Косой крест

– Сергей Родионыч, мне бы информацию по тем буровым, что недавно отбурились… Где-нибудь у речки или у озера. Но чтоб с вагончиками. Хочу отдохнуть недельку, пока погода стоит.

– Поохотиться захотел, порыбачить, что ли? – Малышев расплылся в улыбке.

– Ну… это, как получится, – улыбнулся в ответ Женя, – Как бог даст.

– Есть такая. Сам хотел слетать. Но, увы… – он перестал улыбаться, – Времени нет, – приподнял глаза, вспоминая, – Еще одна есть… восемьсот одиннадцатая… у озера. Нашего хозяйства там уже нет, но есть старая охотничья избушка. Ничейная. Правда, рыбы там, говорят, не особо. Лучше на шестьсот тринадцатую лети. Там есть. Да и гусей там по весне видели… У тебя ко мне все? – он снова взглянул на руку.

– Да, Сергей Родионыч. Огромное спасибо за информацию.

– Да не за что, Евгений. Обращайся, – он снова взглянул на часы, – Все. Мое время, – повернулся и пошел к двери. А Женя зашагал к остановке. Надо встретить вахтовку с вертолетки – договориться с Иваном Степановичем, чтобы, если получиться, завтра же – пока погода – вылететь на буровую.

Ждать почти не пришлось – вахтовый автобус подкатил к дощатому настилу чуть раньше обычного. Одним из первых, как черт из табакерки, из него выскочил Шалопута.

– О, Жека, привет. Ждешь кого?

– Привет, Гриша. Да вот хочу с твоим начальником перекинуться.

– С Громовым, что ли? Так пролетел ты. Он раньше уехал – с водовозкой. Дома уже, поди… А что ты хотел от него? Может, я на что сгожусь? – Зарайский реализовал одну из своих привычек – ткнул Женю кулаком в грудь.

– Слушай, Гриш, да ну тебя… А вообще-то… – Женя почесал затылок, – Блин! Как ты думаешь? Может, к нему домой завалиться? Как он?

– Думаю, если очень надо, значит надо. Гром нормальный мужик. А если не очень… Ну… – он пожал плечами, – тогда сам решай.

– Ладно, спасибо. Пока. Пойду – схожу. Время еще детское.

– Давай, братан, – Гриша пожал протянутую руку.

Громов оказался дома, и вопрос решился в минуту.

– Если погода будет летная, думаю, это в наших силах, – Иван Степанович подошел к столу – взял наполовину недопитый стакан с густо заваренным чаем, – Не желаешь? Купеческого?

– Нет, благодарю. Пойду собираться.

– Ну, давай, давай… собирайся. Только, чур, не опаздывать. Чтоб с первой вахтовкой был. Может, я тебя даже первым рейсом и зашлю. У меня с самого утра борт на Урай идет. На пересменку.

– Спасибо, Иван Степанович. Конечно, буду, –  Женя протянул ему руку, – До завтра.

Минут через двадцать он уже был у себя. Расслабляться не стал – сразу взялся собирать необходимое для поездки.

Самое главное – спички. Поочередно завернул коробочку в два маленьких целлофановых пакетика, каждый проклеив краем горячего утюга. Это  – НЗ. Это на случай форс-мажора. Еще два коробка просто положил в пакет и завязал на узел. То же самое сделал с «Беломором», только пакет взял больше. Сухари. Тоже в пакет. Хлеб. Тушенка. Гречневая и рисовая крупы. Несколько старых газет. Фонарь. Свечи. Две пачки чая. Кружка. Котелок. Ложка. Рюкзак получился объемный. Ориентировочно собирался дней на пять-шесть. Но запас был рассчитан минимум на восемь. Всякое могло случиться – от нелетной погоды, когда его не сможет забрать вертолет, и до каких угодно непредвиденных обстоятельств.

А еще нужно подготовить дополнительно патроны. Три жакана у него уже есть – на всякий случай. Больше вряд ли понадобится. Есть картечь – два и три ноля. Тоже по три патрона. Что-то есть из полукартечи. Гильзы разного времени тускло отразили свет желтизной металла, когда Женя раскрыл коробку с охотничьими принадлежностями. Осмотрел их тщательно. Вдавил маленькие медные капсюли с помощью самодельного приспособления и меркой стал насыпать порох. Запыжевав его, то же самое сделал с дробью. И тоже придавил пыжами. Часа за полтора набил два десятка патронов.

