Три цветка и две ели. Первый том

– Кладбище же рядом?!

– И что? Оно за высокой оградой и мертвым завидно не будет.

– Посмотрим… Я, кстати, в саду хочу погулять.

– Лучше завтра. На обеде все-все тебя увидят и поймут, кто ты есть, а то еще нагрубят или выставят тебя вон, если не хуже… Стража у меня суровая.

– А что за домик слева, под смотровой площадкой? И зачем она нужна, такая низкая?

– О, оттуда можно сигануть в реку и утопиться. Ну или принять груз из лодки. Под площадкой кузня, а в ней окно – и из него тоже можно утопиться, если невмоготу.

– Кузня? В саду?

– Вообще-то она за калиткой сада. И потом, эта кузня заброшена. Шумновато с ней было по ночам…

– А что под террасой?

– Кухня и курятник.

– Курятник? У сада?! Рагнер, пусть кладбище и старая кузня, но курятник-то?!! Что за сад у вас в Лодэнии такой?!

– Сад как сад, а курятник – это жизненно важно, любимая. Курочек ото всех надо защищать – все их хотят! И я, как истинный хозяин, тоже сяду у окошка – буду выслеживать тех, кто ворует моих кур. И заодно – охранять могилы предков.

________________

Рагнер сказал, что обед будет в начале часа Трезвения, а до этого ему надо осмотреть замок. Маргарита вернулась в свои покои и первым делом сорвала со стен желто-синие шелка. Без них стало серо, как в каменном мешке, но зато у нее более не слезились глаза. То, что мебели в спальне не имелось, ее уже не расстраивало – возлюбленный пообещал ей новую обстановку, уборную, гардеробную и расписную печку, вместо жутковатого камина. Но пока хоть что-то требовалось поставить в спальне, и она направилась к детской.

Окошко в Млечный покой, комнату младенцев, заслоняло стекло в частой решетке. Шальную мысль о том, чтобы залезть в детскую этим путем, пришлось отбросить. Со вздохом Маргарита открыла тяжелый створ и поборолась с ним пару минут – вредная дверь никак не хотела оставаться открытой, а прижать ее к стене было нечем. Пришлось прижимать дверь собой!

Она присмотрелась к «сокровищам», заметила край грубоватого ларя и решила выудить его из-под тюфяков. Кроткая Миллё, принесшая поднос с перекусом для баронессы Нолаонт, застала ее, вернее, ее торчащий из-за дверного створа зад, когда та, пыхтя, выволокла сундук аж на середину порога.

– Оух, так, славно, – обрадовалась ей розовая лицом Маргарита. Она утерла пот со лба, поправила платок на голове и заговорила на ломаном лодэтском: – Помочь тут я нужна.

Миллё подбежала к ней, но Маргарита вовсе не грубой силы хотела от этой хилой девчонки.

– Нет. Люти ходить. Я – ты Люти ходить. И… – подошла Маргарита к уборной. – Светильник мне нужен, – заговорила она по-орензски, не зная как объясниться. – Ну ничего же не видно и страшно. Свет? Свеча? Лампа? Хоть что-то…

Следующие минуты три Маргарита артистично изображала жестами то, что ей нужен светильник. Миллё, уходя вниз, вроде как стала бояться ее сильнее. Вернулась она с масляной лампой в руках, однако незажженной. Маргарита еще раз терпеливо всё ей объяснила: походила по светлице, подняв лампу, поносила ее в уборную, подула на нее, погрела руки над лампой и вручила светильник Миллё. Спускаясь по лестнице, девочка оглядывалась, странно таращась на чужеземку. И вернулась с незажженной лампой! Зато она привела Люти. Та с минуту молчала и угнетала Маргариту мрачным голубоглазым взглядом, точно бесстрастно негодуя из-за того, что какие-то там баронессы посмели оторвать саму Ее, горничную, от Очень Важных Дел!

– Да темно же везде! – в сердцах воскликнула Маргарита, не собираясь сдаваться, и продемонстрировала, что дверь детской не держится открытой.

Люти молча вынула запирающую пластину из петель засова и подложила ее под широко распахнутый створ, какой тут же замер, как вкопанный.

– Так просто! – обрадовалась Маргарита. – А я никогда такого не видела… А мне огонь еще нужен! – показала она на светильник в руке Миллё. – В уборной же темно.

Девочка высоко подняла лампу и, захлебываясь, стала что-то объяснять, доставая сосуд с маслом. А Люти всё давила Маргариту ледяным взглядом, будто никак не могла взять в толк, зачем этой варварше-орензчанке светильник, ведь можно прекрасно жить и без света!

– Соолма! – взмолилась Маргарита. – Позовите Соолму!

Прислужницы ушли и забрали лампу, но Соолма не появлялась. Устав ждать без дела, Маргарита открыла крышку ларя, наполовину вытащенного из детской. Чего там только не было внутри! Вскоре по полу светлицы разбрелась посуда, да самая необычная, какую Маргарита только видела в жизни. Зато там же она нашла подушечку и покрывальце, шитые золотой нитью. Паре обнаруженных вещей девушка затруднилась дать название. Например, в шкатулке она нашла круглые, ничуть не ценные и похожие на гальку камни. Они казались твердыми, но, видать, Маргарита столь усиленно их изучала, что один из камушков вдруг раскололся надвое в ее ладони. Холодея, она закрыла шкатулку и засунула ее под тюфяк в темной детской, словно та никогда ей не попадалась. На руках остался жирный налет, и Маргарите опять пришлось идти в темную уборную.

