Раскалённые сердца

Ван Хойтен поклялся самому себе, что, даже если он и сошёл с ума, то поддаваться собственному психическому расстройству не имеет права.

– Мы здесь для того, чтобы помочь вам, доктор Стюарт. Многое зависит от вас, от того, как вы будете себя вести. Расскажите мне подробнее, что сейчас происходит на «Дедале».

– На «Дедале»?! – голос доктора Стюарта был полон возмущения. – На каком «Дедале»?! Станция не была приспособлена для посадки и разбилась в щепки! Все, кто не погиб к тому времени, скончались на месте! Даже тела были уничтожены воздействием этого раскалённого круглосуточного урагана…

Разговор этот был бы весьма забавным, если бы он не происходил в действительности, к тому же в голове ван Хойтена.

– Доктор Стюарт! Вы меня хорошо слышите?

– Да, идиот! Очень хорошо – даже слишком хорошо, к моему превеликому сожалению!

Ван Хойтен едва удержался от смеха.

– Если вы меня слышите, то как вы можете быть одновременно мертвы?

В ответ послышались ругательства. Параноидальная шизофрения, долгое время вызревавшая в подсознании ван Хойтена и теперь принявшая образ доктора Стюарта, явно пыталась побороть возникшие неувязки в логической цепи.

– Это не столь важно, Виллем, – произнёс, наконец, усталый голос. – Мы с вами разговариваем, и этого должно быть вполне достаточно.

Такой довод было трудно парировать.

– Доктор Стюарт, раз вы настаиваете на том, что мы с вами разговариваем… просветите меня, пожалуйста, на предмет ваших научных исследований. Каких вы добились результатов? Уверен, многие из ваших коллег, оставшихся на Земле, хотели бы услышать ответ на этот вопрос.

Как ни странно, но галлюцинация ответила.

– Виллем, я слышу сарказм в вашем голосе, будто вы не верите мне на слово. Я – действительно доктор Стюарт, и сейчас расскажу вам о проводившихся на борту «Дедала» исследованиях. Они касались некоторых аспектов фундаментальной физики. Не знаю, насколько хорошо вы разбираетесь в этом вопросе, но Вселенная, её устройство, на данный момент представляются нам одной большой загадкой. Стандартная модель, возникшая в конце двадцатого века после крушения ньютоновской физики, уже в двадцать первом веке, казалась весьма сомнительной и изобилующей пробелами. Физика частиц нейтрино и «тёмной» материи породила Пост-Стандартную модель, а со временем – и Вторую Стандартную модель, к сожалению, более гипотетическую, нежели имеющую прикладное значение.

Ван Хойтен кивнул – ему стало понятно, куда клонит учёный.

– И вот, когда началась война, появились деньги на исследования, благо вы пообещали адмиралам супероружие.

– Мы должны были им пообещать, чтобы двигать науку дальше, Виллем! Вам, однако, следовало бы знать, – голос Стюарта стал обвиняющим, – что подобные исследования обычно дают необходимый результат!

Ван Хойтен рассмеялся – в конце концов, он имеет право насмехаться над собственными видениями.

– И вы добились этих результатов, однако цена оказалась непомерно высока…

– Вы что, шутите? Эти слова словно взяты из какого-то шоу…

Всё обстояло именно так, и ван Хойтен, едва сдерживая смех, с трудом нашёл в себе силы, чтобы извиниться перед учёным, и едва упросил его продолжить.

– Многие, например, доктор Бергер, возражали против экспериментов на станции с живым персоналом. Ведь проникающая способность нейтрино крайне высока, а энергия, которую мы собирались высвободить, была попросту колоссальной.

Ван Хойтен почти ничего не понимал из сказанного, кроме главного: на станции произошло нечто ужасное.

– А о какой именно энергии шла речь, доктор Стюарт?

Сперва учёный вновь разразился бранью, то и дело чередуя её с непонятными формулами, но вскоре собрался и смог описать происшедшее человеческим языком.

– Речь шла о распаде некоторых типов нейтрино, или «тёмных» нейтрино. Существовали уравнения Мейна-Пуччини, согласно которым «тёмные» нейтрино второго и третьего поколения могут давать тепловую или электрическую энергию. Возможны темпоральные аномалии…

При этих словах ван Хойтен вспомнил о необычных случаях ускоренного старения живых тканей и износа материалов, с которыми имел возможность столкнуться.

– …овладев этой энергией, мы бы покорили Космос…

Доктор Стюарт надолго умолк, а когда заговорил вновь, голос его переполняли горечь и отчаяние.

– Мы должны были догадаться, что Космос слишком велик для нас, что в его неизведанных просторах обитают существа, природу которых мы не в силах постичь. Одно из них, привлечённое нашим ускорителем, проникло на борт «Дедала»…

Не в силах сдержаться, ван Хойтен перебил Стюарта:

– Постойте! Проник, вы говорите? А как он – или оно – выглядел?

