Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Главный инженер объяснил как пройти к водопроводному крану на улице. Я пошёл туда, снял пиджак, обмыл ладони и руки до коротких рукавом рубашки, а также лицо и шею. Два милиционера в офицерских погонах стояли сбоку от меня, а с другой стороны двое военных в общевойсковой форме. Они терпеливо ждали, пока я плескался, потому что я с главным и после этой воды никакая игла уже не прокусит мне кожу на шее. Потом я отошёл и утёрся крохотным носовиком, вмиг промокшим.

Грузовик выехал из села и продолжил путь с одним только мной на весь кузов. Шоссе нырнуло в глубокий спуск и справа открылась необъятная пустота. Необозримое поле. Я не мог понять что это, но через секунду оно шевельнулось, пришло в движение, белые гребешки длинных волн побежали к берегу. Так, это же море!

Я вынул блокнотик и, сверяясь с часами на запястье, написал на обороте задней обложки:

«20 июля, 1979

13: 30: 15

Ира

Сергей

Лилиана»

Шоссе снова устремилось вверх. Наверху подъёма грузовик свернул на грунтовку влево и через околицу села выехал в поле, где просёлок пошёл вдоль лесополосы. Через два километра, после затяжного уклона, показались два-три строения барачного типа, а ещё через сотню метров дорога закончилась широким котлованом карьера с рельсами узкоколейки, которые, минуя контору с вывеской «Шахта Дофиновка», тянулись в тёмный зев тоннеля в противоположной стене…

В тройке трёпанных жизнью кресел с обшарпанно-прочными подлокотниками в тенисто зашторенной комнате сидели трое. В придвинутом к шторе окна располагался усатый мастер шахты, лет сорока пяти для соответствия разреженному числу волос на темени.

Из кресла напротив главный инженер с жизнерадостным смехом описывал мой швырок цепных змей в лужу. Мастер никак не разделил его веселья и главный инженер беспрекословно умерил свою оживлённость. Его неотступное внимание к сидевшему напротив без увёрток свидетельствовало кто тут на самом деле главный.

Сидевший справа от мастера я протянул, по его слову, мой паспорт стесняясь малость, что такой вот замызганный. Он раскрыл книжицу и, не прикасаясь, повёл правой ладонью над страницами.

И узрел я как бумага в них прояснилась наполняясь жизнью, словно только что из типографии, и даже стала испускать некое эктоплазменное сияние, изнутри. Мы с главным инженером заворожённо наблюдали, нам не дано творить чудес. Похоже, я всё же сумел дойти до Главного…

Он издавна покинул облака и принял облик мастера заштатной шахты. Имя? Всуе поминать не след. Могу лишь поделиться, что отчеством себе избрал он «Яковлевич»…

Потом я сказал, что мои вещи пропали на автостанции в Одессе, денег нет, а мне надо позвонить жене, она там беспокоится. Главный инженер мгновенно протянул мне тёмно-синюю пятирублёвку и объявил, что жить я буду в общежитии у въезда в котлован карьера.

Мне не требовалось объяснять, что общежитие, как и сама шахта, всего лишь обманчивая иллюзорность для легковерных простачков в мире, где следует быть постоянно начеку. Поэтому я выщипнул коричневатую пушинку из складки денежного знака и, технично ненавязчивым жестом, плавно переложил мягкую метку на исцарапанный подлокотник – мы все тут понимаем друг друга, не так ли?.

~ ~ ~

Помимо исполнения своих непосредственных обязанностей—сперва крепильщика, а впоследствии помощника машиниста камнерезной машины, не говоря уже о более краткосрочных работах и заданиях—я пребывал в непрестанном состоянии поисков ответа на вопрос: что скрывается за фасадом окружающей видимости? Отыскивание ясности продолжалось также и в Одессе, куда я нередко наезжал позвонить в Нежин из переговорного пункта междугородней телефонной связи на улице Пушкинской. Откуда деньги? Занимал в общежитии до аванса или зарплаты у Славика Аксянова или его жены Люды.

В этом, скажем так, общежитии, переделанном из, якобы, коровьей фермы, насчитывались четыре, допустим, комнаты по обе стороны длинного коридора всего сооружения барачного типа. В одной из комнат обитала молодая бездетная семья Аксяновых. Соседнюю занимала Бессарабская семья с годовалым ребёнком. Из-за следующей по коридору двери изредка появлялся пожилой электрик-одиночка.

Мне досталась комната в противоположной стене коридора, из которой, как меня пытались убедить, рацию убрали, но решётку оставили. Прежде всего я извлёк из окна железную раму с такими же прутьями и поставил её снаружи в густой бурьян доросший до подоконника. Затем я побелил стены и целый вечер вёл баталии с мириадами прикинувшихся комарами вампиров, вооружённый холодным оружием из свёрнутой в трубку газеты. На следующее утро Славик Аксянов, в крепко помятом состоянием внешности, спросил меня, чем это я занимался весь вечер после ремонта.

– Сафари, – кратко ответил я не вдаваясь в подробности, видно было что ему и без того досталось в битве.

