Три цветка и две ели. Первый том

– Почта? ты со мною на «вы»? – продолжал лыбиться здоровяк. – Я жа Сиурт. Мы жа игрывали вместя – по льду каталися, помятаашь?

– Но, когда это было-то?.. – развела руками недоумевающая девушка. – В детстве еще… Мы уже давно не дети… Так, чем я могу помочь? Уборная наверху. Нужно вернуться в проходную…

– Да нее… Я увидал, ча ентот щяголёк за тобою шел. Порешил тожа глянуть… А та…

– Не смейте более за мной следить! – возмутилась Мирана и быстро зашла в дом.

– Ты плясашь так красиво… – негромко сказал ей вслед Сиурту и в замешательстве почесал низкий лоб, соображая, что же он не то и не так сказал.

________________

В обеденной зале Лорко наклонился над Герратой и тихо процедил сквозь зубы:

– Ты ента дча лезяшь не в своейные делы, а?

– Да я жо для Эорика! А ты-то не назажрался? Со двумя сразу, а у ёго не о?дной! Так незя, Лорко! Совестей у тобя нету! Вот я и подмоглася: и тобе, и Эорику…

– Сама с Эориком, в концу конецав, повяжшшися, – прошипел Лорко. – Дча ты к ему прикипела-то?

– Я с Гёре! Я тобе не б…ь! А это, – наставительно пояснила она, – меридьянская подмочь ближнюму. Милсердие, дорогой! Вот смотри: одну дурёху от обману спасла, другой жониха, тобя то бишь, воротила. Тобе я совестя насохраняла, а Эорику – сыщала, пущай и рыжою, но невесту! И тобе жонитися-то пора уж, – заговорщически зашептала она, – а то дурак вовсе. Не ту ты избрал, надобно былось рыжою брать, а эту – Эорику…

Лорко ее не дослушал и ушел, Геррата же перебралась к Эорику.

– Почто сиживашь, дурак? Рыжоя щас тамо у саду рыдает. Дуй к ею, наобнимай и наутешай. Лодэтскою речь ты-то знашь! Да смелее, – подбодрила она сомневающегося мужчину. – Парень ты цзолотой! И при деньге щас. Любая с тобою повяжется! Дажо я б пошла, коль бы не Гёре… Цзолотой ты парень, но сходь к цорюльнёку всё жо… – по-матерински ласково поправила она отросшие волосы Эорика. – Бабы любвят, коды у мужику всё в порядку, обсобливо башка: внутрях башки ведь то жо самое, что и снаружах. Нет, ну быват, конечно, чо дом страшон внутрях, но пригож снаружах. А чоб дом был страшон в снаружах, но в порядку внутрях, – экого не быват. Хорошую жону в страшонной дом не заманяшь. Башка – ото как дом…

И Эорик ее не дослушал – пошел искать Ингё. Но в саду и парке ее уж не было, а охранители у ворот сказали, что рыжая красавица покинула Рюдгксгафц вместе с кронпринцем пару минут назад. Проклиная свою планиду, Эорик вернулся в обеденную и выпил вместе со столь же удрученным братом, вздыхавшим по Миране. А Мирана, в свою очередь, нежно поглядывала на графа Эгонна Гельдора.

________________

Король и его семья покинули Рюдгксгафц в начале часа Трезвения, королева Маргрэта вместе с Мираной удалилась в свои покои. Тогда-то и началось в обеденной зале дикое веселье с дикими танцами: красотки, задорно кружась среди головорезов, махали юбками и выкидывали ноги. Диана Монаро и Енриити тут же покинули стол, цокая и округляя глаза, а Рагнер и Маргарита задержались. Приобняв свою любимую, он положил ее голову себе на плечо.

– В Ларгосе всё будет так же, – прошептал Рагнер. – Ну, может, чуть скромнее и тише, но так же…

– Быстрее бы там очутиться, – закрывая глаза, мечтательно ответила она. – Там нет ни твоей бабули, ни кронпринца… Ни королевы Хлодии…

– Поругалась с Хлодией? – удивился Рагнер. – Когда успела?

– Нет, не поругалась… После приветствий она мне слова больше не сказала… Даже с Енриити попрощалась, сказав, что как-нибудь увидятся в Лодольце, а мне просто кивнула, прощаясь… Она такая холодная! И так на меня не похожа!

– И мне это нравится.

– Но ведь ты ее любил. Сильно любил. Почему теперь я?

– Вы что с Лорко сговорились? – строго смотрел на нее Рагнер.

– Я тоже пойду, – вздохнула Маргарита. – Здесь так шумно – голова болит… Тоже хочу немного отдохнуть в тишине.

– Подожди… Во-первых, Хлодия была тогда другой, нежной и слабой, но… – улыбнулся он. – Слабой, но сильной, – совсем как ты. А во-вторых: сейчас она изменилась. Зачерствела, что ли… Не знаю почему, но она сильно переменилась. И такой я ее уже не люблю. Честно. Никто не любит черствую лепешку.

– Почему лепешку? – изумилась Маргарита. – Королева Хлодия Синеокая – лепешка?

– Да, – усмехнулся Рагнер. – И еще черствая, а ты у меня, – потянулся он к ней и поцеловал в висок, – теплая и мякенькая лепешечка… – тискал он ее бок.

