Спартак

– Тем лучше!.. Я их не знаю и не имею никакой охоты узнавать.

– Гладиаторы сговорились между собой и выступили бы, если бы римские патриции, враги существующих законов и Сената, взяли на себя командование над ними.

– Но так как эти римские патриции, как бы подлы они ни были, не оказались настолько низкими, чтобы стать во главе гладиаторов…

– Однако был такой момент… Довольно, нам больше незачем заниматься этим. Скажи мне, Метробий…

– Сперва удовлетвори мое любопытство, – перебил актер, – откуда ты получила сведения о заговоре гладиаторов?

– От одного грека… моего соотечественника, тоже гладиатора…

– Ты, Эвтибида, на земле более могущественна, чем Юпитер на небе. Одной ногой ты попираешь Олимп олигархов, другой – грязное болото черни…

– Ах, я делаю все возможное, чтобы добиться…

– Чтобы добиться чего?

– Чтобы добиться власти! – воскликнула дрожащим голосом Эвтибида, вскочив на ноги, с лицом, искаженным от гнева, с глазами, горящими зловещим блеском, и с выражением столь глубокой ненависти, смелости и неукротимой воли, которого никак нельзя было ожидать от этой изящной и грациозной девушки. – Да, чтобы добиться власти, стать богатой, могущественной, чтобы мне завидовали… и, – прибавила она вполголоса, но с еще большей силой, – чтобы иметь возможность отомстить.

Метробий, хотя он и привык ко всяким притворствам на сцене, с изумлением смотрел на искаженное лицо Эвтибиды, а она, овладев собой и внезапно разразившись звонким смехом, воскликнула:

– Не правда ли, я продекламировала бы роль Медеи если и не так, как Галерия Эмболария, то, во всяком случае, недурно. Ты окаменел, бедный Метробий, и хотя ты старый, опытный комедиант, ты навсегда останешься на ролях женщин и мальчиков.

И Эвтибида продолжала искренне смеяться, вызывая вновь изумление Метробия.

– Чтобы добиться чего? – снова начала после некоторой паузы куртизанка. – Чтобы добиться чего, старый и глупый индюк?

Спрашивая, она щелкнула его по носу и, не переставая смеяться, продолжала:

– Чтобы стать такой же богатой, как Никополия, любовница Суллы, как Флора, старая куртизанка. Чтобы стать богатой, очень богатой, – понимаешь, старый дурак? – для того чтобы я могла наслаждаться всеми радостями, всеми удовольствиями жизни, после которой, как учит божественный Эпикур, уже нет ничего. Ты понял, почему я пускаю в ход все искусство и все средства обольщения, которыми меня одарила природа? Именно для того, чтобы стоять одной ногой на Олимпе, а другой – на болоте и…

– Но в грязи можно испачкаться…

– А потом можно и вымыться. Разве в Риме мало бань и душей? Разве нет ванны в этом моем доме? Но подумайте, о высшие боги, кто осмеливается читать трактат о морали?.. Человек, который провел всю жизнь в пучине самых грязных мерзостей, самых низких гнусностей?

– Ну, перестань рисовать такими живыми красками мой портрет: ты рискуешь сделать его очень похожим и заставишь людей убегать прочь при виде такой грязной личности. Ведь я это сказал в шутку. Моя мораль у меня в пятках. Что ты хочешь, чтобы я с ней сделал?

С этими словами Метробий приблизился к Эвтибиде и, взяв ее руку, стал целовать, говоря:

– Когда же я получу награду от тебя?

– Награду?.. Но за что ты хочешь получить ее, старый сатир? – сказала Эвтибида, отнимая руку и ударив Метробия по лицу. – А ты узнал, что замышляют гладиаторы?

– Но, прекраснейшая моя Эвтибида, – возразил старик жалобным голосом, униженно следуя за гречанкой, которая не переставая ходила по комнате, – мог ли я открыть то, чего не существует?.. Мог ли я, моя нежная любовь, мог ли я?..

– Ну, хорошо, – сказала девушка, обернувшись и бросив на комедианта ласковый взгляд, сопровождаемый очаровательной улыбкой, – если ты хочешь заслужить мою благодарность и если ты хочешь, чтобы я доказала мою признательность…

– Приказывай, приказывай, божественная…

– Ты должен продолжать следить, я не уверена в том, что гладиаторы совсем оставили мысль о восстании.

