Люда эту мою мысль прочитала и прямиком к холодильнику, ножки те зелёные сложить, а потом ещё меня таким выразительно-красноречивым взором одарила. Как бы а тебе какое дело до скелетов в нашем семейном шкафу?! И доедал он уже без рогов.
Ну в общем, когда Славик тот аэродром из половой доски к ним в комнату уволок для испытательных полётов, какая-то, видно, нестыковочка нарисовалась. Через три дня он эту взлётную полосу в бурьяне ножовкой укорачивал. Вот это и называется метод проб и ошибок в действии.
– А шо он ото клеплет? – спросил один махновец другого, когда проходили мимо.
– А то ж как будто бы не видно – станок ебальный.
– А-а…
А что ещё можно ждать от мужиков? Не умеют они изящно преподнести, нумерологически, нет, так и ляпнут навпрямки…
А когда его тёща приехала, он вообще звереть начал. Приходил ко мне в комнату и рожи корчил. Цель его гримас насквозь просматривалась, это он хотел меня до сумасшествия довести…
Один раз Иван, машинист машины № 1, позвал меня пообедать с ним и его помощником у них в штольне. Его жена в Одессе работала, в столовой какого-то военного училища, где обучались также Негры из стран пробудившейся Африки. Ну так эти Афро-Африканцы спросонок не очень-то и голодные, судя по количеству провизии, что она оттуда приносила. Иван как крышку снял с алюминиевой кастрюли, там там до краёв мяса на рёбрах, правда, без гарнира. Мы втроём—Иван, его помощник и я—насилу гекатомбу ту приговорили, костей получилась целая куча. На песке, рядом с опустошённой 5-литровой кастрюлей. А тут Славик за какой-то запчастью пришёл и как увидел тот обглоданный натюрморт каннибалов – аж затрясло его, рожу без симуляции перекосило, должно быть тёщин супчик вспомнился.
Возможно из-за этого, спустя несколько часов, когда жильцы общежития наслаждались прохладой позднего вечера на досках широкой скамьи у входа, он на меня буром попёр, даже один слиток из золотого запаса в бурьянах выхватил, двумя руками над головой вскинул и – в меня запустил. Красивое зрелище получилось – полная луна изливается ясным светом на дугообразную траекторию, по которой летит этот слиток и поблескивает белым, якобы, алюминиевым цветом на фоне бархатной темноты роскошной ночи. (Или я ошибся и шахта, всё же, добывала платину?)
Тут уже мне пришёл черёд убегать в стиле Алика Армянина. Жена Славика, Люда, увела домой Циклопа с арены показательных выступлений…
В следующее своё посещение Одессы, я зашёл в юридическую консультацию, чего совсем не планировал, всё так спонтанно получилось, просто вывеска на глаза подвернулась. Там я спросил, без обнародования имён и географических координат, рекомендаций на случай, если сосед по общежитию донимает.
– Обратитесь в комитет комсомола вашего предприятия.
Ну, блин, и эти из иного мира. Говорю ж – они уже повсюду.
Но если Главный главный это Яковлевич, то кто тогда, чёрт побери, главный инженер? Угадать несложно – кто антипод Творца? Князь тьмы и повелитель всех нечистых во всей его красе.
Это сразу замечалось даже по их отношениям – уважительный, но вооружённый нейтралитет. Вспоминаю как они стояли в стволовом тоннеле и говорили с глазу на глаз – воплощённая корректность! Мастер в его чёрной робе и главный инженер в летней рубашечке и широкий носовой платок вокруг воротничка заломил, чтобы пыль не садилась. Ему б ещё пробковый шлем вместо пластмассовой каски и – готовая картина «Я тут хозяин!» Хотя, конечно, мир подземный его вотчина.
(…ты можешь возразить: возможен ли контакт меж столь диаметральными противоположностями? Не забывай – шёл двадцатый век, когда все настолько переплелось и перепуталось, что элементарная Геометрия уже не помогала…)
Я занял позицию сочувствующего Мастеру. Он мне понравился просто так, без доказательств, в виде преумножения хлеба с рыбой и тому подобное. С меня, фактически, хватило одного чуда с омоложением паспорта.
Кстати, главный под Главным тоже предъявлял свои верительные грамоты. Однажды во время обеденного перерыва приехал проводить профсоюзное собрание трудового коллектива. (Ага! Какая преисподняя без профсоюза?)
Мы расположились под деревьями возле общежития. Он на стул уселся, снял туфли и носки тоже. Типа, ну не глупость разве все эти сплетни про мои копыта! Нетути!
Но мне-то баки не забьёшь всей этой мякиной иллюзорности.
Чертяки махновцы разлеглись на траве в тени деревьев в своих чёрных робах. Только я в белой нейлоновой рубахе, которую под спецовкой носил, а каждый вечер простирывал, когда в душе мылся.
(…нейлон для стирки идеален – шесть секунд потрёшь и чистый, а сохнет и того быстрей…)
В виде корректного, хоть и ехидного ответа, я каску снял. Типа, ты бескопытность тут демонстрируешь? Так полюбуйся на мою безрогость! А остальные, кто из шахты, все поголовно в касках, особенно Славик Аксянов.
И в таком раскладе минут десять попрофсоюзились, как вдруг петух кукарекнул. Батюшки-светы! Тут главный, который не Главный, носки – в карман, голые ноги в туфли вколотил и – ходу! И сразу же, как из под земли, выскакивает байкер в чёрном и в каске чёрной кожи, как на шахтёрах их кинохроники первых пятилеток. И усвистали в сторону Новой Дофиновки. Неясно разве? Кто когти рвёт при крике петуха?.