– Рааагнер… – еще тяжелее вздохнула Маргарита, убирая его руку. – Я и правда пойду, а ты покушай, пожалуйста, хорошенько – не только вина испивай. Все тебе уж здесь лепешками кажутся!

________________

Маргарита сняла свое самое богатое платье, надела самое скромное – серое с белой пелериной, убрала волосы под платок и взяла тонкие перчатки. Вскоре она появилась в саду с двумя ящичками в руках, а в них лежала садовая лопатка. Королева Маргрэта появилась рядом с ней, когда девушка, сидя на траве, осторожно, боясь повредить корни, воровала второй кустик алых роз.

– Что ты делаешь? – спросила ее королева.

– Розы очень красивые, Ваше Величество, – ответила Маргарита, поднимаясь на ноги. – А Рагнер мне сказал, что в Ларгосе вовсе нет роз. Хочу их высадить у замка. Без двух кустов роз это сад не потускнеет.

– А знаешь, почему там нет роз?

Маргарита мотнула головой.

– Они погибают с наступлением зимы. Даже раньше, намного раньше… Ты ведь не представляешь, что такое Ларгос, так?

Маргарита снова помотала головой.

– О, там рай! С моря от Линии Льда задувает ледяной ветер и даже летом там ходят в плащах. Весной ждешь и ждешь, когда же сойдет снег, а он долго не сходит, очень долго… Зато у берега снега нет вовсе, но мерзло настолько, что выть охота. От мерзлоты не спасает ничто… И вокруг голые, мертвые камни… И в замке том, как в склепе, – холод, везде один промозглый холод… Розы там не цветут – и твои погибнут, только ты их туда привезешь.

– Спасибо, Ваше Величество, – смотрела Маргарита в серые глаза, понимая, что старуха говорит вовсе не о розах. – Спасибо, что поделились ценными знаниями. К счастью, я умею размножать розы: соединять нежные садовые цветы с дикими. Думаю, сила местных корней поможет тем цветам, какие я высажу весной, а не зимой. Пока же эти алые розы я поставлю в теплой зале замка. Ну хоть одна зала должна же быть там теплой, хотя бы кухня…

– Кухня… – вздохнула, совсем как Рагнер, старуха. – Ты посудомойкой герцога Лиисемского была? И прачкой?

– Да не была я никогда прачкой! – в сердцах воскликнула Маргарита. – Проклятье прям какое-то, а не простыни Мамаши Агны, – пробормотала она по-орензски. – Рагнер сказал? – перешла она на меридианский.

– Нет. Я расспросила воспитательницу твоей падчерицы о тебе.

Маргарита скривила, как от боли, лицо, понимая, что Диана Монаро ее расписала так красочно, что ей уже никогда-никогда не отбелить себя.

– Я не буду оправдываться, – негромко сказала она.

– И не надо, – пожевала губами старуха. – Дядя твой торговец?

– Да. Не все же рождаются принцессами… А в торговом деле-то, что позорного?

– Раз не понимаешь, то и объяснять не буду! – почему-то разозлилась старуха. – А ты, конечно, думаешь, что родиться принцессой – это сказка! Так вот, знай, что это рабство! Едва родилась – тебе уж мужа выбрали. И никто тебя не спросит, чего ты хочешь! И потом не спросит, кого или что ты любишь!! Никому до этого нет дела! Быть королевой – это стоять второй перед Богом! Сразу после мужа! Поддерживать спину супруга, пока дышишь! И никто этого не будет видеть и знать, лишь ты одна! И не должен знать, если хочешь дожить до моих лет… – снова пожевала она губами. – Ты носишь в чреве?

– Нет… – солгала Маргарита, напуганная этой вспышкой ярости и неосознанно защищая свое дитя от разгневанной старухи.

– Да ты еще и лгунья! О чаде мне уж Рагнер сам сказал! Копай свои розы дальше! Грязни себя навозной землей, как сильванка! Тебе это нравится – и тебе это подходит!

Старуха развернулась и пошла к дворцу. Маргарита поглядела ей вслед – на прямую белую фигуру, увенчанную короной, на стелящийся по розоватой дорожке шлейф белого плаща и на легкую, ничуть не старушечью поступь. После, стягивая перчатки, она села на землю и, спрятавшись за кустами алых роз, заплакала так, как уже очень давно не плакала. Ее сердце будто рвалось от боли и обиды, дыхание застревало в горле, сдавливало грудь и душило, изо рта доносились оборванные, неясные и тихие звуки. Она хотела кричать – нет, орать, пока не потеряет голос – но не могла себе этого позволить, поэтому, обнимая себя руками, просто плакала.

Спустя триаду часа она возвращалась в дом как ни в чем не бывало, унося с собой из сада два ящичка с кустиками роз, какие поставила в спальне у окна. Рассказывать Рагнеру о случившемся Маргарита не намеревалась. Меж тем старуха в белом трауре и с короной на голове, притаившись на галерее второго этажа, следила за ее возращением. Не обнаружив в сером свете сумерек признаков слез или расстройств, старуха приняла твердое, окончательное и нерушимое решение: завтра же из Лодольца она передаст своему духовнику, епископу Дофир-о-Лоттой, письмо для кардиналов Святой Земли Мери?диан.