– Он был там испокон веков, ожидал в какой-то мрачной щели между миров, а может, мы и создали его нашими собственными усилиями, хотя я в это не верю. Сначала он называл себя Д’Фшшар, а потом, пожирая сознание одного из обитателей станции за другим, научился представляться ими. Строго говоря, этот Д’Фшшар не является привычной нам материей в полном смысле этого слова – он существует одновременно в нескольких сферах, и то излучение нейтрино, которое мы подчинили себе, является не его плотью и даже не его мыслью, а, скорее, отзвуком его слов…

Заметив неприкрытое самолюбование, овладевшее его собеседником, ван Хойтен уже начал понимать, к чему тот клонит.

– …И это был ты! Ты уничтожил команду «Дедала», используя Стюарта, как пытался использовать Фрэнкленда на борту «Дженнифер»!

Д’Фшшар злорадно рассмеялся:

– Глупец! Нельзя было включать нейтринопередатчик – ты ведь знал это!

Ван Хойтен отключил шлем ментотранслятора, но жестокий смех, холодный, как космическое пространство, его породившее, продолжал греметь у него в ушах. Не обращая внимания на морщины, покрывшие кисти рук, он взялся за штурвал, который показался непривычно тяжёлым и непокорным.

21

Завтрак прошёл в необычной тишине – сказывались трагические обстоятельства, по причине которых отсутствовало большинство членов экипажа, да и оставшиеся в живых не отличались болтливостью по своей природе. Правда, Коллинз выглядел угрюмее обычного, а Фергюсон на сей раз даже превзошёл его молчаливостью. Лицо его выглядело на редкость бледным, осунувшимся, словно он одел маску из серого цемента.

Судя по тому, что взгляд капрала то и дело останавливался на ван Хойтене, можно было догадаться: именно внешний вид капитана субтеррины оказал на него столь сильное впечатление. Последний прибавил, судя по всему, не менее полутора десятков лет, и выглядел скверно – в волосах его поблёскивала ранняя седина, которой раньше не было. Ван Хойтен, поначалу волновавшийся, провёл анализ крови, не выявивший ничего подозрительного, и успокоил себя тем, что случившегося уже не изменить.

– Это от нервов, – бросил он устало Фергюсону. – Молитесь, чтобы вас не постигла та же участь, капрал.

– Сэр, я… – Ван Хойтен знал, что Фергюсон хочет арестовать его, и ищет для этого повод, и в то же время боится, что его подозрения окажутся правдой. Ведь в таком случае они с Коллинзом останутся вдвоём на корабле, управлять которым не умеют. Субординация и надежда на лучшее, ещё теплившаяся в его подчинённых, в этом случае играли на руку ван Хойтену.

Голос Д’Фшшара периодически шептал что-то, но он научился не обращать внимания на такие вещи. Казалось, с каждым разом призывы омерзительного существа теряют часть своей силы, видимо, частица его, поселившаяся в сознании ван Хойтена, постоянно нуждалась в подпитывающем его излучении нейтрино. «Вероятно, – подумал он рассеянно, – если какое-то время пробыть в полной изоляции, демоническая сущность, пытающаяся подчинить себе его душу, исчезнет окончательно».

В этот момент, вероятно, усилившись за счёт мыслей о нём, Д’Фшшар снова напомнил о себе. Лёгкий звон в ушах сменился шелестом, который издают несомые ветром опавшие листья. Ван Хойтен, сохраняя непроницаемое выражение лица, едва удержался от того, чтобы не обернуться на звук, источник которого был всего лишь наваждением. Д’Фшшар, тем не менее, уже не пытался завязать с ним разговор и переубедить – он воздействовал непосредственно на органы чувств, искажая восприятие.

Ван Хойтен сжал зубы, боясь, что выругается или скажет что-то, что выдаст его. Он почувствовал, как на лбу у него выступили крошечные бисеринки пота. Наконец, собралась капля, которая поползла вниз, оставляя влажный след; хотя холодная бороздка неприятно раздражала его, ван Хойтен, поглощённый внутренней борьбой, не шевелился.

Так длилось вечность – на самом деле не более двух минут. Наконец, когда всё, казалось, уже было позади, команпил перевёл взгляд на Фергюсона. В этот момент на пустующих местах возникли полупрозрачные фигуры – призраки умерших, – но ван Хойтен, чуть мотнув головой, прогнал эту жуткую картину.

Фергюсон, заподозрив что-то, обернулся к нему; глаза капрала вдруг полыхнули колдовским зелёным огнём.

– С вами всё в порядке, сэр? – С его рук, заканчивающихся длинными кривыми когтями, капала кровь, а нос начал превращаться в уродливый длинный вырост, более всего похожий на кожистый рог.

– Да, конечно. – Ван Хойтен едва смог выдавить из себя эти слова. – А с вами?