Три цветка и две ели. Первый том

После ознакомления с уборной, Маргарите предстояло восхититься покоями малолетних наследников, но Железная Олзе (страшная женщина, я же тебе говорил!) коварно вознамерилась лишить ее такого счастья – и заперла на три замка дубовый створ. Погремев ключами и ругаясь, Рагнер в конце концов отворил врата детской, но там невозможно было ничего рассмотреть, потому что у самого входа всё было в сундуках, ящиках и тюках (ну почему там-то, а не в огромной светлице?!). Через пару минут, бегло изучив «чё за хлам», Рагнер радостно изрек, что это «его сокровища». Оказалось, здесь спрятали его военные трофеи из Орензы и Сиренгидии, набранные за полтора года, и он понятия не имеет, что там такое. Маргарите предстояло всё разгрести и семилетняя «опять забыл, как зовут эту девчонку» ей грести поможет.

Далее дело дошло до противоположной правой стены и средней дубовой двери, какая темнела вблизи дверцы в уборную; вскоре Маргарита прошла в спальню среднего размера, где стояла древняя, грубая, односпальная кровать с изголовьем-коробкой – и более ничего! Не имелось даже прикроватного стула.

– А я всему здесь рада, – сказала она, устало садясь на голый тюфяк кровати. – Есть где почивать – и славно. Зато могу пугать няньку и печалить всех в обеденной.

– Ладно, не рыдай. Здесь живет подруга хозяйки замки, ее помощница.

– Не пойду больше никуда… – плаксивым голосом заговорила Маргарита. – Я боюсь… Вы лодэтчане такие странные… Я вас не понимаю!

Рагнер молча обнял ее за талию, поднял и вынес в светлицу, после чего понес девушку за последнюю, еще неизведанную дверь. В той комнате у Маргариты заболели глаза, и она их закрыла, но желтые с синим пятна будто продолжали плясать перед ее глазами. Все стены были задрапированы чем-то ярким, цветным и желто-синим, (ярчайшим меридианским синим!!!).

– Открой глаза, – потребовал Рагнер.

– Нет. Что там был за темный куб, похожий на склеп?

– Внутри твое спальное ложе.

– Унеси меня назад.

Но Рагнер понес ее в «склеп». В углу, на подиуме, находилась дубовая махина – глухой шкаф с дверцей в боку. В него Рагнер опустил девушку – на что-то мягкое и приятное на ощупь, сам тоже забрался внутрь и лег рядом. Маргарита открыла глаза, когда он затворял за собой дверцу – и опять стало темно, но не страшно: на потолке ажурной вязью засветились змеистые прорези.

– Красиво… – прошептала она, разглядывая ажурный потолок. – Как в сказке… А это что такое, – потрогала она покрывало. – Мех?

– Медвежий. Самый теплый.

Они немного помолчали, любуясь кружевом над собой.

– Я очень люблю эту кровать, – заговорил Рагнер. – Как с матушкой в ней спал, едва помню… Только ее тепло зимними ночами. Когда стал старше приходил сюда один, лежал и думал… Мы всё переделам, что тебе не нравится, но оставь эту кровать, превелико прошу.

– Если мне можно сорвать со стен желто-синие тряпки, то я уже счастлива. А кровать мне самой нравится.

Рагнер начал снимать убор с ее головы. Когда он распустил волосы Маргариты, то поцеловал ее в глаза как жену – она поцеловала его глаза в ответ. Нежно и медленно он раздевал ее, никуда не спеша.