Поклажи получилось много. Рюкзак. Довольно тяжелый. Спальник. Пайва на всякий случай – может, брусника попадется. В пайву уложил патронташ, нож в чехле и небольшой топорик. И, наконец, положил на спальник зачехленное ружье. Все это хозяйство перенес в угол комнаты и там аккуратно сложил. Просмотрел список того, что должен взять – не забыл ли чего ненароком. «Кажется, все», – подумал, но, посомневавшись, доложил в рюкзак еще пару носков и фланелевые новые портянки – ничего не весят, но мало ли пригодятся.

Уже поздно вечером, собираясь ложиться спать, вспомнил, что не помешало бы пропитать сапоги глицерином. Сапоги – новые, геологические, с ремешками вокруг ступни и вокруг голенища – воду не пропускали. Но все же.

Проделав эту операцию, расстелил постель, разделся и лег. И почти сразу же заснул.

Приснились гуси. Они летели по серому небу. Серые и большие. Женя даже слышал, как крылья рассекали воздух. Гуси собирались садиться на водоем – широкую заводь речки. Он поднял ружье, подождал, когда они чуть-чуть пролетели зенит, чтобы ударить против направления перьев. И хотел уже нажать на спусковой крючок. Но его вдруг не стало. И ружье – уже не ружье. Это какая-то клюка. Киек старца, который помогает тому, кто не может обходиться двумя ногами. Женя с досадой посмотрел вслед улетающим птицам, и картинка мгновенно изменилась: огромные сказочные гуси Андерсена – как в мультике, медленно взмахивая крыльями, удалялись от него. Он даже увидел мальчика у одного на спине.

Досада сменилась удивлением. Женя неожиданно осознал, что мальчик – это и есть он сам. И снова услышал звук воздуха, рассекаемого перьями. Увидел два огромных крыла, взмывавших и опускавшихся в ритмичном движении. Тайгу с высоты птичьего полета – с зеркальным, отражающим облака болотистым ландшафтом. Внизу вилась затейливо небольшая речушка, бросаясь из стороны в сторону, будто чего-то пугаясь, и это напоминало блестевшие на солнце сказочные змеиные кольца, создававшие массу подобий атоллов, где все оказывалось в точности до наоборот. Где должна быть вода – земля, а где земля – вода. Он видел каких-то животных, бредущих по редкому с высоты лесу. То ли лосей, то ли медведей. «Отсюда не видно, – подумал. И снова удивился, потому что вдруг понял, что это сон, – А во сне не должно быть так. Я должен знать – кто это».

Ритм крыльев, с легким присвистом воздуха, спокойствие, появившееся от окружающего благолепия и бесстрашия на широкой спине гуся, стали клонить его в сон. «Сон во сне… – благостное чувство стало растворять сознание, – Удивительно…» До него вдруг стало доходить, что он не засыпает, что сознание не уходит от него, а лишь  трансформируется – поднимается на какой-то другой уровень, становясь чище и ярче. Но одновременно с этим появилась тревога, словно он проник на запретную для себя территорию.

На какое-то мгновение – словно медленно моргнул – появилась и исчезла темнота. И хотя картинка продолжала ощущаться такой же яркой и впечатляющей, и солнце, в сторону которого летела стая, все еще было таким же ослепительным, возникла мысль, что сон подходит к концу. И уже, казалось бы, проснувшись, но еще не открывая глаз, Женя какое-то время пытался удерживать видение, находясь на полпути между сном и явью, все еще до конца не веря в пробуждение.  «Интересно, я еще в одном из снов или уже проснулся», – мысль, пульсируя, становилась все четче. Наконец, он стал различать тиканье большого будильника, легкий, еле уловимый издалека звук работающих дизелей – местной электростанции. «Это уже не сон. Это явь», – констатировало сознание. Но глаза открывать не хотелось. Ощущение того, что еще рано, что можно полежать, вводило в состояние восторга, даже эйфории – в связи с предстоящей таежной романтикой.

Но мгновение спустя к этому чувству стало примешиваться ощущение тревоги. «Только, чур, не опаздывать», – облеклась она в слова, прозвучав внутри голосом Громова. Глаза открылись сами собой. Стрелки часов в полумраке комнаты – от едва проникавшего сюда света уличного фонаря – показывали около семи часов: «Сейчас, зазвенит».