Не то, чтобы я конфронтовал с… ну, скажем… главным инженером, но некоторые трения случались. Как в тот раз, когда у заднего конца общежития самосвал ссыпал кучу угля на зиму, а я весь тот антрацит в кочегарку перелопатил. В конце дня, он заявился из Вапнярки и спрашивает, высокомерно так: —«Ну, что ты хочешь? Трёшки хватит?»
Меня заело: полдня на солнцепёке карячился, а он как типа подачки последнему ханыге. Ладно, ты – князь тьмы, но так и я ведь избранный, хотя и беспросветный.
– Нет! – грю. – Пусть мне заплатят по расценкам.
– Так ты и этого тогда не получишь.
Я ему не поверил, а на следующий день взял отгул и поехал в Одессу на Площадь Полярников. Мне в коридоре показали дверь главного бухгалтера, фамилия Вицман. И только я шагнул в тот кабинет, на столе главбуха телефон затрезвонил, тот снимает трубку: —«Вас слушают».
(…вот буквально так, слово в слово «Вас слушают». Чисто, гладко, безлично. Ни с какого боку не укулупнёшь. Ай, да Вицман!.)
Излагаю суть, мигом усекает и достаёт толстую книгу в мягкой серой обложке Единые Нормы и Расценки, отыскивает, что там насчёт погрузочно-разгрузочных работ сыпучего угля, и даёт прочесть. Так там, чёрным по белому стоит, что если бы я лопатил в Заполярье—для оплаты по наивысшим северным коэффициентам—и при этом каждый совок трижды обносил вокруг всего общежития, прежде чем швырну в окно кочегарки, чтобы накрутить расстояние перемещения груза, то и тогда по расценкам этой нормативной библии, мне полагается 1 руб. 20 коп.
(…и открылось мне, неведавшему истины дотоль, что мастерам, прорабам, инженерам и т. д. и т. п. в ножки кланяйся, работный люд, за туфту, которую они рисуют в нарядах на исполнение работ. Без тех приписок рабочий класс вымер бы давным-давно, совместно с семьями. Молись за благодетелей своих, хлеб твой насущный подающих, О, пролетариат!
Но какой па?дел гнусный все те расценки составлял? Я б с ним, по-братски, лопатой поделился…)
А в другой раз выплату аванса задержали и я к главному инженеру на дом пошёл, в Одессу. По случаю субботы отгул не понадобился. А окопался он возле Горбатого Моста. Жил в собственном доме с женой и сыном пятиклассником. Угостил меня стаканом томатного сока домашней выделки. (Ага!..) Всё как положено – красная такая, густая солоноватая жидкость. А как откажешься? Маргарита тоже пила, на ежегодном балу Воланда в Москве. Зато чай я до сих пор завариваю по его рецепту, как он поделился… В тот вечер он ещё делился воспоминаниями про трудовую деятельность в Арктике, где после работы клал пару кирпичей на электроплитку, а сверху жену сажал, для приведения в рабочее состояние на ночь…
Один раз нечистые затеяли попытку путча, хотели изменить расклад стратификаций мира. За день до этого инженер Пугачёв нарисовался в общежитии и открыл одну из запертых дверей коридора, под видом раздачи продовольственных продуктов до зарплаты.
Я по коридору проходил, мне Славик Аксянов из комнаты кричит: —«Иди, тоже получай!»
Пятёрка махновцев в пустой комнате и ящик с пачками Примы на столе без стула. Пугачёв им выдаёт по пять-десять пачек каждому.
Продукты питания, да? Боеприпасы! «Нет, спасибо, я Беломор курю.»
На выходе уже, слышу Славик чертей мотивирует: —«Не боись! Молодость всё спишет!»
На следующий день в Одессе не работал ни один светофор. Творился полный кавардак. Посторонние люди орали друг на друга. Троллейбусы прыгали как угорелые. Стрельбы, конечно, не слыхать, потому что путч проводился на другом уровне. Но, по моим оценкам, он провалился, поскольку я успел купить Атлас Мира, тонкий буклет в мягкой нежно-зелёной обложке.
В Одессе тех дней, самым устоявшемся и общеупотребительным выражением одобрения было «то, шо любишь!»
– И как вам последний Сонечкин жених?
– То, шо любишь!
А вместо «нет» говорили «хуй маме!»
– Так, шо? Черноморец выграл или шо?
– Хуй маме!
Но поскольку вокруг была Одесса-Мама, это звучало даже патриотично.
В скверу на Дерибасовской росли невиданные деревья, словно сбросившие собственную кору. Или, всё-таки, Платаны? Вечерами там играл духовой оркестр, почти как во времена Иоганна Штрауса, только реже. А в другом парке, в дневное время, я нырнул в бассейн с пятиметровой вышки, в полёте аж ветер свистел в ушах. Чуть позже два парня тоже спрыгнули держась за руки, но «бомбочкой», пятками вниз. На одном из них носки были, чёрные. Это так они мой след заметали от возможных хвостов…
В переговорном пункте междугородной телефонной связи на Пушкинской, меня однажды неслабо прикололи. Я заказ сделал и вышел за дверь распахнутую прямо на тротуар и только лишь папиросу закурил – внутри динамики орут «Нежин! Кто-нибудь ожидает Нежин?» Я папиросу – в урну. Заскакиваю: —«Я! Я ожидаю!» А телефонистка за барьером в свой микрофон: —«Ну так и ожидайте!» Весь зал прям грохнул… Это опять меня от чего-то спасали.
Один мужик там стоял. Его номер соединили. «Челябинск на линии! Кабина № 5!» А он, перед тем как идти куда сказано, разочарованно так: —«Э-э!» Вот это просвещённый! По одному номеру кабины уже знает наперёд чем разговор закончится.