Остальные двери коридора стояли запертыми, за исключение первой направо от входа, где находился душ.

Работники шахты прибывали утренним грузовиком из Вапнярки и Новой Дофиновки. Подъезжая, они гикали и свистели в кузове как черти, но сами себя называли махновцами. Раз в два дня они, парами, наполняли большой бак душа водой, которую натаскивали из небольшой халабуды в овраге, метров за тридцать от общежития. Она скрывала глубокий колодец с ведром на цепи железного ворота. Электрические тэны нагревали содержимое бака задолго до окончания рабочей смены.

В стороне от барачного общежития, из высокой травы на склоне виднелась верхняя часть будки одноместного сортира с жестяными стенками. Дверь отсутствовала и к сооружению следовало приближаться с каким-либо упреждающим насвистыванием, чтобы не застать пользователя в позе орла на жёрдочке… Из бездверной коробки сортира открывался великолепный вид на водную гладь лимана и его крутой противоположный берег.

(…существует общее понятие «поток сознания», которым предполагается, будто человек способен мысленно (т. е., про себя) комментировать происходящее вокруг либо думать о чём-то постороннем, не имеющем ничего, на первый взгляд, общего с происходящим. Первым литератором применившим идею «потока» принято считать Ирландца по имени Джеймс Джойс, хотя сам он делал попытки подставить некоего Француза, у которого, якобы, перенял приём. Однако задолго перед этим, хоть и в меньших масштабах, «поточные» размышления отмечались у несостоявшейся тёщи князя Мышкина в романе Идиот Фёдора Достоевского.

Таким образом, «поток сознания» явно из разряда открытий, которые приходится делать неоднократно и в различных местах, на всякий, чтоб не затерялись. Сам же «поток», вкратце, доводит до сознания людской расы, что человек способен обмениваться мыслями сам с собой.

То, что творилось со мной в то сумасшедшее лето 79-го, которое оказалось самым прекрасным летом в моей жизни, вряд ли можно назвать «потоком сознания». Поток? Помилуйте! Какое там! Нахлынуло половодье, безудержное, освежавшее каждое из моих пяти чувств в их постоянной неусыпно напряжённой насторожённости.

Я обменивался мыслями не только сам с собою, но и с каждым встречным-поперечным, от мелкого камешка на пыльной обочине дороги и до ночных звёзд влажно мерцающих в вышине.

– Нет, ну вы такое видели?

А те, с высокомерным безразличием, отвечали: —«Видели и похлеще, и не только тут». И продолжали перемаргиваться дальше, как миллионы миллионов лет до нашей эры.

И меня ничуть не напрягало это непрерывное вулканическое извержение неустанного мыслепотока. В конце концов, человеческий мозг использует всего лишь 10 % заложенного в нём природного потенциала. Так пусть разомнётся, сметёт паутину и пыль скопившиеся в остальных процентах!

Разумеется, в рабочее время интенсивность моего одиночного мозгового шторма несколько снижалась – рабочее место казалось более статичным и устоявшимся по сравнению с ежесекундными переменами обстоятельств в жизни улиц большого города. Однако с гордостью могу констатировать, что даже на глубине 38 метров под поверхностью Земли, интенсивность моей умственной деятельности значительно превышала убогий 10 %-ный стандарт…)

Шахта «Дофиновка» добывала «кубик» – трёхмерные каменные блоки 20 см х 20 см х 40 см вырезанные из подземных залежей известняка. Для этой цели из котлована образованного давно выработанным карьером круто, но не вертикально, углублялся центральный, он же стволовой, тоннель, от которого там внизу, под 38-метровой толщей других напластований, расходились штольни – тоже тоннели, но пониже и поуже—как ветви от ствола дерева. В конце каждой такой ветви-штольни стояла камнерезная машина, которая и нарезала «кубик» из стены перед своим носом. Такова общая картина с высоты птичьего полёта, если можешь прозревать сквозь земную твердь…

Ну а в частности, моего наставника для работы крепильщиком звали звучным именем древних князей Руси – Ростислав. Однако на это имя он не откликался, оно звучало слишком чуждым даже для него лично, поскольку для всех он был Чарликом и по-другому никто не обращались.

Прежде всего он повёл меня в штольню Машины № 3, потому что трепетал перед её машинистом, которого Чарлик именовал исключительно по отчеству – Капитонович. Будучи мелким бесом, Чарлик всячески подлизывался к Капитоновичу, заслуженному чертяке, который отмотал когда-то срок в десять лет.

Мы с Чарликом шагали с фонарями в руках. Перед спуском в шахту Люда Аксянова, ламповщица, давала каждому фонарь в её пещере, налево от входа в стволовой тоннель. Без света внизу оказываешься во тьме кромешной и, не различая под ногами тонких рельс узкоколейки поверх изредка подложенных шпал, так навернёшься, что мало не покажется. Поэтому в шахте все носят пластмассовые каски и каждое утро перед спуском ставят подпись в журнале, что их только что ознакомили с техникой безопасности и теперь они знают на что идут. Такова традиция.

