Книга Иоши

Часто у меня возникало желание выпереть его за дверь, чтобы прекратить эту вереницу одолжений и братаний, но он вносил маленькую толику существования в мою жизнь. Безумие или ненормальность – можно по-разному это называть, но это куда нормальней всего того, что случилось. Я чувствовал, что живу, а это самое главное. За распитием алкоголя последовала трубка мира. Я провалился в экстаз, мои негативные мысли испарились, заместились чем-то добрым и приятным. Все казалось не таким дерьмовым, что все у меня хорошо, что очередной день закончен не зря, коль наступило такое блаженство. Даже когда позвонила мать, я ничуть не испугался, что буду разоблачен. Ее частым вопросом всегда было: «Не разбудила ли меня?», поэтому тогда согласился и словно через заспанный голос попросил созвониться в другой раз. Моя актерская игра была оценена, после чего повторился круг почета, и я улетел. Я будто, как раньше, несся по лесу, и речной ветер бил в лицо, и даже не это главное, а чувство скорости, беспамятный полет в густой роще, словно прохожу с легкостью полосу препятствий, при этом не имея конечной цели. Нет никакого соревнования, а только свобода в действиях. Блаженство.

Очнулся уже под утро. Убитые тела расфасовывались по соседним комнатам. Вокруг был срач и воняло куревом. Первым делом я открыл балкон, чтобы немножечко проветрить, но потом закрыл, испугался, что соседи учуют, чем мы здесь занимались прошлым вечером. Голову тянуло на дно, хотелось положить ее на что-нибудь, но вид разрухи в комнате бесил, и я подчищал все вокруг. Бардак бесил, ведь только недавно все было чисто и убрано. Сил моих надолго не хватило, и я плюхнулся рядом с Шуриком на диван. Он никак не реагировал на мои телодвижения. На столике рядом лежал последний косяк, который я без стыда, что никому больше не достанется, раскурил. Тяжесть в голове прошла, но если шум Шурику был нипочем, то наполняющаяся сладким дымом комната привела его в чувство.

– Вот ты сучка, – не открывая глаз, пробормотал он, – я специально на утро оставил.

– Сорян, мне было необходимо.

Шурик глубже закутался в одеяло.

– Ладно, ничего страшного, мой сладенький. Все понимаю. На здоровье.

Так же в тумане прошел весь день. Шурик со своим другом свалили после обеда, оставив меня в долгожданном одиночестве. Но только дверь за ними закрылась, я начал себя мучать своей никчемностью, что я всего лишь тело, которое существует за счет банальных потребностей, которые не дают никакой пользы и смысла моему существованию. Минуты на кровати в подобных мыслях длились часами, изживая меня изнутри, стены вокруг сжимались, как и грудная клетка. Мне было мало комнаты, мало своего тела, необходимо было вырваться.

Не успел я подумать о свободе своего «Я», как уже оказался одетым и несся в пустоту московских улиц. Ноги сами вели, не советуясь с головой. Метро. Электричка. Уже знакомые улочки. Я шлялся меж домов Химок, Старые сменились на Новые. Солнце уже скрылось за домами, но от этого машин на улице не уменьшилось, перед перекрестком медленно рассасывались из образовавшейся пробки автомобили. Только подойдя ближе, я заметил причину такой задержки: авария с перевернутым автобусом, который перекрыл почти всю дорогу, машины разъезжались через небольшое окно на дороге. Я проходил быстрее. В гуще серых однообразных машин мелькнула салатовая крыша, но я не спешил, все так же шел, слушаясь ног, но глаза при этом косились на дорогу, не выпуская из вида возможную надежду, что это Иван. Приближаясь, разглядел знакомые инициалы и сбавил шаг, чтобы проследовать за ним, но он выбирался из заточения намного медленней, чем я к нему приближался. Чтобы не бросаться в глаза, перешел дорогу и подошел к ларьку. Никогда так сильно не косился, один глаз рассматривал товар на полках, а другой следил за братом. Выбравшись из пробки, Иван проехал мимо меня и завернул во дворы за киоском. Я последовал за ним. Среди домов уже не поспевал за ним и лишь наблюдал: за какой дом он заворачивает следующим. Я вышел к небольшому прудику, у которого под фонарями выпивала молодежь. Во дворе одного из домов, окружающих водоем, увидел припаркованным тот самый автомобиль, который ранее ускользнул от меня. Я не знал еще, приехал он домой или к друзьям, но радовался небольшой победе в своей охоте, хоть и незапланированной. Водительская дверь открылась, и оттуда выкарабкался силуэт, который с трудом стоял на ногах и опирался за автомобиль. Это был мой брат. Он захлопнул дверь машины и направился к подъезду, но остановился в поисках ключей по карманам.