– Всё равно Рагнер даром взял эти свои сокровища, – оправдывала поломку камушка Маргарита.

После она решила перекусить и пошла с подносом в спальню, где застелила найденным покрывалом ступеньки у окна, положила туда подушку и села на «оконный стул». Жизнь налаживалась. Булочка, какую она кушала, оказалась пшеничной, сладкой и изумительно-ягодной, а вода – нежной на вкус. Да и подглядывать в окошко за девицами во дворике оказалось занятием вполне себе интересным.

Соолма всё не шла. Маргарита сняла платок, достала из дорожного ларчика гребень и, так же сидя у окна, расчесала волосы, не зная, чем еще заняться. Наконец она услышала шаги за дверью и, не покрыв головы, выскочила из оконной ниши, крича Соолме и боясь, что та уйдет. Распахнув дверь в светлицу, Маргарита предстала с простоволосой головой перед Нёгеном, взвизгнула и скрылась за дверью.

Нёген принес ее первый дорожный ларь с одеждой, на самом деле даже не ларь, а плоский, окованный железом ящик. Юноша стоял в светлице, взвалив его себе на спину и молча недоумевал, что это было и что ему делать.

Баронесса Нолаонт появилась вновь уже с платком на голове, с самым строгим выражением на лице, на какое была способна, но с розовыми щеками. И жестом показала юноше занести его ношу в спальню. Теперь густо покраснел Нёген и помотал головой.

– Нет, давай спать в я, – услышал он, и стал ярко-макового цвета. Сбросив ящик к ногам ошеломленной девушки, Нёген быстро убежал от нее, стуча по лестнице башмаками.

Маргарита тяжело вздохнула, опуская плечи.

Но делать было нечего – пришлось открывать дорожный ящик в светлице. Только она сняла навесной замок, как вновь услышала шаги Нёгена. Он занес второй ее ящик. На этот раз Маргарита убежать ему уже не дала – схватила юношу за руку, потащила к ларю, застрявшему поперек порога детской, и грозно приказала:

– Это – в спать!

Нёген послушно потащил тяжелый, длинный ларь к светлице, однако доволок он его лишь до порога опочивальни герцогини и не дальше.

– Ну что не так?! – заговорила с ним Маргарита на своем языке. – Я не украду ваш сундук! Мне вещи просто переложить надо, а то они помялись! Смотри, – подняла она крышку своего дорожного ящика, решив всё наглядно объяснить. – Вот!

Сверху лежал тонкий платок с кружевом, какой Нёген принял за белье – он что-то простонал, закрывая лицо руками, и опять убежал. А Маргарита села на выволоченный им ларь и утерла набежавшую слезу.

Затем, слава Богу, появилась Соолма.

– Мужчинам нельзя переступать порога опочивальни герцогини, – объяснила она. – Лишь по указанию герцога Раннора. В ином случае – их без разговоров казнят.

– И что делать? Мне ларь нужен. В ящиках всё забито и мнется!

– Я позову женщин – они всё тебе затащат.

– И лампу еще, – крикнула ей вслед Маргарита. – Горящую только!

Вскоре девицы из внутреннего дворика объявились около Маргариты. Две из них затащили ларь в спальню, еще две – дорожные ящики, третьи откуда-то доставили прикроватный стул, умывальный столик, сверкающий медный таз, бронзовый водолей и даже зеркало. Взамен, к радости Маргариты, они умыкнули желто-синие шелка. Жизнь окончательно наладилась, когда Соолма принесла зажженную лампу.

– Миллё нельзя зажигать светильники раньше наступления сумерек, поэтому она лишь долила масла, – сказала Соолма, оглядывая серые стены спальни. – Но Люти можно, – добавила она. – И Люти вовсе не дура.

– Соолма, ты о чем?

– Замок – это маленький городок, где все свои, где все они – семья… И частью этой семьи еще нужно стать. Ты же пока для них чужая. И не герцогиня Раннор вовсе. Ты – непонятная чужеземка, занявшая ее покои. Поэтому тебе даже таза не удосужились принести, как и прочей обстановки. А теперь ты сорвала любимые шелка бывшей герцогини Раннор со стен, вместо того, чтобы к ним привыкнуть, как все они… Я не хочу тебя обидеть или испугать… – помолчав, добавила Соолма. – Я сама через всё это прошла и знаю, о чем говорю. К тебе пока приглядываются, и это не страшно: посмеются за спиной или лампу не принесут, но всё по мелочи, – потешаться над чужаками – это старинная забава. А вот если тебя не примут в семью, то начнут пакостить уже по-настоящему.

– А Рагнер? Он им не позволит!

– Не позволит… Но и пакостить они не перестанут. Ты даже не поймешь ничего. Просто, к примеру, в твоем белье заведется мышь…

– Фуу… – брезгливо вздрогнула Маргарита. – Гадость-то какая… И что делать?