________________

Опочивальня герцогини располагала серым камином и серым полом, дубовым подиумом с дубовой кроватью-шкафом, двумя прямоугольными окнами в прямоугольных нишах. В этих нишах можно было сидеть боком к окну, как на стуле, ведь в каждой нише серела горка из двух каменных ступеней. Глянув в окно, Маргарита увидела квадратный внутренний дворик, мощенный такой же грязно-желтой поливной плиткой, как в светлице; в центре дворика темнело что-то похожее на мрачную беседку с четырехскатной черной кровлей. Дворик же ограждали сизо-серые строения. Дом слева смотрелся нарядным особнячком из-за витражных окон-бойниц, треугольного фронтона и окна-розы над резными вратами. Второй дом, согнутый вправо под прямым углом, казался добротным и просторным. За его крутой, черной крышей разлилось умиротворяющее серо-серебряное озеро, за озером простирался не менее умиротворяющий сочно-зеленый лес. Этот вид и впрямь заслуживал возгласа «Благодать!»…

Во внутреннем дворике две девушки прохаживались по желтоватой плитке, еще с десяток молоденьких работниц сидели под крышей «беседки», на каменном выступе. Вскоре из донжона вышел дозорный и, не обращая внимания на девиц, потопал мимо них. Маргарита, ближе прильнув к окну, разглядела, что угловой дом имел еще одну дверь с правой стороны, а возле нее находились два столба под козырьком и колокол. Парень сначала долго позвенел в колокол, будто всех будил, затем ударил в колокол один раз, оглашая о начале часа Смирения – и ему сверху ответил протяжный трубный гул (со смотровой башни, как догадалась Маргарита). После дозорный вернулся в караульную, девицы тоже стали расходиться.

– Откуда стража точное время знает? – спросила Маргарита, приглаживая распущенные волосы и поправляя платье на груди.

– У них есть пружинные часы, какие можно поставить куда-нибудь, а можно на поясе носить, – ответил Рагнер, вылезая из «шкафа». – Еще где-то в замке должна быть пара настенных часов и огненных. Мои трофеи из Бронтаи. А раньше время определяли дырявым горшком и водой. Это так же как песком.

– А что за маленькая беседка посреди дворика?

– Под двориком цистерна с дождевой влагой, – подошел к Маргарите Рагнер, обнял ее и горячо поцеловал, после чего тоже глянул в окно. – Дом слева, с витражами, – это часовня, дверь прямо – в Ягодный дом, где живут женщины и семейные пары. Справа, у колокола, – дверь в баню. Хозяйка дома сидит у окошка и смотрит, кто с кем вечером идет туда греться.

– Можно я не буду?

– Это же весело, – вздохнул Рагнер. – Сплетни здесь заменяют и новости, и книги… Такое иногда творится – ни в одном романе не прочтешь.

– Всё равно гадко… А что делают женщины в Ягодном доме?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Боюсь, что ничего. Без управителя тут, наверно, никто не работал… Ладно, пошли ко мне.

Рагнер потянул Маргариту за руку, но не к двери – в угол на подиум. Там, слева от кровати, темнела красивая угловая панель из дуба, а ее покрывала узорная вязь из зачерненного металла. Маргарита думала, что видит изысканные крючки для одежды. Рядом с панелью еще чернел держатель для светильника, а под ним повисла черная планка оканчивавшаяся цветком лилии – вероятно, созданная для красоты. Но Рагнер потянул один их крючков, открыв тем самым запор, толкнул панель внутрь – и за узенькой потайной дверцей показался темный, узкий проход длиной в семь шагов.

– Это путь в мои мужские покои, но тебе туда нельзя ходить и тем более ночевать там.

– Почему это? В Брослосе, значит, можно было?

– Ларгос – это не Брослос. Здесь и впрямь все будут считать тебя падшей, если застукают в моей спальне.

Далее Рагнер показал, что тоже может из прохода открыть запор-крючок, но Маргарита могла дополнительно закрыть дверь, повернув черную лилию, и при повороте щеколды-лилии на стене внутри прохода еще одна маленькая лилия уныло опускалась вниз.

– Если положишь большую лилию на крючок, – пояснил Рагнер, – то маленькая лилия мне об этом сообщит – и мне придется спать одному, хочу я того или нет. Это право на уединение герцогини Раннор, какому аж тысяча лет. Надеюсь, ты никогда им не воспользуешься и не закроешь для меня эту дверь.

Далее они прошли по проходу к другой дверце, открыли ее и оказались в опочивальне герцога. Тайная дверь и здесь пряталась в угловой резной панели, на какой имелись крючки для одежды и только – то есть от своей супруги герцог на щеколду не запирался.

