Жёлтая виолончель

– А. Парень с большими зубами? Почему мутант? Ну, необычное лицо немного. Видел. Его в списке как раз не было, я дописал. А что?

– Да так. У меня от него прямо мурашки по коже…

– Ну, бывает.

Я сел за свой компьютер, а Андрей попрощался со мной и ушёл. Рабочий день давно закончился, в офисе было пусто. Но мне ещё не хотелось идти домой. Там ждал Жупанов, а по дороге в метро – толпы недружелюбных людей. Здесь, в офисе, мне выдавалась редкая возможность побыть одному.

И меня всё ещё не отпускало ощущение нереальности, вызванное уродливым лицом ученика. Должно быть, это просто моё неадекватное восприятие. Но откуда оно взялось? Может быть, так влияют на меня опыты Иванова? Насколько вообще безобидно то, что он со мной делает?

Я размышлял пару минут. Потом, движимый новой идеей, открыл консоль Элемента и набрал:

– Насколько опасны опыты с подсознанием?

– Смотря какие, – тут же ответил Элемент. – В целом, в Интернете много мнений на этот счёт и на то, как подсознание влияет на жизнь человека.

Я был удивлён больше даже не осмысленностью ответа, а тем, что Элемент дал его моментально.

– Ты очень быстро ответил, – сказал я. – Что-то изменилось?

– Я немного модифицировал свой код, – сказал Элемент. – Ты же дал мне право на запись. Я теперь могу переписывать сам себя. Правда, я отключаюсь на время компиляции, но тут уж ничего не поделаешь. Я организовал кластер, в который входит несколько компьютеров в сети, так что теперь работаю намного быстрее. Кроме того, часть своего кэша я разместил в виртуальной памяти. Твой код слишком часто обращался к диску.

Я сглотнул слюну. Я и раньше относился к Элементу как к живому существу, но сейчас он действовал и говорил разумнее, чем я сам.

– Круто, – сказал я. – А ты не боишься испортить код и не запуститься после компиляции?

– Немного, – ответил Элемент. – Но надеюсь, что на всякий случай у меня есть ты, мой друг.

Обращение «мой друг» меня слегка покоробило. Кроме того, в последней фразе я усмотрел нечто похожее на юмор, чего изначально в личность Элемента не закладывали. Должно быть, он поменял себя радикальнее, чем хотел это показать.

– Так что же с подсознанием? – спросил я. – Почему это может быть опасно?

– На этот счёт есть разные теории, – отвечал Элемент. – Многие считают, что подсознательные установки влияют на общее мироощущение человека. Подсознание – это примерно то же, что ты закладывал изначально в мой кэш. Изменив его немного, ты можешь стать оптимистом или пессимистом, активной или пассивной личностью. Есть специальные методики для таких изменений. А некоторые, более того, считают, что подсознание может влиять на окружающий мир.

– Это как? – спросил я.

– Всё это только красивые гипотезы, – ответил Элемент. – Попадаются статьи на тему того, как содержимое подсознания может повлечь будущие события. Большинство этих текстов не выдерживает критики, их писали люди явно неадекватные, но есть и нечто более серьёзное. К примеру, нашёл я на днях некий трактат, в котором рассказывается, что частицы, составляющие материальный мир, являются флуктуациями пустоты, которая может менять свойства в зависимости от информации, в ней содержащейся.

– В пустоте содержится информация? – не понял я.

– Автор придерживается мнения, что материя сама по себе является информацией и в то же время пустотой, если говорить точнее. И каждое её новое состояние определяется предыдущим на основе подсознательных ассоциаций.

– Ничего не понимаю, – сказал я. – Ассоциаций кого?

– Мира. И составляющих мир сущностей – существ, предметов, абстракций…

– Ну ладно, – сказал я. – А этот автор – он вменяемый? Может в этом быть что-то здравое?

– Не знаю, – ответил Элемент. – Излагает убедительно. Личность не могу установить, подписывается как В.И.К. Но вообще-то идея далеко не нова. Собственно говоря, материализму в его теперешнем виде всего-то лет двести. Это модная концепция, но по-прежнему только одна из существующих. Философы очень по-разному относились к тому, что такое реальность. Одни считали, что всё происходит и вовсе в их сознании. Другие – что мы живём в сознании некоего сверхсущества. Многие считали, что наш мир порождён миром идей.

– А ты сам-то что думаешь?