Ждать не стал. Нажал на кнопку, предупредив звонок. Быстро встал, включил свет и стал умываться. Почистив зубы, уложил в один из карманов рюкзака мыльницу с «ландышем» и зубную щетку с пастой. «Ну вот – теперь, кажется, комплект… Охотничий билет и паспорт… в энцефалитке… Все». Осмотрелся – ничего ли не забыл. Сел, тщательно намотал портянки. Обул сапоги, затянув ремешки на голенищах. «Первая вахтовка пойдет с базы на станцию через вертолетку, – снова взглянул на часы, – Отъезжает в половине восьмого. Еще двадцать пять минут, а идти – десять. Все путем». Он повернул ключ в замке и положил его в «потайное» место. Улыбнулся никогда почему-то не приходившей мысли – во всех вагончиках ключи примерно оставлялись в одних и тех же местах.

3.

Путь к остановке вахтовых «Уралов», а попросту «вахтовок», пролегал по коробу, сбитому из некондиционных досок, внутри которого лежали трубы отопления и воды, засыпанные опилками. Сапоги гулко отстукивали по нему шаги, создавая ритм, веселивший сердце будущими приключениями – будущими, пусть и маленькими, открытиями, всегда сопровождавшими вылазки на природу.

Остановка вахтовок – насыпное сооружение из досок – напоминала остроконечный шатер, к которому примыкал короб отопления, потому что в хорошие зимние морозы в неотапливаемом помещении было бы, мягко говоря, некомфортно.

Народ уже начал собираться. Кто на «бичевоз» – до Советского, курсирующий от Октябрьского до Серова, кто на вертолетку, чтобы попасть на одну из буровых.

– Явгени Иванавич, добрае утра. Гляжу – ни дамой сабралися, – от одной из групп отделился парень, которого однажды ему давали в помощники, когда ездил на отбор кернов. Женя, честно говоря, уже и не помнил, как его зовут, этого рыжего верзилу.

– А ты, судя по прикиду, на выходные?

– Ну. Нада ж и атдыхаць, – Рыжий заулыбался, – Водки папиць, девак патаптаць.

Парень был простой и грубоватый, но открытый и без придури – без особых амбиций, присущих многим, претендующим на образованность. Его мягкое «г» и твердое «ч», белорусские и русские слова вперемежку выдавало в нем жителя деревни. Хотя с таким же успехом он мог оказаться и городским – в первом и даже втором поколении.

– Я гавару себе: Сярожка, гуляй, пака малады, яще нагаруешься. А што, ни так, што ли, Явгени Иванавич?

– Так, Серега. Конечно, ты прав.

«Вот и имя, – подумал Женя. Ему в нынешнем состоянии захотелось сказать парню, чтобы тот называл его по имени. Что они почти ровесники. Что он ему не начальник. Но, прикинув, что Серега может неправильно это истолковать, и дистанция будет нарушена фамильярностью с той стороны, передумал, – Пусть все остается на своих местах. Я – Евгений Иванович. Он – Серега».

Подошла вахтовка. Народ потянулся внутрь. Начались возмущения, потому что сидячих мест явно оказывалось меньше, чем пассажиров. Виноватым тут же стал водитель, как единственный представитель АТК – автотранспортной колонны, обслуживающей геологоразведочную экспедицию.

– Щас будет еще вахтовка, чо шумите? – водитель привычно, без озлобления парировал нападки пассажиров, – Я поеду на вертолетку, а следующая машина – на вокзал.

– Ну, ты и сука, Петрович, – послышался сзади грубый с хрипотцой голос, – А раньше – что – нельзя было сказать?

Опять началось возмущение «водилой», потому что кто-то, кому нужно было на вокзал, уже сидел в новеньком оранжевом салоне вахтового автобуса, счастливый тем, что успел занять место в первой машине.

– Ну, чо? Все вышли, кому на станцию? – водитель снова нарисовался в дверях салона, – Едем?

– Подожди, Петрович. Еще пять минут есть. Стропальщика одного нет с вертолетки.

– Небось, опять Шалопуты? – цокнув языком, вздохнул обреченно водитель, – Ох уж эта молодежь.

Петрович явно был недоволен. Ему хотелось поскорее завести эту ораву. Походить по лесу до обеда, пособирать грибов. Вокруг вертолетки их всегда пруд пруди, а времени и возможности собирать ни у кого, кроме него, не было.