Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

Я вымыл руки и лицо водой из-под крана в туалете, потом поднялся этажом выше, в громадный зал на одного меня. Откуда ни возьмись, возникает одинокая официантка и я заказываю суп. Когда она отошла, замечаю складку на скатерти – последствие неловкой глажки. Провожу ладонь поверх складки. Та исчезает…

…ну ещё бы, после стольких пелёнок запросто сниму любую складку простым возложением рук…

Официантка пришла и вышла, вокруг тишь тенистого зала. Начинаю есть рыбный суп по рецептам портового города. На невысокой эстраде рядом молчат динамики и усилители отсутствующей ресторанной группы.

…и что бы такое послушать?. что-нибудь лёгкое… ладно, пусть будет The Smokie…

Щёлкаю пальцами.

Ни звука.

…что?!. я не всемогущ?!. или тут у них по-другому включается?.

И грянуло сокрушительное, как нежданный удар в сплетение, чувство просчёта. Где-то случился непоправимый промах. Я допустил жуткую ошибку.

Совсем не могу есть этот суп. Рис превратился в ракушки стёртые в порошок и те осели на дно тарелки слоем мелких перламутровых осколков.

…где-то что-то катастрофически не то, я упустил, не так истолковал… но что?!.

В напряжённом раздумьи я начинаю похаживать между столами, туда-обратно. Подошедшей официантке объясняю, что я не могу есть, я что-то забыл.

– Что?

– Мой пиджак в туалете, – говорю первое, что взбрело на ум.

И в этот миг распахивается дверь зала, аккуратненький пенсионер оглашает, что мой пиджак внизу, в раздевалке.

Я спускаюсь вниз – к барьеру раздевалки, где женщина с Одесским сочным говорком передаёт мне пиджак, что ей принёс старичок из туалета.

– А карманы же ж полные были, – говорит гардеробщица с горьким укором понятным нам обоим. Это она сказала, что Солнечный Город меня всё же дождался и одарил всячески, а я растерял дары из-за непростительно глупой ошибки, хоть и не знаю какой. Я уныло иду наверх расплатиться за суп из молотого перламутра…

Это как в той настольной игре – поднимаешься всё выше и выше извилистой дорожкой из цифр, а потом проваливаешься в трубу прочерченную до самого низа… Я выкатился на улицу из ресторана «Братислава», где сознательно оставлял пиджак в туалете, потому что в нём документы и деньги, а я достиг и вошёл в новый сияющий мир, где документы и деньги ни к чему.

По пути к автобусной станции, замечаю длинную прореху в своих штанах. На бедре. Шов лопнул от правого кармана вниз. И дальше иду прикрывая дыру пиджаком с пустыми карманами – рассыпал, не сумел сохранить подарки… Распахнутая настежь ячейка автоматической камеры, где я оставлял портфель и сумку, пуста.

На последний рубль я купил билет до Южного и вместе с копейками сдачи сунул в задний карман. Автобус битком, пассажиры тесно стоят в проходе. Моя соседка по сиденью неслышно вздыхает, трёт несводимое пятно на своей юбке. Я знаю, она запятнана из-за моей промашки. И по моей вине душный автобус тормозит перед каждым, красными от гнева светофором. Потом он надолго застревает на перекопанной траншеями улице, пропуская нескончаемую дружину унылых пионеров, что плетутся в пыли вдоль земляных куч… Моя вина – испортил праздник…

Мало-помалу, автобус выбрался из города, пассажиры сходили на остановках. Я тоже сошёл на предпоследней – неправильно явиться в Южный с дырой, как рана от копья в бедре у Спартака.

На окраине посёлка я почтительно приветствовал пацана лет двенадцати и попросил иголку с ниткой. Он понимающе отвёл меня в укромную заросль бурьяна за оградой из неравномерно крупных параллелепипедов светлого камня в кладке с широкими швами раствора. Убежал и вернулся с другом, у которого есть при себе игла на длинной чёрной нити.

