Меланхолия

Кэролайн сделала глоток чая, медленно проглотив его, она посмотрела в окно.

– Сегодня у нас появился новенький.

– Так так так… С этого места поподробней, – промолвила Лиззи, усаживаясь перед Кэролайн и не сводя с неё глаз.

– Он узнал меня. Оказалось, он читал мои книги, – сказала Кэрол, мысленно прокручивая в уме этот фрагмент сегодняшнего дня.

– Он тоже всадник на колеснице?

– Лиз…

– Ну, то есть, на инвалидном кресле? – отшучивалась Лиззи Уильямс.

– Да, он, как и я прикован к коляске.

Подружка уселась поудобнее и изобразила неподдельно вовлечённый в беседу вид.

– Признаться, давно не говорила с кем-либо, кто читал мои книги, кому они действительно нравились. А ведь признаться, я не думала, что среди читателей найдутся и мужчины.

Проанализировав рецензии к своим книгам, Кэрол научилась определять родственную ей натуру. Вкладывая в своё детище массу сил, времени и эмоций, она вкладывала частицу себя. И те, кому пришлись по душе все те строки, написанные ею, все те, кто мог проникнуться этими чувствами, что она пыталась показать, все те мысли, которые она пыталась донести, могли бы говорить с ней на одном языке – языке пережитых страстей. Писательница была сторонницей гипотезы, что зачастую, именно прошлое связывает людей, вопреки их убеждениям, что объединяет настоящее, сулящее перспективное будущее. Отрывки из прошлого – лоскуты портретов настоящего и грядущего. Ибо прошлое формирует, делает людей такими, какие они сегодня, какими, возможно, будут завтра. В случае с Кэрол – это опыт пережитых отношений, череды разочарований, бытовых неурядиц, семейных разногласий и, наконец, случая, ставшего для неё определяющим её профессии писательницы.

– Значит, всё же есть толк от посещения этих собраний, подруга, – кокетливо прозвучал голос Лиззи.

– Ты опять о своём, – ответила Кэролайн, закатывая глаза.

– Что плохого в том, что у тебя появится ещё кто-то помимо меня? – Лиззи попыталась изобразить манеру темпераментных киноактрис с её любимого сериала. – Мы можем бесконечно ныть, что любовь делает нам больно. Но в то же время, наша жизнь была бы блёклой и безжизненной, не будь в ней места для неё. Нам больно, когда её нет.

– Раньше мне казалось, что аудитория моих читателей – это одни женщины и девушки. А оказалось, есть парень, который, к тому же, не раз перечитывал книги. – Хант задумалась. Ей вспомнился момент, когда он подошёл к ней и не сразу смог завязать разговор.

– Думаю, вам неплохо бы пообщаться вне ваших собраний. Так сказать, свидание.

– Да брось ты! Какое свидание? Я и думать о таком забыла. – Отмахнулась Кэролайн.

– Сейчас я всерьёз собираюсь ущипнуть тебя за парализованную ногу. Вот скажи мне, ты была бы рада почувствовать этот щипок?

– Что?.. Ну конечно!

– Об этом я и толкую! Если на кону абсолютная невосприимчивость или, скажем так, небольшая непродолжительная боль, ты выберешь боль. Но только тогда, когда ты познала каково иметь омертвевшие конечности. Я это к тому, что боль даёт нам понять, что мы ещё живы! Боясь столкнуться с болью, можно замкнуться в себе, а это равносильно параличу души.

– Тебе бы книги писать вместо меня, – ехидно ответила женщина.

– Непременно это обмозгую. Слушай, а что было с твоим лицом, когда ты поднялась на свой этаж? – спросила Элизабет.

– У крыльца дома я встретила мистера Блэка и, пользуясь случаем, сделала замечание по поводу неисправности лифта. Так он обвинил в этом меня, предположив будто я там что-то порчу.

– Мужик совсем из ума выжил. Ты с ним поаккуратнее. Он очень неприятный тип! – эмоции на лице соседки сразу изменились.

Взглянув на время, Лиззи вспомнила, что ей нужно успеть привести себя в порядок, чтобы вечером идти на работу. Ставшее «ритуальным» обязательное долгое припудривание носика и вычесывание волос, давало ей некую надежду, что однажды её красоту заметит именно тот, кто по достоинству оценил бы и её внутренний мир. Она не исключала возможности, что однажды к ним в закусочную заглянет мужчина, что сможет завоевать её сердце, понять её самые сокровенные мысли, обуздать её пылкую страсть, угадать её тайные страсти и принимать её со всеми её пристрастиями к моде девяностых, к нездоровой калорийной пище, к фильмам с участием Марлона Брандо и бесконечно пересматривать с ним «Трамвай желания». В глубине души она отдавала себе отчет, что таких мужчин не существует, однако ей нравилось грезить об этом, ибо это согревало её душу и давало ей стимул ходить на нелюбимую работу.

– И всё-таки, какой он? – поинтересовалась Элизабет, прежде чем уйти к себе.

– Ты о ком? – в недоумении спросила Кэрол.

– Ваш новенький, твой поклонник.

– Он не мой поклонник. Он поклонник моего творчества. А это разные вещи. – Поправила бывшая писательница.

– Думаешь, он подошёл и заговорил с тобой только из-за твоих книг?

– Думаю, да. – Кэролайн не нравилась эта беседа и она не стеснялась демонстрировать это своими эмоциями.

– Порой, мне кажется, что не ты автор всех этих романов про любовь с глубокими познаниями в чувствах людей, а я. Ты будто нарочно притворяешься такой дилетанткой в вопросах знакомства с мужчинами. Ты вбила себе в голову, что, сев на это кресло, ты стала непривлекательной и неинтересной женщиной. Ты внушила себе это, будто запрограммировала себя, и ты сама в это поверила. Теперь ты хочешь, чтобы и я о тебе так думала. Помнишь, когда я говорила «хватит сидеть в этих четырёх стенах»? Так вот, сегодня я добавлю к этому ещё и «хватит строить стены у себя в голове»!