– Ваня! – раздался возмущенный мужской голос.

К брату приближался тот, кого я искал. Мне было достаточно нескольких фотографий в социальных сетях, чтобы его узнать. Я бросился к ближайшей скамейке, спиной к родственникам. Меня снова охватила жажда воздуха, руки не слушались.

– Что ты творишь?! – орал отец. – Ты мог разбиться! – Он положил сыну руку на плечо, но тот сразу же вырвался.

– Что хочу, то и делаю. Не твое дело! Ты давно мне не отец! Исчезни уже из моей жизни. Я знать тебя больше не хочу!

– Под чем ты? – более спокойно заговорил отец. – Ты не пьян. Я вижу это. Ты думаешь, я ничего не употреблял и не распознаю? Это до добра не доведет тебя. Что это? Кокаин? Героин?

– Пошел ты. Ебись к своей малолетке. Она ж тебе важней, чем мы.

Ваня наконец достал связку ключей и открыл входную дверь, отец хотел его задержать, но зазвонил телефон. Вызов оказался важней сына.

– Что случилось? – Мужчина попытался отдалился от того места, где был сын, чтобы его не услышали, но при этом приблизился ко мне. – Нет! Не могу сейчас приехать, мне надо разобраться с сыном, он опять под чем-то. В этот раз вел машину… не говори, сам в шоке. Не знаю, что делать… Ладно, давай, позже созвонимся.

Он убрал телефон и зашел в тот же подъезд, что и сын.

Глаза болели от косоглазия. Когда дверь за отцом захлопнулась, я лег на скамейку, чтобы хоть чуточку отдохнуло тело. Что делать дальше, не представлял. Даже выйди он один, я не знал, как подошел бы к нему и что сказал, ведь до этого не воображал, что зайду так далеко. Звездное небо над головой успокаивало и уносило. В голове пронеслась мысль о новой дозе «забытия», под которой мог еще сильней расслабиться и унестись от образовавшихся проблем и вопросов обратно в мою несущуюся лесную бесконечность. А нужен ли я отцу, или он мне? Ведь все в прошлом, пора уже повзрослеть, а не создавать для нас обоих проблемы, хотя хватало своих: у него неуправляемый сын-наркоман, а у меня – труп подростка перед глазами. Прошлогоднее лето в Родищенске оставило тошнотворный привкус жизни, из-за этого увеличивалось количество затяжек сигарет. Рассказать в подробностях о случившемся мог только Кулаку, но с ним я прервал связь, как только уехал в Москву, для меня эта была минимальная реабилитация от внутренней боли и переживаний, ведь смерть в такой форме для меня была в новинку. Я был готов к смерти от болезни, старости или несчастного случая – в этих вариантах можно было сделать выводы, а тут урок вынести не мог.

Достав телефон, я начал листать страницы друзей во Вконтакте из Нижнего Родищенска, чтобы хоть немножко восполнить пробелы об их жизни без меня. У Кулака стояла все та же фотография со дня регистрации: довольный и жизнерадостный, никаких новых постов, но два часа назад был в сети. Мысль, что он хотя бы еще жив, успокаивала. У Славика же все наоборот – куча фотографий из студенческой жизни: пьянка в общаге, гулянки по Ястребску, приличные и несоответствующие ему заведения. Главное, что на всех снимках он был не один, всегда в окружении друзей, но, рассматривая каждую фотографию, я не находил Дрона – это уже закладывало печаль. Больше всего боялся, что после случившегося Кулак замкнется в себе и пойдет по неправильному пути, но я не откидывал шанс, что он движется иным путем, не как я.

