Три шершавых языка

– Да пошел ты! – ответил ему Марк. – Тоже мне, жалкий святоша! Решил меня жизни учить? Сам, испугавшись этого мира, спрятался у черта в заднице, будто испуганная канарейка забился в дупло. Ты думаешь, пребывая здесь, показываешь свой героизм? О, я так и вижу, как огромные волны трудностей и напастей разбиваются о твою каменную грудь. Знаешь, что на самом деле я думаю о тебе? По мне, ты просто убил себя прежнего и влачишь свое жалкое существование до заветной точки, огородившись от неприятностей. А тем более, тебе не стоит кому-то давать свои трусливые советы. Так себе кстати советы…

– Я вовсе не прячусь здесь, ты и сам лучше меня это знаешь. Все, совершенно все трудности, боль и муки находятся в твоей голове. Как и этот целый мир. И я здесь наедине со своими мыслями, лицом к лицу со своими монстрами. Если бы я хотел спрятаться, то так бы и жил в городе и дальше продолжал скатываться под землю, пока там и не остался.

– А твои мученики! – сказал Марк с насмешкой. – Те, кого ты упомянул, вообще ни при чем. Как бы то ни было, я точно так же стою на краю обрыва. И знаешь, чем я отличаюсь от них? Просто-напросто ничем! Ровно так же моя жизнь висит на волоске, и когда-нибудь я соберу всю свою храбрость и сделаю правильный шаг. Так что, святоша, чтобы дойти до края, тоже есть тысячи дорог, и я уверен, тебе об этом прекрасно известно.

– Тебе бог дал второй шанс хотя бы потому, что привел сюда. Я просто уверен, у него есть кое-какой замысел, надежда на тебя. И я увидел это с первой нашей встречи.

– Шанс на что, черт меня побери? Чертов шанс? Тогда ты, может, перестанешь ходить вокруг да около и наконец просветишь меня, какого хрена я здесь делаю на этой проклятой земле? Что богу, черт возьми, нужно от меня?

***

Монах был не просто монахом, а можно сказать, гением среди них. И главным его навыком было видение сути явлений и их предназначения гораздо дальше и глубже, чем то даровано остальным. Услышав сложный для нас всех вопрос, он просто взорвался от хохота. Нет, не злого хохота. Не ради унижения или разрядки обстановки. Вопрос для него был более чем серьезным, как и отношение к человеку, который его задал. И вместе с тем, невероятно курьезный, по той же самой причине. И хотя он давно решил перестать перегибать эту палку, все же совершил случайную ошибку, свойственную любому из нас. Или все-таки не случайную…

От накатившего бешенства в Марке вскипела кровь. Давление поднялось так, что он кожей прочувствовал разрывающую мощь, нараставшую с каждым ударом сердца. Злоба росла и росла в нем, все больше и больше, и уже превысила ранее достигнутые пределы слепой ярости. Даже желание сжечь весь мир к чертовой матери огнем ядерных разрывов лишь в малой степени отражало его бешеное состояние.

Он вспомнил всех тех, на кого он был зол, и особенно всю ненависть на него… За всю ту подлость, за все эти предательства. За то, что лишил его родителей. За то, что бросил гнить в детском доме, в награду за клеймо сироты. За то, что забрал у него ту, что была дороже всей его жизни. За то, что пришлось пролить реки крови, бегая под пулями и до блеска начищая армейские сортиры. Лишь бы иметь шанс вернуть ее себе. За то, что убил, уничтожил ее. Будто назло, чтобы он не смог вернуть ее вновь. Больше никогда. За те горы насильно съеденных помоев. За каждую мучительную эмоцию. За каждую хищную мысль, что пыталась сожрать его, что нещадно поджаривала на медленном огне. С самого рождения и каждый день. Каждую секунду всей этой поганой и бесстыжей мерзости под названием «жизнь».