– Наконец-то ты назвала кресло креслом, – Кэрол решила уйти от темы своим сарказмом.

– Кэрри, почему ты даже не хочешь на минутку представить, что тот милый парень, к примеру, заинтересовался тобой, как женщиной? К чему такая категоричность? – Лиззи забыла о работе.

– Во-первых, никакие стены я не строю. Глупости это. Во-вторых, задумайся сама, Лиз! Чем я, инвалид, могла его заинтересовать? Зачем ему такая женщина? И в чём смысл такого союза?.. И вообще, с чего ты решила, что он милый?

Элизабет посмотрела сквозь Кэрол, мысленно анализируя всё ею сказанное. Приведя беседу в тупик, Кэрол привела в замешательство свою соседку, которая видела в ней мудрую молодую женщину. Каждый раз, заводя беседы о том, что пора двигаться дальше, Лиззи искренне надеялась услышать неожиданное, но долгожданное «А ты знаешь… Давай!». Но попытки не увенчивались успехом, и каждая последующая разочаровывала Элизабет всё больше.

Лиззи была человеком, не зависящим от каких-либо внешних обстоятельств. В каком-то журнале она даже вычитала статью «Ассертивность[14 - Ассертивность – способность человека не зависеть от внешних влияний и оценок, самостоятельно регулировать собственное поведение и отвечать за него.], как образ жизни» и, узнав в написанном себя, повесила вырванную страницу у себя дверце холодильника. Всю свою сознательную жизнь Элизабет вела жизнь независимой от внешней среды девушки. Мысленно проведя границу между унынием и оптимизмом, Лиззи искусно держалась по ту сторону от грусти и депрессии. Не сломили её ни отсутствие внешности поп дивы, о которой она мечтала, ни неудачный опыт в отношениях с мужчинами, ни насущная, но изматывающая работа. Единственным, что могло опечалить Элизабет, было в её неравнодушии к близким её сердцу людям. Она всегда с волнением переживала все жизненные неурядицы своих родных и близких, разлад в отношениях у некогда бывших подруг, душевный хаос у близких знакомых и меланхоличное одиночество своей подруги Кэролайн Хант.

– Вместе вы могли бы стать опорой друг для друга, – наконец ответила Лиззи.

Кэролайн упрямо направляла разговор в другое русло. Она не понимала, что мог бы дать один немощный человек другому. Она жалела, что упомянула о знакомстве с мистером Хадсоном. Она не понимала, как беседа об очередном собрании привела к обсуждению перспектив в её личной жизни. Да и с кем – с мистером Хадсоном!? Абсурд! Посттравматический дисбаланс пробуждал в ней нервозность и склонность к негативизму[15 - Негативи?зм – психиатрический термин для обозначения специфического симптома расстройства воли.]. Он, в свою очередь, ставил крест на многом, что сулило бы Кэрол преобразить её жизнь и вдохнуть в неё красок. Инвалидность оставила свою печать на мировоззрении бывшей писательницы – эмоциональное выгорание.

Лиззи снова попыталась образумить подругу и рассмотреть перспективы знакомства с мужчинами, пусть даже с инвалидами.

– Что могут дать друг другу двое инвалидов на колясках? – в голосе Кэрол послышалось раздражение.

– Любовь.

– Лиз, ты как глупый наивный ребёнок. Это в кино всё держится на любви, в книжках, в том числе и в тех, что писала я. Любовь это всего лишь химия. Она не может дать людям ничего, кроме временных утех и последующего разочарования, – Хант сдерживала себя, отвечая, как можно деликатнее.

– Любовь – не химия! Это отнюдь не правильная констатация фактов! То, что многие называют любовью, это ни что иное, как сильная увлечённость на некоем животном уровне, когда особь одного пола тянется к особи другого пола! Я бы даже назвала это одержимостью. То, что я привыкла называть любовью, приходит не сразу. Она томно зреет глубоко в душе. Её нельзя завоевать внешним обликом или каким-то одним вечером, как это могло бы сработать, будь нам по шестнадцать лет. Любовь – совокупность многих качеств и обстоятельств, переплетённых между собой. Вряд ли можно описать это явление простыми словами. Любовь – это вечное стремление и тяготение, тепло, привязанность, забота, вожделение, терпение и самоотдача. Это причина и смысл. Любовь – это начало союза двух людей. А союз из двух – это несокрушимая сила, ибо один дополняет и поддерживает другого, даёт ему сил. – Лиззи собралась с мыслями, чтобы продолжить реплику. – Я не умею говорить красиво, как ты, когда писала свои книги. Просто, любовь – это единство. Когда двое живут как один живой организм, где каждый – это одна половина этого организма. Когда организм начинает хромать на правую ногу, левая берёт всю тяжесть на себя, пока та не окрепнет и боль не отступит. Одной рукой можно сварить кофе, написать сообщение или почистить зубы. Когда рук двое, то можно свернуть горы.

Полуминутная тишина показалась Элизабет целой вечностью. В глазах Кэролайн она видела смешанные эмоции, самой очевидной из которых было удивление. Лиззи пригнулась ниже чтобы заглянуть в глаза собеседнице и получить наконец от неё комментарий.

– Недурно сказано, подруга, – с улыбкой сказала Хант.

– Можешь использовать это в своей следующей писанине, – хвастливо отшутилась мисс Уильямс.

– Я больше не писательница. Это в прошлом.

– Ну почему?

– Люди уже не читают такое. Нынче актуальны другие жанры и сюжетные линии, – ответила Кэролайн.