– Я буду следить в Кумах, съезжу в Капую…

– И прежде всего, если хочешь открыть что-нибудь, ты должен следить за Спартаком.

Когда Эвтибида произнесла это имя, щеки ее покрылись ярким румянцем.

– О, что касается Спартака, то вот уже месяц, как я следую за ним по пятам не только ради тебя, но также ради себя самого или, лучше сказать, ради Суллы.

– Что?.. Как?.. Что ты сказал?.. – воскликнула, вдруг оживившись и подбегая к Метробию, куртизанка.

Метробий осмотрелся кругом, как бы опасаясь, что его услышат, и затем, приложив указательный палец правой руки к губам, сказал вполголоса:

– Это мое подозрение… моя тайна, и так как я могу ошибиться и вмешиваюсь в дела Суллы… то не скажу об этом ни одной живой душе, пока не подтвердятся мои предположения.

На лице Эвтибиды, пока Метробий говорил, отражалось волнение, которое было ему непонятным.

– Не правда ли, ты мне сейчас скажешь все, мой славный Метробий? – сказала она вдруг, взяв одной рукой руку комедианта, а другой лаская его лицо. – Разве ты можешь во мне сомневаться?.. Разве ты не знаешь на опыте, как я серьезна и не похожа на других женщин?.. Не говорил ли ты много раз сам, что я могла бы быть восьмым мудрецом Греции… Клянусь тебе Аполлоном Кельдийским, моим покровителем, что никто не узнает от меня того, что ты скажешь. Ну, говори! Скажи своей Эвтибиде, добрый Метробий, – моя благодарность тебе будет безгранична.

Кокетничая и лаская старика, пуская в ход чарующие взгляды и самые нежные улыбки, она скоро подчинила его своей воле и добилась цели.

– От тебя не отделаешься, видно, – сказал в конце концов Метробий, – пока не исполнишь твоего желания. Знай же, что я подозреваю – и имею на это немало оснований, – что Спартак влюблен в Валерию, а она – в него.

– А! Клянусь факелами эриний-мстительниц! – вскричала девушка, свирепо сжимая кулаки и внезапно побледнев. – Может ли это быть?

– Все наводит меня на эту мысль, хотя у меня нет доказательств… Но смотри не пророни никому ни слова об этом…

– Ах!.. – проговорила Эвтибида, впав в задумчивость и как бы говоря сама с собой. – Вот почему… Конечно, иначе не могло быть… Только другая женщина… Другая… другая!.. – воскликнула она в диком исступлении. – Вот кто тебя побеждает своей красотой… бедную, безумную… вот кто тебя победил!

И, говоря это, она закрыла лицо руками и разразилась безудержными рыданиями.

Легко себе представить, как удивили Метробия эти рыдания и эти бессвязные слова, раскрывавшие тайну любви Эвтибиды. Прелестная Эвтибида, по которой вздыхали наиболее знатные и богатые патриции и которая до сих пор не любила никого, пылала безумной любовью к храброму гладиатору. Привыкшая презирать всех своих высокопоставленных обожателей, она оказалась отвергнутой низким рудиарием.

К чести Метробия, он почувствовал глубокое сострадание к несчастной и, приблизившись к ней, старался приласкать ее.

– Но может быть… это неправда… Я, может быть, ошибся… может быть, это плод моей фантазии.

– Нет, ты не ошибся… Нет, это не фантазия… Это правда, правда, я знаю, я чувствую, – возразила девушка, вытирая заплаканные глаза краем пурпурного плаща.

И спустя мгновение она твердо добавила глухим голосом:

– Во всяком случае, хорошо, что я это узнала… хорошо, что ты открыл мне это…

– Но умоляю… не выдавай меня…

– Не бойся, Метробий, не бойся. Напротив, я тебя отблагодарю, сколько могу, и если ты поможешь мне довести до конца мой план, то увидишь, какие доказательства признательности может дать Эвтибида.

И после минуты молчания она снова сказала задыхающимся голосом: