Три цветка и две ели. Первый том

– Мне давай покажи! – встрял Рагнер. – Люблю миниатюры.

– Ты опять? – устало спросил его Вьён. – Вечер уж скоро закончится, но тебе неймется его испортить?

– Да вовсе нет: миниатюры правда люблю… Ладно, скажу откровенно. Вьён, ты же отлично сам рисуешь! Зачем тебе здесь… живописник?

– Во-первых: живописец. Во-вторых: я самоучка. В-третьих: красками не пишу, в миниатюрах и подавно несилен. У меня выйдут ужасные миниатюры. Ирмине же пора жениха искать, но в нашей глуши никого достойного нет. Пошлю ее портреты в три столицы… Всё? Допрос закончен?

– Нет… Лучше сразу всё выяснить – я упокоюсь и рыбы съем. Во-первых: как давно вы тут миниатюрите?

– Рагнер… Сразу задавай свое «во-вторых».

– Ладно… – посмотрел он на Лилию. – Почему этот белоснежный цветочек еще не замужем?

– О гром и небо! – воскликнул Вьён. – Рагнер!!! Никаких больше вопросов! Простите, молю, госпожа Тиодо, – обратился он к «белоснежному цветочку» – уж простите и моего друга, и меня за то, что я оказался бессилен воспитать его культурным человеком!

– Простой вопрос же! А ответ прост? – тяжелым, пьяным взглядом уставился Рагнер на госпожу Тиодо – роскошную красавицу, одетую в убогое, черное, почти монашеское платье.

– Ответ прост, Ваша Светлость, – заговорила по-меридиански Лилия. – Я получала не одно достойное и делающее мне честь предложение руки и сердца. Но мое сердце несвободно – оно отдано Богу.

Рагнер недоверчиво и громко хмыкнул, на что Вьён с возмущением помотал головой, распахивая свои пронзительно-голубые глаза.

– По возвращении в Толидо я уйду из мира – это решено окончательно, и монастырь я уже присмотрела. А причина моего промедления – забота о братце, – переглянувшись, нежно улыбнулись друг другу красивые Адреами и Лилия. – Ведь он предан живописи, свой труд ремеслом не считает и готов работать даром – лишь бы гореть желанием прекрасного и творить это прекрасное. И пока Адреами парит в облаках, ему нужен кто-то, кто ходит по земле. Знали бы вы, сколько раз его обманывали, – вздохнула Лилия, устремив бархатно-темные глаза на Рагнера. – Мы ищем вовсе не мне жениха, а невесту для Адреами – ту, кто ему меня заменит, кто будет ходить для него по земле.

– Сестрица права, – грустно кивнул Адреами. – Я часто обманываюсь, особенно в любви. В прекрасных созданиях я и заподозрить не могу корысти или вероломства. Сестрица же учит меня ценить не красоту обличья, а сияние души.

– Я выбираю невесту Адреами, – продолжила Лилия. – И мы никак не могли думать, что задержимся в Ларгосе на столь долгий срок… Прибыв в ваш город в середине восьмиды Любви, мы желали отправиться в Брослос, только братец выполнит заказ господина Флекхосога.

– Флекхосога?! – взревел Рагнер и перешел на лодэтский: – Так и знал! Старый, драный, сраный кот!

– Прекрати, – заговорил с ним по-лодэтски и Вьён. – Флекхосог лишь желал написать портрет своей внучки Ксаны, которую любит, сам знаешь как… Меня и господ Тиодо он не знакомил нарочно! Покушай лучше, наконец, рыбы… Скоро встанем из-за стола – и ты вволю попортишь мне вечер в кабинете, но не порти его моим гостям. Оставь в покое господ Тиодо. Выглядишь ты так, что я уж готов от стыда нахлестаться в синь…

– Прошу прощения, господа Тиодо, – вздохнул Рагнер. – Обидеть честных людей я не желаю. Но мне надо знать: кто таковые те, с кем я преломляю хлеб. И не всегда я так груб, как сейчас. Добрым друзьям я всем помогу, а с врагами у меня разговор краток – петля или башка с плеч от моего меча! Даже, – жестко посмотрел он на Лилию – и в нее будто полетело острое, окрашенное бурой кровью, ледяное стекло, – прекрасному белоснежному цветочку могу шею свернуть, а о живописниках, вообще, молчу…

– Рагнер!!! – прогремел Вьён и возмущенно заговорил что-то по-лодэтски.

После этого Рагнер вновь извинился, сказав, что просто обязан был предупредить чужеземцев о своем безжалостном, но справедливом нраве, что ничуть не желал портить вечер и что насладился угощениями да обществом. Он поблагодарил Лилию Тиодо за рыбу и порядок в доме, а Адреами посулил заказ на портрет баронессы Нолаонт, если миниатюры недурны.

Маргарита бы обрадовалась тому, что «белоснежному цветочку» пригрозили свернуть шею, но она видела, что Рагнера не оставляет равнодушным красота Лилии и он проявляет к ней интерес не только из-за своей подозрительности. И еще Маргарита необъяснимо как чувствовала, что Лилии Тиодо тоже нравится Рагнер (монашка она, как же!), да сильно нравится.

________________

Миниатюры оказались весьма недурны, и Рагнер неохотно признал, что Адреами Тиодо «малюет кистью не худо, а чудо». Ирмина вышла на портретах и похожей на себя, и очень хорошенькой, – «живописник» смог уловить ее веселый взгляд – и остановить время при помощи краски. Рагнеру казалось, что через миг Ирмина, маленькая, точно куколка, яркая, застывшая на века с улыбкой, рассмеется с дощечки, какую он держал, что раздастся ее неподражаемый хохоток.

Кабинет Вьёна находился на втором этаже дома, но он скорее напоминал чердак – захламленный старьем чердак. Множество книг, рукописных и печатных, образовали столики на полу, на них лежали то миски с чем-то неясным, то странные механические приборы. Загружены сверх меры были как стол и подставка для письма, так и многоярусная полка: снова толстенные книги, листы бумаги, свитки, коробочки и ларчики. Два сундука угрожающе темнели в углах, забитые внутри «ценными записульками» Вьёна, а сверху заваленные пыльным хламом из тряпок, книг и занятностей. Трогать тем не менее эти занятности представлялось страшным делом из-за угрозы обрушения рукотворных нагромождений. Отдельно на полке лежали камни – не драгоценные, просто, гуляя по берегу моря, Вьён иногда поднимал то, что ему нравилось. Красивых ракушек северное море не дарило, однако на полке, у алебастрового черепа, виднелись три большие раковины. Рагнер подошел к ним и взял в руку отполированный, неровной формы кусок янтаря с неизвестным насекомым внутри, похожим на черную осу.

– Мой подарок… – сказал Вьён, немного отставляя стул от стола и садясь на него. – По старой традиции: ты подарок мне, а я – тебе.

– На нашем берегу такое диво нашел?

– Да… И это впрямь удивительно: вообще, найти в Ларгосе янтарь. Он любит такие мелкие моря, как Сизморское…

– За янтарь – большое спасибо. Оса мне очень нравится. А удивительно другое, – прошел Рагнер к небольшому, раскрытому окну, положил на подоконник янтарь, встал у стены и посмотрел на друга. – Я возвращаюсь и нахожу, что город опустел, потому что ты продал старому коту верфь, твои плотники и даже резчики голодают, а ты тут живописничаешь с красоткой и ее скользким братцем. Ну, давно?

– Да ведь ты уже всё знаешь и без меня! – взмахнул руками Вьён. – Прекрати разговаривать так, будто я на допросе. Надоело это… А что ты от меня хочешь? Верфь давно была мне не нужна. Я бы продал ее и раньше, если бы кто-то захотел купить. Зато сейчас у меня есть средства дочке на приданое, а себе на новое платье. Или ты думаешь, мне нравилось ходить на торжества том в красном тряпье? Правда, свой полукафтан я люблю… и носить не перестану. А плотники… Ну не думал я, что Флекхосог их всех лишит места. А что я ныне могу сделать? Я всё равно разорялся, и они бы остались без работы чуть позднее… А Нилю я даже помог – подарил все свои рисунки из Санделии…

– То-то я гадал: как местный работяга такой красоты мне нарезал… – задумчиво произнес Рагнер и вздохнул. – Я собирался купить половину верфи и мастерить с тобой двухмачтовики, даже трехмачтовики, как мы когда-то хотели… а не паршивые галеры!