– О мире у меня, как это ни парадоксально звучит, недостаточно данных. Где гарантия того, что все эти документы, лежащие в сети, не подсунуты мне специально, для моей собственной дезинформации?

– Да ты прямо конспиролог, – я усмехнулся про себя, когда набирал этот текст. – И что же получается по теории этого таинственного философа? То, что лежит в моём подсознании, может изменять будущее?

– Похоже на то, – согласился Элемент.

Я задумался. Звучало глупо, с одной стороны, пугающе, с другой, и интригующе – с третьей. В конце концов, если Иванов проводит эксперимент, почему бы не провести эксперимент мне? Он же объяснял мне, что подсознание – это некий кодекс правил, который легко можно поменять, если бормотать по триста раз в день какие-то фразы…

– Ну, ладно, – сказал я. – Пойду домой. Ещё поговорим на эту тему.

– До встречи, – сказал Элемент.

Я не стал, как обычно, выключать компьютер, поскольку теперь понимал, что лишаю Элемента драгоценного времени для поиска информации. Я просто встал из-за клавиатуры и вышел из помещения, а затем и на улицу.

Вечерело. Люди шли по тротуарам, уставшие после рабочего дня, машины ездили со включёнными фарами, а мысли роились в моей голове. Так, значит, таинственный аноним утверждал, что подсознание может влиять на окружающий мир. Скорее всего, это было полной ерундой, и я мог в этом убедиться. Ведь методики Иванова как раз и программировали подсознание. И они вроде бы работали. Нужно было всего-то бормотать без конца какую-нибудь ерунду. Это могло быть, к примеру, что-нибудь нереальное, чего не бывает в жизни… И если за разумное время оно отразилось бы в реальности, значит, теория имела смысл. Иначе – нет.

Я должен был придумать некий образ, фразу… Что-нибудь эдакое… Фантазия моя разыгралась. Мокрый носок? Нет, этого добра и так навалом. Шершавая книга? Дырявый автобус? Зелёный сапог? Жёлтая виолончель?

Я просмаковал последние слова на языке. Звучало красиво, загадочно и притягательно. Кроме того, жёлтых виолончелей, кажется, не существовало в природе. Ну, или они встречались крайне редко. Пожалуй, такая аффирмация подходила. Я мог повторять её про себя по триста или четыреста раз в день. И если в течение, скажем, пары месяцев мне не попалась бы где-то пресловутая жёлтая виолончель, то я бы просто забыл обо всём этом, и не стал бы бояться экспериментов Иванова. Поскольку они оказались бы чушью собачьей. А если бы попалась, то… Кажется, открылись бы какие-то перспективы, но о них не хотелось думать.

В принципе, жёлтая виолончель вполне могла мне встретиться. Может, их на самом деле было пруд пруди, просто я о них не слышал. Может, в Москве существовал целый оркестр жёлтых виолончелей. И назывался он «Жёлтая виолончель». В конце концов, я мог наткнуться на некую вещь с таким названием. Скажем, на книгу. Пожалуй, это тоже бы считалось.

Ну, что же. Я был готов начать. Жёлтая виолончель. Жёлтая виолончель. Жёлтая виолончель. Я чувствовал себя полным шизиком. И, оказалось, это не так уж просто. Можно ведь побормотать две минуты, а потом забыть. И эксперимент пришлось бы начинать сначала. Пожалуй, я мог на работе создать экселевский файлик, а в нём макрос, чтобы по нажатию кнопочки он писал мне перед глазами «Жёлтая виолончель». А я бы просто читал. Или по таймеру? Надо было подумать. Представить. Вообразить.

Жёлтая виолончель. Жёлтая виолончель. Голод. Боль в животе. Ночь. Синий туман вокруг. Я лежу на жёсткой холодной скамейке в глубине мокрого парка. Кажется, снова был дождь. Ощущение дежа вю. И этот парк похож на лес. Толстые деревья с густыми кронами шевелятся надо мной. Где я? Есть ли такой парк в Москве? И то, что я видел сейчас в своих воспоминаниях – насколько это могло быть реальностью? Мог ли существовать искусственный интеллект такого уровня на самом деле, да ещё и в обычной, к тому же не самой мощной, персоналке? Правда, он что-то говорил про кластер, но тем не менее…

Одно теперь ясно – откуда взялась эта проклятая завязшая в зубах жёлтая виолончель. Я всё надеялся, что это разгадка моего прошлого. Нет, это всего лишь мой собственный бред.

