Костыли за саксофон. Дюжина грустных и весёлых настроений

– Будьте добреньки уважьте, поделитесь, отдайте то-сё-пятое-десятое, а то папашка наш всё в разъездах, всё деньги на прокорм зарабатывает… А я вам – курицу-жмурицу замороженную взамен костюмчика, нет я бы приготовила, изжарила на вертеле в духовке, да только электричество нынче дорого, а на плите, в сковородке – вредно, канцероген и рак. Вы лучше в пароварке сами сварите, у вас же такая пароварка замечательная, я вот такую позволить себе не могу, отдайте костюмчик! Дайте, а то загрызу!

6

Третье воспоминание Ларисы

Лариса стала вспоминать, как в прошлом году в школе начались волнения. Оказалось, что теперь учитель не имеет права собирать деньги. Ни за что, ни на какие мероприятия, ни на какие вещи. Даже за тетради на печатной основе. В их девятый «А» прибежала завуч начальных классов и сказала:

– Ребята! Выручайте! Раньше на аниматоров наши детки денежку сдавали, небольшую, совсем небольшую, – суетилась завуч, уверяя саму себя. – А теперь – нельзя. Школе запрещено заниматься поборами. Выручайте! Надо развлечь детей, первые-вторые классы. Третьи-четвёртые десятый класс взял на себя.

– А почему мы? – загалдели все. – Пусть одиннадцатый берёт.

– У них ЕГЭ!

– Тогда пусть двятый «Б» развлекает.

– У них ОГЭ!

– А у нас, значит, нет ОГЭ? – заорал Чернявский с последней парты, захлопнув очередной фантастический том. – Значит, у девятого «А» нет ОГЭ, а у девятого «Б» есть?!

Завуч начальных классов чуть не плакала, нервно то и дело поправляла очки – она же не могла признаться девятиклассникам, что в девятом «Б» её голос записали на диктофон и вместо ответа включили запись, не могла признаться завуч, что девятый «Б» захихикал, а один ученик пригрозил написать заявление в департамент через электронную приёмную.

– И почему это десятый взял третьи-четвёртые, а самых мелких нам?

Завуч стала уверять, что «с маленькими, наоборот, проще», что «в четвёртом классе уже некоторые девочки больше похожи на девиц».

– С маленькими-то проще, – крикнул Чернявский. – Но у них родоки напряжные. Вот однажды иду я по первому этажу мимо охранника. Прохожу, значит, никого не трогаю…

– Чернявский! Все свои байки ты расскажешь в свободное от учёбы время, – перебила классная девятого «А» математичка Вера Ивановна. Вера Ивановна выдержала мхатовскую паузу, чтобы все осознали, кто тут главный и угомонились, продолжила: – Значит так, любимый мой девятый «А». Вы прекрасно осведомлены, что из двух девятых будет сформирован один десятый.

Все притихли. Если бы не пикание сообщений в айфонах, смартфонах и планшетах, то можно было бы сказать, что в классе воцарилась гробовая тишина.

– Так вот: кто хочет продолжать обучение в нашей школе, тот обязан участвовать в новогоднем утреннике. А ты, Чернявский, будешь Дедом Морозом. Сценарий есть? – не давая никому и слово вставить, обратилась к завучу началки Вера Ивановна.

– Есть! Есть! – как послушная ученица-хорошистка закивала завуч начальниых классов. – Я скину файл в электронный дневник.

– Значит, Чернявский – Дед Мороз!

– Почему это я? – после пятисекундного немого шока Чернявский обрёл дар речи.

– Потому что ты самый высокий, красивый и потом… Ты же всё в своей фантастике. А Дед Мороз – фантастическое существо.

– Ну спасибо. Дед Мороз сказочное существо вообще-то, – бормотал Чернявский.

– Остальные роли распределю завтра, – сказала классная Вера Ивановна.

Пикнуло у кого-то сообщение. Классная оглянулась. Завуча началки уже и след простыл.

На следующий день Лариса узнала, что она будет Глашатым. Это было как гром среди бела дня, то есть, среди ясного неба. Лариса же думала, что Глашатай – это мальчик. Но классная отчеканила:

– Есть клоуны, а есть клоунессы. Так же и с глашатами.

Класс ржал как стадо овцебыков. Лариса сказала:

– Но я вообще не знаю, кто это.