Рядом со мной прозвучал стук об стекло. Возле подъезда, где скрылись мои нежеланные родственники, стояла девушка из компании Ивана. Я ее видел возле станции и на фотографиях брата в Инстаграме. Она бросала камешки в окно второго этажа. Реакции из квартиры не было. Она достала из кармана пятак и кинула его. Стекло зазвучало острее, отчего девушка спряталась за ближайшим деревом. Штора на окне отдернулась. Я не видел, кто там был, но она помахала рукой и, когда занавеска вернулась на место, села на скамью у двери.

Девчонка подскакивала с места, обходила площадку у подъезда и садилась обратно. Ритуал повторился еще несколько раз, пока входная дверь не открылась и оттуда не вышел мой отец.

– Нахера ты сюда приперлась? – злобно отсек слова он с языка, взмахнул рукой, из-за чего мне показалось, что он ударил ее, но это был лишь жест в воздухе.

Она склонила голову и увела глаза в сторону, губы задрожали от произносимых слов.

– Я хотела…

– Ты хочешь подставить меня? – перебил он ее. – У меня и так все непросто, а тут ты еще. Не хватало, чтобы жена тебя тут увидела.

– Прости, – еще более жалостливо пробормотала она, – но мне тоже нелегко, и ты нужен мне. Сейчас. – Она потянулась к нему, но он отстранил ее от себя и отошел в сторону.

– Послушай, пора прекращать этот цирк. Все происходящее – ошибка. Я сожалею о случившемся.

– Сожалеешь? – прокричала она и, подойдя ближе, толкнула его. – Сожалеешь? Теперь ты сожалеешь?

– Тихо, успокойся, – полушепотом заговорил он. – Хочешь весь дом разбудить?

Он подошел ближе и приобнял ее. Она попыталась рукой отстранить от себя, но в итоге сдалась.

Все это зрелище вызывало во мне тошноту, злость. Даже не потому, что отношения взрослого мужика с девушкой моих лет отвращало, а то, что этот мудак поступает так же, как и с моей матерью. Меня бесило, что он ничему не учится, а просто живет инстинктами своего грязного нутра. Накладывая эти рассуждения на свою жизнь, понимал: я такой же. Сбежал из родного дома только из-за дешевых эмоций, которые привели в итоге меня в никуда. И отец мой также подвергся животным инстинктам, не может пропустить ни одну самку; дом, уют, стабильность – это не для него, ему нужен риск, адреналин от жизни, ему нужен секрет, ему необходимо быть не таким, как все, и из-за этого он становится таким же. Мне необходимо тыкнуть его лицом в грязь, показать, какой он ничтожный. В голове прокручивались различные варианты: поздороваться с ним, чтобы удивить своим существованием; проследить за подружкой и рассказать о ее будущем; прийти к нему домой и познакомиться с женой. Все пути нравились, ото всех текли слюнки, в первую очередь нужны были доказательства: я и мое сходство со вторым его сыном было первым, но необходимо уличить его в нынешней измене. Из куртки достал телефон и навел фотокамеру на эту сладкую парочку. Я ждал более аппетитной сцены, обычное обнимание – это детский лепет, он мог обнимать по разным причинам, отмазаться был шанс. Они о чем-то шептались, но я не слышал этого, только видел шевеление их ртов, в подсознании жалел, что не умею читать по губам. В своих размышлениях потерял хороший кадр, отец романтично отодвинул прядь волос за ухо. Момент был упущен, второй раз он такое проделывать не будет, волосы же на месте. Я начал накидывать варианты, как вернуть прядь обратно: подуть, аккуратно со стороны подвинуть веткой или вовсе попросить их повторить это (почему нет?). Их губы прикоснулись. От этого зрелища свело желудок. На месте девушки я представлял мать, когда он так же целовал ее, только в сознании мне представлялось, что он был такой же постаревший, а мать как со старых фотографий ее молодости. Если голова витала в сторонних мыслях, то палец опустился на красную кнопку. Прозвучал звук удавшегося снимка, который отчетливо услышал я, мой отец и его любовница. Карманная лопата скрывала мое лицо, но при этом я отлично видел его через объектив камеры, в том числе и его яростные глаза, направленные в мою стороны.

– Ты что творишь, придурок?!

Я медленно отступал от отца, а он тем временем наоборот уверено шел ко мне.

Страх. Другого слова я не могу подобрать: испугался, что всем моим планам наступил конец. Ничего умней, как бежать, я не придумал, но как только развернулся и рванул, мне под ноги попалась ограда перед клумбой, отчего сразу упал я и мой телефон. Лежа на животе, я хотел схватить телефон, но отец оказался не дураком и бросился не к фотографу, а к фотоаппарату. Он доломал и так сломанный сотовый и выбросил его в ближайшую мусорку.