Пацаны уселись на забор спиной ко мне. Я снял штаны и начинаю зашивать лопнувший шов. По ту сторону стенки из камня визжат тормоза, ревут и грохочут моторы машин по трудным дорогам нескончаемой вселенской битвы.… Пацаны сидят, как будто они совсем ни при чём и это вовсе не у них за спиною в густых бурьянах член РВС штопает набедренную рану…

С искренней благодарностью, я вернул им иглу и всё ещё достаточно длинную нить. Оставшись один, я опускаюсь под Яблоню, достаю «Беломор», закуриваю, а остаток обгоревшей спички вгоняю в землю целиком. О! Как она взвыла! Истошным, отчаянным воплем – та пегая корова под деревом неподалёку, вскинув протестующую морду к небу… Да не знал же я! Что настолько тесно переплелось всё и срослось одно с другим!

Потом я шёл через густой Ивняк, а в небе сверху зависла большая, как аист, птица. Реет почти без движения. Эскорт из пернатых помельче приклеился к воздуху вокруг него…

…так вот он – вышний Главный… Бог ты или Дьявол, или Что ещё, мне уже не понять… суматошный мир сплёлся в слишком неразборчивую путаницу… и вот он я, без всего, только документы, карманный блокнот, ручка и платок с маленьким парусником… давай же заключать договор, так ведь оно вроде заведено?

Достаю ручку и автобусный билет. Не зная как составляют подобные контракты, я просто ставлю подпись под колонкой цифр выбитых кассовым аппаратом автостанции. Ручку кладу в карман, а билет на листья гибкой ивовой развилки. Оборачиваюсь спиной к документу – играем по честному, без подглядки.

Резкий выдох ветра взвихрил кусты, но когда я обернулся, билет по прежнему всё в той же развилке лишь перевёрнут обратной, чистой стороной кверху… так вот какая у тебя подпись?. чётко! такую не подделать…

Из зарослей я вышел к высокому кирпичному зданию вроде как центральный склад на заводе КПВРЗ и начал спрашивать где отдел кадров. Мне сказали, что всё уже закрыто, но после второй смены будет автобус в город, мне надо подождать.

Я долго ждал, потом долго ехал через ночь маленьким автобусом ПАЗ. Попутчики, по двое-трое, сходили на тускло освещённых улицах, пока шофёр и мне не сказал покинуть опустевший салон на углу широкой пустой площади.

Впереди мерцал жёлтый свет фонарей в узкой улице и я пошёл между её заборов, потом свернул налево, на следующем раздорожье повторил этот выбор. Сухое цоканье когтей по асфальту шло следом за моей спиной, не отставая. Судя по звуку пёс был здоровенный, но я совсем не боялся и не оглядывался, просто медленно шагал дальше.

Впереди открылась всё та же площадь и я остановился не доходя метро двадцать, потому что это был мой пост. Жёлтый световой конус охватил столб с фонарём, но я стоял вне круга размыто очерченного на асфальте и он не мог дотянуться до моих ног.

Из чёрного силуэта пятиэтажки слева, осторожной рысцой кошка пересекла дорогу – раствориться в тёмном дворе хаты за забором справа, где её встретил радостный звяк собачьей цепи. Свиданка противоположностей. Иногда и рабам перепадает…

Ночь продолжалась, а я стоял не шевелясь, прикидывался, будто ни при чём, и не имею отношения к невыносимому скрежету за горизонтом, где визжа металлом, стопорилось движение гигантских шестерней вселенского механизма из-за моей непоправимой ошибки…

Когда у меня за спиной затормозил самосвал, я обернулся, но не уступил дороги, а только вскинул вверх правую руку, потому что это мой пост. У сидевших в кабине голов не было, непроницаемо чёрная тьма срезала их по самые плечи облитые скудным отсветом фонаря на столбе.

Водитель, когда вышел из кабины, оказался с головой и даже в кепке. Он бережно отвёл меня в сторону. Я не противился. Самосвал уехал, увозя второго с аспидно-чёрной тьмой на плечах. Чёрным прочертились на дороге следы его покрышек. Так нельзя оставить – тьма последует по этим указующим отметинам. Я принялся затирать их подошвами моих туфель. Надолго ли их хватит?