Марку вдруг внезапно захотелось схватить этого монаха за шкирку и уткнуть лицом в огромную жидкую кучу животных испражнений. Держать его там, возить лицом в этом, пока тот не начнет захлебываться. Ой как живо рисовались картины, как он бы спрашивал его о самочувствии. Полюбуйся, ты, жизнелюбивое ничтожество! Вот то, что ты любишь. Нравится? Вот она! Вот что такое жизнь, в самой символичной ее ипостаси. Дыши ею полной грудью. Наполняй ею свои легкие. Обоняй, осязай ее каждой клеточкой своей кожи. Оцени полным ртом этот подлинный вкус, великий вкус к жизни!

Но где такую кучу было найти, да и зачем, на самом деле? Вместо этого Марк достал пистолет, снял с предохранителя и, будто это был зенитный пулемет, дернул затворную раму.

Последовали бесконечно длинные секунды отчаянной тишины, во власти которой застыл весь этот бренный мир. Затаился с выпученными глазами из каждого потаенного уголка, пока долину не заставил вздрогнуть оглушительный звук выстрела.

– Ну где ты, сукин сын, падай давай! Я хочу тебе в рожу выстрелить! Давай иди сюда! Я тебе никогда не прощу, ни за себя, ни за тех людей, которых ты мучаешь, издеваешься, над которыми насмехаешься. Ну что же ты опять прячешься? Снова будешь прикрываться бесконечной мудростью, оправдывая свою трусость и лицемерие? Что, думаешь, можно так бесконечно надо мной издеваться?

Марк прицельно стрелял в воздух, говоря это, опять и опять строго вверх, пока, как назло, не кончились патроны. Еще больше ощущая вершину своего бессилия и в высшей степени унижения. На себе, на собственной шкуре чувствуя, словно он только сейчас детально распробовал на вкус это подлое явление – кромешную несправедливость бытия, он набрал полные легкие воздуха и из самых глубин своей души проревел:

– Сдооооохниииии!

Все бесполезно, все тщетно под луною. Ничего, всепоглощающе ничего на этом белом свете никому на самом деле не нужно. Марк так и стоял с пустым пистолетом, богом забытый человечишка, ослепленной бессильной злобой.

***

Очнувшись от своего амока, он огляделся. На него смиренно смотрел монах и вся его высыпавшая на улицу братия. Монах не выглядел испуганным или готовым к сопротивлению. Но в нем чувствовалось намерение принять любую участь, любой поворот судьбы. А вокруг все те же поля, буддийские постройки и тишина. Взволнованная выстрелами долина все еще пребывала в предвкушении. Птицы оборвали свои бесконечные трели, не стрекотали кузнечики, не жужжали назойливые насекомые. Даже тучи, казалось, замерли на месте. Все жаждало увидеть кульминацию, какой бы она ни была.

– Я прошу прощения за свою выходку, – холодно извинился Марк, развернулся и быстрым шагом направился в гостиницу.

***

Всю дорогу назад он шел, не замечая ног под собой, и тщательно обдумывал, как лучше завершить этот проклятый день. А замысел оказался прост и последователен. Добравшись до гостиницы, он закажет самый последний, самый изысканный ужин в своей жизни. Затем высушит половину бара и снесет, наконец, свою ненавистную голову.

Прокрутив этот план несколько раз, и его словно окатило ледяной водой. Черт возьми! Я потратил все до единого патрона. Глупец! Хоть бы пару сберег для важного события. И зачем я вообще таскал его со всем боезапасом? От матушки-смерти отбиваться, от опасности?! Что же, придется пошарить по закоулкам. Возможно, мой старый гниющий друг спрятал для меня что-нибудь еще подходящее. Но даже если я останусь ни с чем, это не станет мне препятствием. Я должен самоотверженно идти к своей цели. Я должен доделать дело. Я жажду серьезно поговорить с Создателем, с глазу на глаз. Сегодня же!

Постепенно чувство погружения в окружающий мир возвращалось, к нему и он с удивлением обнаружил, что все еще держит в руках пистолет. Вернув затворную раму на место, он повертел его перед своим лицом.

– Вот кто мой настоящий друг! Вот кто выполнит мою самую сокровенную просьбу, – сказал он кусочку железа. – Ты же меня не подведешь? Я знаю, ты честный парень. Самый лучший друг в моей жизни! – произнес он слова благодарности и спрятал его в заплечной кобуре.

В голове вновь закрутились слова Курта, заученные с детского дома. И сейчас он повторял их слово в слово, как в те далекие времена, все больше настраивая себя к единственно возможной победе.

«Без достоинства жить нельзя. Береги свое достоинство ценой своей собственной жизни. Ведь не имея его из тебя не получится ни мужчины, ни лидера, ни даже чего-то стоящего человека. Как ты вообще можешь быть кем-то, если у тебя нет стержня, нет железного хребта. Что ты рассчитываешь получить от жизни, если будешь пустым наполнителем человеческого общества? Достоинство – это как раз тот самый стержень, выделяющий тебя среди прочей беспозвоночной массы. И только оно делает тебя подлинным представителем человеческого общества, защитником и творцом. Люди мечами вспарывали себе животы, потеряв его. Люди в дуэлях бились, чтобы доказать, чтобы наказать своего обидчика, усомнившегося в его наличии. Кто же ты тогда?..»

Сегодня будет моя главная дуэль с самым заклятым врагом. Да, именно так нужно уйти. Все говорит, что я обязан сделать это. Пора перестать оскорблять этот мир своей ничтожностью! Стоп! Хватит засорять его своими неудачами. Я теперь никто! Во мне нет никакого смысла, нет никакой ценности! Я сделаю это любой ценой! Вот и гостиница появилась на горизонте. Скоро, очень скоро все будет, наконец, по-моему.

***

Посреди безвременного безмолвия, безмыслия и пустоты Марк услышал давно забытый хруст под своими ногами. Опустив взгляд вниз, он, к своему удивлению, обнаружил себя идущим по мерзлой, едва покрытой легким снежком земле. Прохладный ветерок пронизывал его до костей, и не было возможности укрыться. Уж слишком легко он был одет. Но и прохладнее, вместе с тем, ему не становилось.

Марк медленно обернулся и с изумлением обвел взором бесконечные просторы равнинного пространства вокруг, идеально плоского и пустынного. Лишь с одной стороны, на линии горизонта проглядывались то ли холмы, то ли скалы, очерченные на фоне тусклого небосвода. Но стоило поднять голову, как разум захватило бесконечное число самых ярких, самых отчетливых на свете звезд. Никогда прежде в своей жизни он не наблюдал такое их количество сразу.

Да что там звезды! Жалкие точки, по сравнению с неустанным танцем бесноватых красок северного сияния. Через весь небосвод, на протяжении тысяч километров, тянулись длинные изумрудные вихри, поражавшие своими масштабами и яркостью. Они были похожи то на языки пламени, то на перистые облака, то на электрические разряды из опытов Теслы. Иногда они скручивались в спираль. Будто змеи, сдавливали кольцами пойманную жертву и еще реже рисовали злобные рожицы.

Вот же радость, подумал Марк. Я никогда прежде так, вживую не видел этого явления. Он быстро согласился с собой, что оказался вблизи полярного круга, вдали от крупных городов. Но почему он здесь и, главное, как он здесь очутился, его нисколько не волновало. Уж слишком любопытным было само место.

Северное сияние, равнины и далекие горы. Возможно, это Гренландия или сказочная Лапландия. Хочется, чтобы это была именно она. Великое царство полярной ночи, так кажется, говорят. Но почему снега негусто, да и горы отнюдь не велики? Впрочем, это не особо и важно, а даже удобно, в конце концов заключил Марк.

Он шел и шел по бесконечным просторам со взглядом, устремленным сквозь миллиарды звезд. Они такие крупные, они такие яркие, и их так много. Казалось, вселенная стала ближе к нему, благосклоннее. Млечный Путь! Марк видел его третий раз в жизни, но никогда так отчетливо, как сейчас.