– И для чего? – обратился отец ко мне, до сих пор не понимая, кто я.

– Хотел сделать больно, как и ты мне, – промычал я, все так же целуя асфальт, от пыли под носом задыхался, поэтому пришлось перевернуться и облачить себя отцу. – Здравствуй, папа!

Глава 6

В своем представлении мечтал об обратном, что я буду стоять над отцом, а он постыдно уводить глаза, но его зрачки не отрывались от меня. Он весь замер, рассматривая меня. Скорей всего не понимал, что происходит. Его подружка тихонько подкралась, с его губ еле слышно сорвалось: «Ваня?». Они оба заметили схожесть, но не понимали, кто я. Хотелось их разыграть, испугать идиотской шуткой, какой угодно: я из будущего или злой клон, да как угодно, лишь бы вырваться из этого оцепенения. Никто не мог подобрать слова в этой ситуации. Из-за беспомощности я чувствовал себя проигравшим, вставал, отползая от отца, и, оказавшись на ногах, побежал прочь. Больше не мог смотреть в эти глаза, как у меня.

От неудачи хотелось провалиться, потеряться среди многоэтажек, лишь бы забыться во тьме, выбросить из головы этот позор. Ноги вели меня сами по закоулкам: бездумно и бесцельно. «Почему все так?» – спрашивал я в образовавшуюся вокруг себя пустоту. От ударов ветра в лицо, как от пролетающих вокруг машин или моих попыток бежать, на глазах образовывалась сырость, которая замыливала и так неважный мир. Остановился я лишь когда вокруг был нескончаемый поток летящих звезд за вспотевшим стеклами моих иллюминаторов. Аккуратно протерев глаза, осознал, что добежал до МКАДа. Даже в такой поздний час поток машин не уменьшался. Я побрел вдоль трассы до ближайшего моста, чтобы оказаться внутри кольца Саурона. Там мне и было место, в темной и бездушной стране. Эмоции и чувства – это зло, которое причиняет бесполезную боль. Какой смысл в произошедшем? Кому от случившегося должно стать лучше? Неужели все из-за чертового ящика вискаря? Дурак. Отец был одной из главных причин, почему я хотел сбежать из дома, а там, на МКАДе, мне представлялось, как сажусь в несущуюся машину и уезжаю к матери, туда, где был в безопасности. Плевать, что эти ощущения иллюзорны, главное то, что чувствовал в это мгновение. Мир зол. Отцу я ничего не сказал не из-за того, что не было слов, а потому что ничего из сказанного не имело бы значения. Наши пути давно разошлись, пора принять этот факт и тратить силы на действительно нужные вещи в жизни.

Все эти мысли тяготили, а голова хотела треснуть от напряжения. Я ненавидел такое состояние, ненавидел все эти эмоции и мысли, следующие за ними, хотелось отстраниться от этого, превратиться в амебу и просто существовать. Почему сюжеты фильмов имеют свои аналоги? Мы не должны проходить всех этих испытаний, жизнь должна оставаться просто жизнью. Иначе что такое жить?

Я провалился вглубь своего сознания, ведь совсем пропал из реальности, когда рассудок вернулся на место, то был уже далеко от МКАДа, даже не представлял, в какой он стороне. Стемнело, но город продолжал жить. Мне больше было интересно: я внутри или снаружи кольца. Рука автоматически полезла за телефоном, но не нашла его ни в одном кармане.

– Проклятье!

Разломанный телефон остался в мусорке. Возвращаться за ним было бессмысленно, тем более я не знал куда. Требовалось сперва узнать, где сам нахожусь, но и в этом не видел смысла, дома продолжится все тот же тупняк, так что надо искать решение на месте, благо в настоящей России ночью пивнуху найти легче, чем аптеку.

Знаете это призрачное чувство, когда за очередным градусом мы пытаемся спрятать свою боль? Так вот, это вранье. Ни один алкоголь не освобождает от дурных мыслей, мы только сильней запутываемся в сотканной нами же паутине. В пивном баре, что нашел в подвале хрущевки, выбирал пиво не по вкусу, а по названию, в надежде, что оно оправдается: живое – возродит, бархат – не обидит, козел – заплатит за все, что сделал с моей жизнью.