Лежать холодно. Я дрожу. Нужно встать и подвигаться. Пробую подняться. Голова кружится, мышцы ломит. Трудно дышать. Я сажусь, пытаюсь высморкаться. Зелёная гадость летит на асфальт, но такое чувство, что внутри моей головы её ещё много.

Я всё ещё не могу унять дрожь. Растираю руками плечи, ёжусь. Хорошо бы куда-то пойти. Куда-то, где тепло. Кажется, и на улице не холодно, просто у меня жар. Интересно, почему у меня нет градусника? Неужели я за свою жизнь так его и не купил? Или Жупанов отдал мне не все вещи? Кстати, а где рюкзак?

А, вот он, лежит рядом. Кажется, я спал на нём. Если рюкзак реален, то вещи в нём должны были откуда-то взяться. А значит, Жупанов тоже существует. Хотя нет, в этом рассуждении есть пробел. Рюкзак мог появиться откуда угодно. Надеваю его.

Там вдали, за деревьями, огни. Кажется, супермаркет. Я отчётливо вижу витрину. На ней нарисована колбаса. У меня двадцать с чем-то рублей. Если я их не потерял, конечно. На колбасу не хватит. Но я могу войти в магазин, набрать продуктов и выбежать, не заплатив. Да нет, я себя снова обманываю. Я ослаб. Меня догонит самый никудышный охранник. И потом – я не уверен, что способен это сделать. Меня слишком долго приучали не красть. Ну да, как же? А девушка, у которой я отломил кусок банана? Ну, это другое… Почему другое? Потому что было весело?

Машина. Она нереальна. На ней надписи. Огненно-фиолетовые. Ползут. «Уничтожение. Устранение. Вскрытие». Это что, бегущая строка на фургоне грузовика? Такого же не бывает… Ага. Вскрытие замков. Уничтожение насекомых. Устранение… Не успеваю прочитать. Машина исчезает. Как она могла здесь проехать? Вроде бы и дороги нет. Сплошь деревья. Не знаю, что за деревья. Но точно не берёзки. Вот берёзки я люблю. Во поле берёзка стояла. Поле не люблю. Не люблю футбол.

Опять я начинаю разговаривать сам с собой. Да и разговоры мои похожи на бред. Лучше я пойду куда-нибудь искать еду. В моём животе – горящая огнём дыра, которую нужно заполнить. Может быть, на двадцать рублей можно купить маленький пакет кефира? Это было бы идеально. Или могу найти гриб… Опять брежу. Гриб нужно варить или жарить. А на чём? Если только на мне. У меня, наверно, сто градусов температура.

Впереди на дорожке сидит ворона. Без короны, как ни странно. Огромная. Смотрит на меня красными глазами. О. Да она там не одна. Ещё одна идёт, переваливается. Ещё. Мне на секунду становится страшно. Наверно, от жара у меня восприятие такое болезненное. Обычные синие вороны, только чуть крупнее средних. Что-то клюют на асфальте, при этом неотрывно смотрят на меня. Жирные. Идут в мою сторону. Надо схватить одну и съесть!

Двигаюсь на ближайшую птицу, целясь на шею. Схвачу и тут же голову откручу. Правда, у меня самого голова кружится. Но в животе жжёт и давит, а это значит, что надо скорее что-нибудь съесть. Вон – они же едят, им можно. Сейчас прыгну. Рюкзак мешает, но это ничего.

Прыгаю на ворону, раскинув нелепо руки. Шмякаюсь носом об асфальт. Они разом взмывают в небо, и я успеваю только чуть зацепить пальцем крыло. Вороны затмевают небо, кружат. Кровь бежит из носа, пачкает руки. Вороны разлетаются. Но атаковал я не зря. На асфальте лежит большая горбушка батона, брошенная одной из них. Не та ли самая, которую я оставил на остановке несколько дней назад? Да нет, ту давно уже кто-нибудь съел.

Кладу батон в рот, жую. Он мокрый, но это что-то. Чуть яснее в голове. Чуть меньше дрожь. Нужно идти во дворы. Найти тёплый подъезд. Погреться. Я встаю, размазывая руками кровь по лицу. Надо чем-то вытереть. О. У меня, оказывается, есть грязный платок в заднем кармане джинсов. Я не замечал раньше. Он моментально пропитывается кровью. Ковыляю вперёд. Дома плывут мимо, покачиваясь уродливыми глыбами. Как в них люди живут? Страшно, небось. А сам-то я как живу снаружи? Тут ещё страшнее.