Впервые он запечатлел его в далеком прошлом, путешествуя на своем мотоцикле вместе с друзьями. Вспомнилось, как быстро накатила ночь и пришлось устраивать ночлег прямо под открытым небом, посреди альпийских ландшафтов. Бросив под спину плащ, а под голову вещевой мешок, он устремил свой взгляд в звездное небо. Величайшим открытием было признать, как все-таки прекрасен ночной небосвод. Какое глубокое спокойствие и умиротворение дарит простое наблюдение за космосом. А сколько там жизни, а движения!

Но в этот раз все выглядело гораздо ярче, в тысячи раз выразительнее. Было немалым сюрпризом различить цвета туманностей среди скоплений планет, и каждую малую точку на их фоне. Что это? Красный гигант со своей планетарной системой или целый рой галактик. Взгляд был просто загипнотизирован, растворен в красоте космических явлений настолько, что вернуться на плоскую землю, вновь осознать себя одиноким человеком, полным проблем, уже не представлялось разумным ни на один миг. Даже в горах Афганистана не увидишь такой красоты!

Невероятная боль в правом бедре внезапно прервала размышления Марка, будто кто-то ошпарил его кипятком. Метнув взгляд к ее источнику, он, к своей неожиданности, увидел собаку, огромного и злобного монстра, намертво воткнувшего свои зубы чуть выше колена. Удивление, шок, непонимание закрутились в голове Марка за долю секунды. Но на этом приключения только начинались. Из откуда ни возьмись черной тени, тянувшейся с далеких зубцов на краю горизонта, бежали еще четыре такие же мерзостные мохнатые твари.

Какие они были с виду? Это и собаки, и волки, и чертям подобные существа. Высокие острые уши торчали как рога. Длинные хвосты, казавшиеся несоразмерными с их телами, и густая блестящая шерсть покрывала тяжелые мускулистые туши. Их широченные передние лапы венчали пальцеобразные отростки-крючки.

Боже, их морды! Выдающиеся, крупные и омерзительные как у гиен, с широко посаженными злобными глазами, отражавшими световые вспышки северного сияния и весь звездный небосвод. От того казалось, что они светились изнутри. Когда четверка плотнее приблизились к Марку, он успел заметить что-то ехидное, радостное и победоносное в их довольных харях. Они не лаяли, не рычали, они, черт их побери, хихикали низким хрипом! Ну, здравствуйте, мои старые знакомые! Я знал, что мы вскоре встретимся.

Одна из четверки тварей, что была крупнее остальных, бросилась на Марка и впилась ему в голову, свалив своим весом на землю. Затем она со взрывной яростью замотала своей мордой и телом, рвала его и волокла вперед. Ее остроконечные коренные зубы после пробных укусов наконец застыли прямо перед глазами Марка. Он ощутил смердящую вонь из пасти монстра, приходящую со странным хрипом, то ли злобы, то ли экстаза. Он чувствовал давящую боль тисков на своих висках. Смесь ледяных желеобразных слюней и теплые подтеки собственной крови пересекали его лоб. Он чувствовал пилящую боль где-то внутри, под кожей черепа. Там, где оказались кончики зазубренных звериных клыков.

Язык зверя, скользкий и жесткий, как змея блуждал по его лицу. Сначала он больно ткнулся Марку в глаз, густо замазав его слюной. Затем прошелся по губам, носу и щекам, оставляя густую дорожку тошнотворной мутной слизи. Словно одумавшись, он задергался целенаправленно машинально, пытаясь поймать каждую каплю сочившейся из ран Марка крови.

Было невозможным думать о чем-то, смотреть, видеть или делать хоть что-то, кроме того, что подарит надежду спастись. Надежду выжить любой ценой. Отчаянно хотелось избавиться от тварей, сберечь свою душу, спасти что-то доподлинно важное. Но почему? Руки, ноги – да черт с ними! Главное, спрятать подальше эту частицу жизни туда, где ее бы не достали. Пускай хоть зажрутся до рвоты.

Отчаянно хотелось биться, драться, не жалея сил своих. Зубами отрывать куски чертовой плоти. Но Марк был прикован, распят. Не было ни единой возможности оказать сколь-нибудь существенного сопротивления. Проклятые твари вцепились в каждую его конечность, и не разжимая зубов, разрывали его.