– О, он собирался! Да убежал на новую войну, позабыв мне об этом сказать! Да еще моими саламандрами воевал! Лодэтский Дьявол он! Я – Дьявол! Тот, кто изобрел эту мерзость! И не устану себя за это проклинать, как и за то, что показал тебе «Сон саламандры»! И не начинай даже – нет и нет! Лишь новая угроза заставит меня опять стать Дьяволом и родить адский огонь!

– Череп лучше припрячь, Дьявол, – снова вздохнул Рагнер. – У тебя монашка в доме крутится, а у нашего отца Виттанда и за алебастровый череп можно погореть на костре…

– Госпожа Тиодо не заходит в мой кабинет и не интересуется моими изобретениями. Не подозревай ее ни в чем. Ее братец мне тоже не нравится, но он талантливый живописец, а она его нежно любит и слепа. Она вышивает целыми днями… дарит мне чудесную скатерть, а еще подушку…

– Ты молишься!

– Нет, просто закрываю глаза. Мне ничуть не сложно уронить лицо в руки, а ей – приятно.

– Вьён… – опять вздохнул Рагнер. – Хрен с ней, с верфью. Я вовсе не о городе сейчас тревожусь. Город я сделаю лучше, чем он был. Я о тебе сейчас. Живешь с незнакомцами в глухом лесу, да с дочкой и стариком… И я подсчитал, что более чем за полгода ты переложил в кошелек этому Адреами сто с лишним золотых монет! Золотых, Вьён, модник херов, монет! Не много ли тебе миниатюр?!

– А как еще ее удержать? – вздохнул и Вьён. – Иначе она с братом уплывет из моих коварных рук к святошам в монастырь. Из Ларгоса точно.

– Женись! Я тебя озолочу!

– Во-первых: мне твоего золота не нужно. Ты и так бываешь отвратителен, а быть тебе должным – нет уж, уволь! Во-вторых: госпожа Тиодо на самом деле крайне набожна. Она таскается каждую медиану и каждое благодаренье в храм Ларгоса, и если не на лошади, так пешком пойдет. И даже не упрекнет, а лишь поблагодарит за трудности и страдания, что ее очистили и осчастливили! А я… Я прекрасно понимаю, что средства на исходе, – и скоро она меня покинет… Наверно, опять поселюсь в питейных. И однажды, возвращаясь зимой, упаду с лошади, как мой брат, замерзну в сугробе, а найдут меня по весне…

– Щас заплачу, – зло проворчал Рагнер. – За сколько ты верфь продал?

– За двести золотых…

– За двести монет!!! – вскричал Рагнер. – За это ты продал старому коту право творить, что он захочет?! Он там пивную уже нацарапал! И удивительно еще, что не лупанар! А я бессилен! За жалких двести золотых ты продал ему его собственное маленькое королевство у ворот Ларгоса?!

– Я продал ему за двести рон десяток утлых домишек и пустырь! – тоже гневно ответил Вьён. – Если нет заказов – это всего лишь утлые домишки, пустырь и тысяча голодных мужиков с топорами, – вот, всё королевство! А заказов нет… Уже года два мы делали лишь лодки и брали суда на починку. Но я содержал аж тысячу плотников, хотя сам голодал! Нужно было их всех разогнать еще два года назад, как советовал Эккильсгог!

– Что же не разогнал?

– Это негуманно, – вздохнул Вьён

– Опять?! Вредная эта вещь, похоже, твое гумно-негумно! Нет, не буду я сжигать землеробов!

– И не надо… Ты лучше их всех освободи – вот это гуманно.

– Ага, и самому в поле пахать да сеять!

– В Сиренгидии нет землеробов вовсе – и этот край процветает!

– Торгаши потому что.

– Не только – еще у них есть банки. Много банков.