Температура в шахте неизменно плюсовая, даже зимой. Постоянный штиль и давящая в уши глубоководная тишь наполняют штольни, если никто ни с кем не разговаривает и рядом не работает какой-то механизм… Мы шли и шли вдоль тесной узкой галереи, правая стена – сплошной камень в засечках от камнерезной пилы, а другую загораживает кладка из обломков кубика уложенных всухую. Кладка довольно высокая, но не до самого потолка, который в шахте называется «кровлей», однако об этом чуть позже… Пара привольно висящих проводов «гупера» в белой изоляции тянулась поверх кладки всю дорогу.

Наконец далеко впереди заяснел тусклый жёлтый свет пары электрических лампочек облепленных плотной пылью. Камнерезная машина стояла перед лицом глухой стены и Капитонович сидел, в тишине и безветрии, на её открытом сиденьи в ожидании нас. Он работал без помощника, потому что мечтал когда-нибудь получить 300 руб. за месяц.

Каменная стена проходки перед машиной (4,5 м х 2,5 м) была уже расквадрачена бороздами «зарисовки»—глубокие параллельные пропилы от одной боковой стены до другой пересекались такими же вертикальными, от потолка до пола, и образовывали торцы будущих кубиков. Теперь вгоняешь лом посреди зарисовки и выламываешь кубик. Потом пару кубиков рядом, пока не образуется ниша достаточная, чтобы выломать остальные кувалдой.

Капитонович ждал нас, потому что за минувшие пару дней его машина продвинулась далеко вперёд от места окончания узкоколейки.

Продлив железную дорогу двумя парами 4-метровых рельс (подвезённых днём раньше), мы с Чарликом создали возможность подгонять вагонетки на 8 метров ближе для переброски на них кубиков наломанных из «зарисовки». Однако в шахте вагонеток нет, их там именуют «вагонками» или «капелевками».

(…не исключаю, что в честь белогвардейского генерала Каппеля, но за достоверность не поручусь…)

Когда вагонка сходит с рельсов, ситуация называется «забури?лась», два-три рабочих возвращают забурившуюся обратно, вручную, предварительно освободив от груза, упираясь рогом по полной – так называемый «метод пердячего пара». Потом маленький шахтный локомотив приедет из карьера и вытащит вагонку на-гора, попутно прицепляя те, что дожидаются на выходах из других штолен.

Напиленные в стене проходки кубики обламываются не идеально, поэтому перед следующей «зарисовкой» особо выдающиеся куски сшибаются всё тою же кувалдой. Эти обломки, а также брак—обломившиеся слишком коротко или расщеплённые из-за трещин в породе кубики—служат материалом для продолжения кладки вдоль одной из стен. Без этой кладки-перегородки некуда было б девать песок.

Откуда тут песок? Когда машина, мешая вой электромотора с лязгом цепной пилы, делает пропил в стене, от цепи бьёт длинная струя песка, а не опилок. Щит из металла и стекла прикрывает машиниста от секущих струй, но не от пыли. Высоким барханом растёт груда песка, вокруг машины и если её не перелопатить в «карман» (пространство между кладкой и стеной штольни), не оставит места для узкоколейки.

Вслед за нашей трудовой победы по путеукладке, Чарлик снимает каску с головы и садится в неё сверху, как на горшок, так удобнее, чем на пол или на песок, или на бутовые обломки. Он закуривает Приму, которую стрельнул у Капитоновича и с осторожным подхалимажем вопрошает о значении широкого кроваво-красного пятна в камне правой стены.

Капитонович с важной оттяжкой выдвигает объяснение, что когда тут было море, на нём горел пароход, а когда затонул, отложился в породе красным. Чарлик тут же хихикает, а я отгоняю ненужные мысли, что десятка стандартный срок за убийство, потому что мне нравится Капитонович.

Прежде чем уйти в остальные камнерезные штольни, мы крепим кровлю. Для этого Капитонович врубает машину, чтобы под самым потолком боковой стены пропилить ряд коротких горизонтальных щелей. Ломая ломом перепонки между щелями, получаем глубокую нишу с квадратным входом (20 см х 20 см). Точно такую же производим в противоположной стене. Теперь в одну из дыр мы с Чарликом запихиваем конец не слишком толстого бревна, до упора. Второй конец приподымаем к противоположной нише и заводим внутрь, но не до конца, чтоб не вытащить бревно из первой. Это бревно называется «площак». Площак мы подпираем двумя брёвнами покороче—«стояками»—впритык к боковым стенам. Крепление кровли шахты готово.

Откуда взялись три бревна? Очень просто – отошли метров на тридцать обратно в темноту штольни и выдернули какое-то из прежних креплений. Откуда ж ещё? За весь период моей работы в шахте «Дофиновка» туда поступили ровным счётом три бревна. Я собственноручно обдирал их кору приспособой «струг» (типа топора приваренного на конец лома остриком вперёд) перед тем как Славик Аксянов увёз их в стволовой тоннель на вагонке. Так что кровля в штольнях держалась на сэкономленных материалах…

Иногда кровля начинает «капать» или «дождить». Это когда она трещит и трескается, и от неё отрываются и падают вниз куски породы. Типа обвала, но не наглухо.