.

– «Абсолютное зло». Или что-то вроде этого. Ни в хоривском, ни в имперском нет слова с таким значением.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Заря еще не занялась, а они уже тряслись в седлах норовистых, коренастых лошадок из конюшни Ремири. Рем так торопился сбежать из города, что даже не дал своим спутникам как следует прийти в себя. По пути им так и не встретилось ни одного волшебника, который мог бы снять с них кандалы. Они ехали лесными тропами, на северо-запад. Рем туманно намекал, что у него есть какое-то убежище, где можно затаиться и отдохнуть. Авик ехал рядом с молчаливой Мавкой. Он тоже был задумчив. Когда первые лучи солнца заиграли на лицах, Хура не вынес молчания и подъехал к Ремири.

– Ловко ты тех двоих уложил, – начал он.

– Угу, – неохотно отвечал Рем.

– Не боишься брать грех на душу?

– Если враг подставил тебе свой бок, а ты не загнал туда свой нож – вот это большой грех.

Хура задрожал так, что даже конь под ним споткнулся. Рем только криво улыбнулся:

– Ну так и не надо быть врагом Ремири.

– И много ты людей… – Хура запнулся, подбирая слово.

– Отправил? – подсказал ему Рем. – Много.

– А каково это, поставить себя вне человеческого закона?