Внезапно правая рука освободилась. Да-да, она оказалась свободна как ветер. Марк принялся жестко ударять ею по брюху поганого монстра, и получалось так быстро, так легко. Но по какой-то причине усилия не достигали своего, будто он отбивался дирижерской палочкой. Лишь случайно в просвете поганой пасти он увидел, что всеми силами сотрясает воздух жалким пеньком. Культей, кончавшейся на локте. Секунда, и этот скромный обрубок исчез в чужих зубах. Злобная тварь поймала его, когда Марк пытался его рассмотреть.

Лежа в бешено рвущихся в стороны тисках челюстей, ощущая кожей, мышцами, костями и нервными окончаниями каждое пилящее движение зубов в ногах и руках, Марк решил наконец поддаться своей судьбе. С безволием пришло и равнодушие. Он почти перестал прилагать усилия. Даже начал подумывать о глупости какого-либо сопротивления.

Вместе с тем, по телу начала растекаться необъяснимая легкость. Нет, даже не легкость, а такое чувство, будто Марк терял свой собственный вес. Все меньше и меньше, и вот он уже достигает считанных фунтов, унций. Боль растворялась, хотя чертовы твари все еще рвали его. Уходил и бешеный жар драки, и оглушительный стук обезумевшего сердца, отдававший пульсирующим прессом крови в его голове и груди. С ними же исчезали тревога, страх, жажда жизни. Вообще мысли о ней как о чем-то ценном, уникальном, нужном. Покой – вот что наполняло Марка все больше и больше. Нежные волны покоя качали его в эфире вселенной.

Начал пропадать слух. Оглушительные хрипы на лице и притворное смакование ручейков крови где-то внизу превращались во что-то далекое, приглушенное. Мутная, бессмысленная масса дергалась перед глазами. Прыгала и бесновалась в голодной злобе, но Марк спокойно наблюдал за этим, не смея нарушить идиллию. Он окончательно потерял чувство притяжения и стал невесомым. Казалось, он парил, едва оторвавшись от земли, будто плыл на воображаемом облачке.

Словно под действием ветерка он начал медленно-медленно отдаляться от этого места, прочь от своего бренного тела, подальше от мирских забот. Начали возникать какие-то ожидания, домыслы и давно забытые знания. Кажется, почти ничего в этом мире его больше не волновало. Все было неважно, все уплывало и растворялось вдали, куда им и дорога. Было отчаянно хорошо и спокойно на душе.

Неожиданно что-то тяжелое ударилось в грудь Марка. Удар был сильный, но не болезненный, будто в него бросили мяч, набитый песком. Чертовы твари оказались поодаль и злобно поглядывали на него, не смея шелохнуться. Марк опустил взгляд и страшно удивился увиденному. Из его тела торчал ржавый кусок железа, похожий на гарпун. Грязный и массивный. Даже слишком массивный для такой жалкой жертвы, как он. Будь он хоть на дюйм крупнее, он бы просто разорвал его пополам. От гарпуна тянулась длинная якорная цепь, уходящая в бесконечную тень. Туда, где проглядывались горные зубцы.

Не теряя времени, цепь натянулась и затем резко рванула, с враждебно настроенной силой. Марк кубарем перелетел несколько метров, вновь почувствовав свой бренный вес. Кто-то подсек свою рыбешку, издевалось подлое сознание. Цепь опустилась и снова натянулась, издавая при этом самые омерзительные скрипы и звон подпорченного временем железа. Теперь она уволакивала жалкую душонку с безумно нарастающей скоростью. Все быстрее и быстрее в черный бездонный проход далекой мрачной скалы. Вслед за Марком бешено бежали и довольно повизгивали все те же пять поганых тварей во главе со своим вожаком. Иногда кто-нибудь из них пытался цапнуть его, рвануть от него кусок, когда удавалось приблизиться. Поневоле почувствуешь себя чучелом кролика на собачьих бегах.