Боль лишь растягивалась за каждой выпитой бутылкой. Самое замечательное было в том, что никто ко мне не лез, видимо, людей, которые пьют с горя, не трогают, на нас особенное клеймо, дарующее невидимость. Кто-то что-то праздновал, я не вникал, мне было плевать. Для меня существовал лишь единственный момент. Выпивка способствовала сну, об этой мысли я пришел уже заправленный на полную, каждый мой тык носом в стол привлекал персонал. Лицо охранника, следившего за мной, кого-то напоминало, причем очень неприятного до такой степени, что хотелось разбить хлебальник, но мысль пролетела очень быстро, я даже не задержал свое внимание, когда он выводил меня из заведения. Просто принял как факт.

Обычное стечение обстоятельств. Город уползал от меня, а я изо всех сил старался не следовать за ним, но ноги ошибались при любом отклонении. Я играл в игру: коснись до всего. Мне было необходимо коснуться и стен домов, что проходил, и тротуара, что с трудом держал меня. Причем касался не всегда руками, отчего весь испачкался в городской пыли. От легкого летнего ветерка тело пошатнулось и выполнило пируэт в ближайшую клумбу у дома. Фонарь над головой слепил меня, пришлось прикрывать глаза рукой, но во время очередной попытки укрыться от этого преследуемого света небо над Москвой переключилось с черного на синий – выключатель сработал как надо, но город продолжал спать. Мне не составило труда представить, в каком я положении. Еле выбрался из клумбы. Продрогшее тело послушней вело себя, хотя ноги все так же косились подо мной. Я сам у себя вызывал отвращение, ведь походил на пьянчуг из Нижнего Родищенска, таких же безобразных и на самом дне. Может, зря я осуждал их образ жизни? У каждого должна быть причина опуститься до такого уровня, и не каждый способен выбраться с этого дна. Смогу ли я?

Я высматривал знаки на районе в попытке найти зацепку, как быстрее выбраться. Красная буква «М» была самым радостным символом в то утро. Все равно, где я, ведь в Москве заблудиться невозможно, найди выход к общественному транспорту, а лучше к метро, и сможешь добраться до дома. Единственное, что остановило меня, так это закрытые двери в подземку. Метро не открылось. Я облокотился у стены перехода и от бессилия в ногах опустился на холодный асфальт. Люди по одному стягивались к метро, но каждый обходил меня, старался держаться на расстоянии, лишь изредка бросая презрительные взгляды. В них я чувствовал себя прошлого, причем недалекого, вчерашнего, еще образцового парня. Глаза намокали без каких-либо трудностей, раньше слезы давили на глаза, а щеки горели, но слезы просто были, иногда сопровождая свое появление тяжелым всхлипыванием носа и воем из груди, которое с каждым новым презрительным взглядом только усиливалось. Я пытался спрятаться от чужих глаз, но везде мне встречалось отвращение. Казалось, что это продолжается вечность, что метро намерено не открывается, чтобы больше людей осудило меня, но наказание прекратилось, люди потекли внутрь по своим делам. Я не спешил за ними. Грохот вагонов поезда заглушал мой рвущийся изнутри вой. Жизнь вокруг закипала, но обходила меня, я превращался все больше в тень, и это успокаивало, грудь остывала.

Усевшись в вагон, я мгновенно уснул. Чтобы добраться до дома, нужно было пересесть на другую ветку, но каждый раз пропускал свою станцию и проезжал дальше. Мои попытки не уснуть рухнули. При любой качке вагона я уплывал, как младенец на руках убаюкивающей матери. Дома я оказался только к обеду, не разуваясь, свалился в кровать и снова уснул.

Во сне я попал в лес, в котором сквозь бурелом куда-то несся. Я не знал, куда бегу или от кого, но время в этом темпе проносилось незаметно. Деревья начинали редеть, и за очередным сваленным деревом выбежал на опушку с безликими силуэтами в плащах. Четыре фигуры стояли кольцом вокруг окровавленной земли, словно зрители вокруг маленького манежа. Я попытался взглянуть в лица под капюшоном, как из тьмы образовалось лицо Шурика.

– Братан, ты как? – обратился он ко мне.