– Шах! Мат! – гаркнул Костя Савик, и достал из-за пояса тоненькую шпагу, которую Лариса и не заметила вначале, взмахнул шпагой и опять крикнул про шах и мат.
– Идиот, – сказала тётя Аида.
– Ну это мы знаем, – пробасил голосом библиотекаря Дедушка Мороз. – А ещё что-нибудь?
– Что? – крикнул Шахматный король.
– Ну не знаю, что. Ты же у нас шахматный король, не я.
– Е-два-е-четыре! – повторил по чьей-то подсказке Костик и отскочил далеко-далеко, как Алиса в мультике про Зазеркалье.
– Супер! – сказала Лариса.
– А ещё?
– У меня все ходы записаны! – повторил Костя Савик за другой подсказкой и взметнул саблю как древко знамени.
На этот раз тётя Аида не комментировала, а сидела с каменным лицом.
Костюмов было немного, но всё же конкуренция была.
Возникла и Снегурочка, она шла уткнувшись в айфон и никого не замечала.
– Здравствуй внученька, – обрадовался Дедушка Мороз.
– Нет! Дед! Я ору с тебя, – без всякого приветствия с места в карьер начала Снегурочка. – Ну чего ты меня не позвал-то?
– Так звал внученька, а ты всё ладошкой машешь и кричишь на меня, чтоб не мешал.
– Ну, – сказала Снегурочка, уткнувшись в айфон. – Эстафеты провели?
– Так внученька… седьмые-восьмые классы у нас.
– А… ну тогда стишки почитали?
– Так внученька… седьмые-восьмые классы! Конкурс новогодних костюмов еле-еле проводим.
– Лол! Я ору. Ну кто там ещё костюмы не представил? А?
– Вот: Петрушка! – сказала Лиса и потащила Альбертика на центр круга, к дедушке, к ёлочке.
Альбертик сопротивлялся.
– Петрушка? Отлично!
– Это глашатай, – крикнула тётя Аида.
– Да-да! Глашатай, – извиняющимся тоном крикнула и Лариса.
– Точняк – не нервничай, хомяк, – сказала Снегурочка, выключила айфон и прошлась вокруг Альбертика. – Ну чтоле… Развесили нас, Глашатай. Или на ярмарку позови!
– Да, Глашатай, – поддержал Дедушка Мороз. – На рождественскую ярмарку!
Со стороны стульев, где сидели немногочисленные родители и бабушки стали разноситься реплики, что, мол, какая рождественская ярмарка, когда кризис в стране и стагнация.
Альбертик не двигался. Стоял как пугало в огороде.
– Ну же! Ну! – шептала тётя Аида. – Стихотворение. Здравствуйте народ честной, ведь сегодня выходной. Ведь сегодня праздник. Вот я – ваш проказник. Я глашатай знатный. Широкий и опрятный. Я глашатай звонкий. У кого пятёрки? Приходите погулять, и покупки совершать. Акции-прокломации, скидки тем, кто прытки.
Альбертик стал говорить, запинаясь и заикаясь, перепрыгивая с пятого на десятое, с десятого на двадцатое, с двадцатого на сотое, что он глашатай знатный и продаст со скидкой открытки тем, у кого пятёрки…
– Какой-то ты глашатай варёный. Тебя конёк – горбунок в кипятке случайно не сварил? – пошутил Дед Мороз.
Альбертик, всегда бледненький, не румяненький, даже иногда в синеву, сделался красным как настоящий варёный рак и потащился прочь из круга.
– Между прочим! – встала тётя Аида и побежала в круг: – Между прочим, глашатай все слова сам сочинил!
Тётя Аида встала у ёлочки, продекламировала с выражением, не обращая внимание на смех:
– Здравствуйте, народ честной!
Ведь сегодня выходной.
Ведь сегодня праздник.
Вот я ваш проказник.
Я глашатай знатный.
Широкий и опрятный.
Я глашатай звонкий.
У кого пятёрки?
Приходите погулять,
И покупки совершать.
Акции-прокломации
Скидки тем, кто прытки!
Все зааплодировали тёте Аиде. Тётя Аида, отдышалась, отдулась и сказала торжествующе:
– Кто-нибудь из вас такие стихи смог бы написать?
Все, и Дед Мороз, и Лиса, и Снегурочка, стали уверять, что «ни в жизнь не смогли бы». Снегурочка от испуга убрала наконец свой айфон с глаз долой.
– То-то! – и тётя Аида удалилась с высокоподнятой головой, обессилено брякнулась рядом с Ларисой.
– Кошмар! – мучилась тётя Аида. – Ну что же это такое, Ларисочка? Как это называется?
– Ну просто Альберт не очень весёлый человек, он серьёзный. Это был не его образ!
– Да как же не его, когда он их сам чинил, то есть сочинил. Заговариваюсь от расстройства – верный признак предынсультного состояния, – чуть не рыдала тётя Аида.
– Сочинитель и исполнитель – это разные вещи, – сказала сидевшая через три контрольных стула учительница русского. – Исполнитель в любой образ может войти, а сочинитель переносит свои мечты на бумагу, а представить на сцене сам не может.