– Ого! – оглядываясь, поразилась Маргарита: обстановка у Рагнера в спальне была свежа, приятна и ничуть не пахла «пылью веков». – У тебя ложе новое! – возмущенно сказала она, трогая столбы великолепнейшей кровати из черного дерева. – И шкаф! И ларь какой чудесный! И стол тоже! – пересекла она спальню, поднялась по трем ступенькам и попала через полукруглый проем в комнату поменьше, где оконную нишу перегородил придвинутый к ней стол. – А это что здесь еще за три двери?

– Дальняя ведет в переднюю перед Оружейной залой – тебе туда тоже нельзя. Оружейная – это гостиная только для мужчин, ну и для недостойных дам. Еще из той передней комнатки можно выйти на балкон, а из него спуститься сразу в тамбур. А эта зала – мой кабинет. Другие две двери слева… гардеробная и уборная.

– А у меня почему нет гардеробной?!! Как? Как! Как!

– Что «как»?

– Как герцогини Раннор жили здесь?! Бедняги! Они святыми, наверно, были! У супруга – и своя уборная, и…

Рагнер не дал ей договорить – обхватил ее и поцеловал. Маргарита сперва вырывалась из его объятий, но затем затихла.

– Не ори, – прошептал он, отпуская ее. – Повезло тебе, что я тебя люблю – всё у тебя будет, но… придется тебе жить без подруг. Мы из маленькой спальни сделаем тебе уборную и гардеробную. Или подруга нужнее?

– К черту этих подруг! И я не для себя одной негодую, а для других тоже! Следующая герцогиня Раннор мой портрет зацелует и еще имя восхвалит!

– Только кровать не тронь – ты обещала.

– Не трону, – провела она рукой по крышке стола, лоснившейся, будто полированный морион. – Черное дерево у него… – проворчала девушка.

– Это обычный дуб, из него всё здесь сделано, – вздохнул Рагнер. – Просто его зачернили. И, клянусь, я вовсе не ожидал найти такую красоту. Я сперва разломал и сжег кровать, в какой Гонтер помер, а потом так разошелся, что всё из его спальни сжег. Отправляясь в Сиренгидию, я заказал у местного резчика кровать и прочее, чтоб хоть на полу не спать, когда вернусь…

– Личную уборную ты тоже заказал у местного резчика… – снова проворчала Маргарита, не поверив ему.

Она спустилась по ступеням из кабинета и подошла к одному из трех окон мужской спальни, тоже находившихся в прямоугольных нишах и со ступенями, как в ее спальне. Под окном Маргарита увидела серую каменную террасу, пригодную для танцевальных балов, и огороженный сад. Через сад, параллельно террасе, протянулась широкая аллея, зато крепостную стену за аллеей соорудили по косой линии – и в правом дальнем углу получился зеленый уголок. С правой стороны новая ограда отделяла сад от кладбища, «украшенного» мрачным сизым склепом. А за садом и кладбищем, в объятиях крепостных стен и смотровых башенок, пышно клубилась листва дикого парка. Оканчивался обширный парк длинным серым домом в два этажа, домом под долгой черной крышей.

Но Маргарита разглядывала сад и аллею: кустики смородины вдоль каменистой дорожки и шеренги неизвестных деревьев – идеальное место для алых роз. Аллея начиналась от глухих ворот кладбища и слева заканчивалась калиткой – высокой, узорной и черной. За калиткой лежала площадка, в виде скошенной трапеции; сюда всадники выезжали из тамбура, после чего направляли коней прямо – в широкий проезд в стене, далее – в парк, к Охотничьему дому, как Маргарита уже догадалась. А вот предназначения серого строения, что оградило площадку слева, разгадать она не смогла. Один этаж, нет окон, форма половины шестиугольника, низкая дверь и смотровая площадка на крыше…

– В парке, как в лесу, – сказал Рагнер, – но иногда растут яблони. А с террасы раньше смотрели на поединки – они проходили в саду, на том прямом пути у террасы. А в том зеленом уголке, у кладбища, можно поставить шатер и летом плескаться с тобой в купели.