Все уткнулись в айфоны, стали читать, что такое глашатай. Выяснили – смесь петрушки, дзанни и уличного зазывалы; веселил людей на рынках.

– Ужас! – Лариса сидела белее мела, на душе у неё было чернее грозовой тучи.

Чернявский довольно ухмылялся. Лариса представила себя волчком смерча и мысленно напала на Чернявского… Чернявский упал со стула. Все стали смеяться. А Лариса перепугалась окончательно.

– Качаться на стуле меньше надо, Чернявский!

И начался урок.

В срочном порядке пришлось шить костюм: рубаху-косоворотку и штаны-шаровары. На конец колпака мама повесила ёлочный шарик. Шарик подпрыгивал при каждом повороте головы. Смотрелось весело, искристо, сразу становилось ясно, что скоро Новый год. Шарик блестел, переливался всеми цветами, бликовал, как будто его облили бензином и поместили под солнце.

– Всего лишь маленькая деталь, а как сразу меняется образ. Всё теперь пластиковое небьющееся. Идеальное украшение для колпаков, – смеялась мама.

Как ни странно, прошли утренники спокойно. Чернявский так рявкал на детей, поздравляя с Новым годом, что вздрагивали даже неугомонные бабушки, а молоденькие учительницы качались как ивы на ветру и зажимали уши. Снегурочка, отличница Юля Духно, поправляла белую с оторочкой меха шапочку, теребила неестественно жёлтую косу, хлопала накрашенными глазами, топала, пританцовывая, белыми сапожками на каблучках. Она заказала себе костюм по интернету: «Самый дорогой, как в театре». Духно поинтересовалась, откуда костюм у Ларисы. И Лариса ответила, что тоже из театра. Точнее, Лариса только открыла рот, а Чернявский прохрипел в бороду, что из самого лучшего театра, самого главного. Под занавес второго утренника, после того как драки и разбирательства по поводу вручения призов закончились, а Дед Мороз и Снегурочка со всеми перефотографировались, в актовом зале заиграла в колонках новогодняя музыка о бубенцах, которые «радостно галдят» – специально для особенно впавших в раж мам и бабушек, которые всё крутились вокруг ёлочки, как неугомонные девочки. И тут Духно сказала Чернявскому:

– Дедушка Мороз! А давайте с вами потанцуем.

– Не могу. Волшебный посох деть некуда.

– А вот Глашатай подержит.

Лариса вытаращилась на Духно. Чернявского в классе неособо уважали, он не был в авторитете, к нему все относились как-то с усмешкой. А тут – Духно и – приглашает танцевать!

– Я в валенках не танцую, – мялся Дед Мороз.

Лариса выдохнула облегчённо. Сколько раз она обращалась с Ченрнявским как со слугой, и уж танцевать бы никогда не позвала – ей бы стыдно было с Чернявским танцевать. А тут Духно… Но отличница не унималась:

– Ну Димуля, ну Дима. Ну, уважь Снегурочку. Ты же фантастический волшебник! Пусть сегодня исполняются все на свете фантазии!

– Сказочный вообще-то, при чём тут фантастика… – бормотал Чернявский неуверенно.

Лариса видела, что Духно вроде как в образе, вроде как не от своего лица это произносит. Но Лариса чувствовала, что произносит всё как раз Юля Духно как раз от своего лица, просто замаскировавшись под Снегурочку!

– Пусть тебя Глашатай уважит! – Дед Мороз подмигнул из-за густой брови Ларисе.

– Да Снегурочка! Пошли со мной танцевать! – предложила Лариса. Она решила тоже как бы не выходить из образа и продолжала говорить весёлым зажигательным петрушечьим голосом.

Духно посмотрела на Ларису с таким удивлением и уничижением, сняла шапочку с пришпиленной к ней жёлтой косой – собственная коса Духно, тёмно-русая, длинная-длинная, спиралями спрятанная под шапкой, разметалась по серебряному узору на спинке белого пальтишка… Духно выбежала из зала.

– По моему я сморозила что-то не то, нет? – спросила Лариса.

– Да всё нормально, Ларис. Потанцевали бы Глашатай и Снегурочка, бабушек развлекли. Вон они всё кружатся как в фильме каком-то старом, забыл название…