В ответ поднялся ветер, со стороны площади прибежала распахнутая газета потереться об мою ногу. Я различил заголовок Гробница Князя. Долго же ты добиралась. Она прощально шелестнула и поскользила дальше по асфальту.

Небо посерело… Усталая после пса, но довольная, кошка осторожно перешла дорогу обратно к пятиэтажке, к своей барской дневной жизни на чердаках высшего света. Жалобный скулёж отчаяния и умоляющее звяканье цепи звучали ей вслед.

Наступил рассвет нового дня, но я всё так же стоял там, пока женщина в белом не пересекла в отдалении площадь к её левому краю, невидному с моего поста. Вскоре старуха в чёрном поковыляла в том же направлении, толкая детскую коляску. Но я знал, что никакого младенца в коляске нет. Это она толкала яйца. Белые и круглые, как шары бильярда. Яйца. Гроздьями.

Мне стало ясно, что теперь могу оставить свой пост, и я вышел в безлюдье площади… Дальше и дальше шагал я, не нарушая тишины пустых улиц, пока не свернул в открытую проходную какой-то фабрики.

В тесной дежурке, я попросил воды у высокого старика в очках, чёрной робе и кепке. Он дал мне стакан воды и мы оба внимательно следили: проглочу ли я чёрную соринку, что плавала на поверхности?.

Я выпил до дна. Соринка осталась на стенке стакана. Чёрный старик сказал мне как пройти в Бюро по трудоустройству…

~ ~ ~

Бюро оказалось запертым, но потом пришла женщина с ключом и открыла. Я сказал ей, что ищу работу, а она ответила, что нужно подождать ещё одну работницу, которая скоро придёт. Недалеко от бюро нашлось открытое молочное кафе. На оставшиеся копейки я купил большую бутылку молока, но выпил только половину. Сколько поместилось в высокий стакан из тонкого стекла. Над ним я произнёс прощальные слова Ромео с отравой в кулаке: —«Пью за тебя, любовь!» А потом выпил.

К моему возвращению, вторая работница успела появиться. С первого взгляда различалось – это Смерть, а которая пришла первой – Любовь. Смерть проверила мои документы и раздражённо объявила, что я уже разводился, но Любовь улыбнулась и сказала, ну и что? Потом она вышла в другую комнату позвонить куда-то, а я остался с недовольной Смертью, которая чем-то походила на Ольгу. Наверное из-за крашеных волос, только подлиннее.

Вернувшаяся Любовь сказала, что для меня есть работа в Одесском Шахтоуправлении, мне нужно пойти на Площадь Полярников и найти там главного инженера, а ещё напомнить ему про машину, она забыла по телефону сказать. Машину для Марии. Хорошо? Он знает…

Главный инженер сказал, что в Управлении мест нет, есть лишь работа крепильщиком на шахте, но у меня ведь высшее образование. Я сразу же пообещал, что оно мешать не станет и тогда он послал меня в кузов грузовика, что стоял у крыльца на площади. Тот тронулся и вскоре мы выбрались за город. Кроме меня в кузове ехал высокий и белый, но потрёпанный холодильник и пара чёрных цепей, как для бензопилы, только намного длиннее и более мощные. Они казались парой змеищ в случке и от постоянной тряски кузова на лотках дороги подползали ко мне всё ближе и ближе по обшарпанным доскам кузовного днища.

В посёлке Вапнярка грузовик заехал на территорию производственного вида. Инженер сказам мне сбросить цепи из кузова и я сошвырнул хищных тварей в глубокую лужу, хотя рядом хватало и сухого места.

– Ты что творишь? – закричал главный инженер, хотя я видел, что ему понравилась моя расправа.

Водитель поволок утопленниц в раскрытую дверь склада. Потом мы поехали в другое место посёлка и перенесли холодильник в один из дачных домиков обнесённых общим невысоким штакетником. Главный инженер сунул шнур в розетку, удостовериться, и холодильник удовлетворённо заурчал.

– Чуть не забыл, – сказал я, – Мария просила прислать машину. – На самом деле, я помнил эту условную фразу всю дорогу, просто выбирал подходящий момент…