Хулиганский Роман (в одном, охренеть каком длинном письме про совсем краткую жизнь), или …а так и текём тут себе, да…

– Ты где бродишь? Дождь идёт!

– Он тёплый.

– Может, мне тебя побить?

– Не стоит.

В спальне я сбросил всю мокрую одежду и лёг в постель голым. Как и во все предыдущие ночи без Иры, я расправил её ночнушку во всю длину и обнял, чтобы охранять её хотя бы так, когда она не рядом… Много позже, я узнал что домашние решили, будто в ту ночь я ходил на блядки.

Посреди наступившего дня, я нёс тебя из роддома, завёрнутую в толстое одеяло с шёлковым верхом и какие-то кружевца. Ира шагала рядом, с букетом который Тоня занесла к ней заранее. Но цветы были совсем не розы…

~ ~ ~

Последний экзамен Ира сдавала с другой группой своего курса. Я ждал её между колонн высокого крыльца и, обняв за талию, помог спуститься по крутым ступеням. На ней была жёлтая вязаная кофта с рукавом в три-четверти. Староста моей группы, Лида, которая случайно оказалась на крыльце, смотрела нам вслед и умилённо улыбалась.

Мне нравилась эта жёлтая кофта, а попалась случайно. Ира мне тогда сказала, что в универмаг на главной площади завезли товар и послала посмотреть что продают. Как обычно в таких случаях, универмаг заполняла возбуждённая штурмом толпа. Кофта была последней и размер как раз на Иру, но пока я радовался удаче, её схватила какая-то девушка со своей матерью. Пронырливая деревня!

Девушка примерила кофту и вопросительно взглянула на мать, которая держала куртку дочери. А в момент посещения универмага Славик составлял мне компанию. Мы сделали шаг в сторону и начали обмениваться комментариями: —«Так ничё, ващще-та, но рукава слишком короткие».

– Ланна, пошли глянем шо ищо тут есть.

Мать покачала головой и девушка неохотно сняла кофту. Я тут же ухватил и послал Славика выбить чек.

Ире даже понравилось, что на три-четверти… Всё это было ещё до тебя…

А по случаю твоего рождения, по давней красивой Славянской традиции, я должен был поставить друзьям магарыч. В ресторане Чайка, на первом этаже одноимённой гостиницы, Славик, Двойка и я распили пару графинчиков водки. На официантке была юбка в чёрно-белую полоску и Двойке очень понравилось, когда я назвал этот прикид «строката сукня». Он потребовал тост.

– Это не просто рождение, – объявил я, – это начало новой жизни, а жизнь есть переход из одной формы в другую, так выпьем, чтобы новорожденная, и все мы, в жизни заполняли бы только прекрасные формы.

Двойка начал крякать, что идею с переходом форм я спёр у Томаса Манна, потому что тоже читал Иосифа и Его Братьев, и тут моя вина – дал ему наводку про книгу в институтской библиотеке.

Затем я поднял тост за девочку с прекрасными синими глазами, то есть, за тебя.

Но Двойка натянул умный вид на свою сельскую рожу и погнал лекцию про какие-то каузальные гены—умник с факультета Биологии—и что цвет через месяц станет карим, возможно, тёмно-карим. Сучара БиоФачный со своими каузальными кляузами!.

Перед выдачей дипломов и распределением по местам отработки за него, всех выпускников института созвали в актовый зал Нового Корпуса. Там мы отсидели обычное бла-бля-блю насчёт высоко держать честь НГПИ там, куда нас порасты?кают.

Потом какой-то чернявый незнакомец поднялся на авансцену и объявил, что каждому из нас на входе в зал выдали карандаш и лист бумаги и это не спроста, а для чего он объяснит.

Следует признать, что далеко не всё ещё хорошо и правильно у нас в школах. Так давайте же напишем что именно нам, выпускникам, не понравилась в школах, где мы проходили практику, или даже ещё раньше, когда мы сами были школьниками. Опишем случай, когда кто-то из учителей неправильно себя повёл, по нашему мнению, или позволял себе неправильные высказывания. Начнём же все одинаково, такими вот словами «А ещё помню как..», а дальше оно само пойдёт.

Его общеобразовательная речь преисполнила меня общим восхищением и осознанием насколько я отстал от нарастающего темпа жизни! КГБ явно перешёл на конвейерное производство стукачей. Сотни сексотов в один присест! И без наивных наживок в виде разведшколы.

(…в глубине каждого из нас сидит маленький запуганный зверёк, сидит и логично думает: —«Если не напишу, могут диплом не дать или зашлют в самую дырявую дыру. Ладно, напишу, один раз – не пидарас».

Но этот раз, который не в счёт, всего лишь начало. Потом, в той дыре, подойдут к тебе и покажут твоё сочинение, и ещё чевой-то продиктуют…)

Ну ладно, суки, напишу! В спинке каждого столика в актовом зале была вделана такая вроде будто досочка из пластмассы: отстёгиваешь в кресле предыдущего ряда и – пиши. Вот я отстегнул и написал.

«А ещё помню как наша классная руководительница, Серафима Сергеевна, сказала:

– Молодец, Серёжа! В нашем четвёртом классе, ты больше всех собрал макулатуры!

И я был рад и горд».

Свой последний донос в КГБ я подписал моим настоящим именем и до сих пор горжусь им…

~ ~ ~

(…Великое открытие Карла Маркса о возникновении прибавочной стоимости осталось и, к сожалению, остаётся половинчатым, без развития до заложенного в нём беспредельного потенциала. Основоположник марксизма абсолютно верно подметил, что какую-то часть рабочего времени производитель работает на себя, а остальной свой трудовой день на владельца фабрики. Молодец Карл – в яблочко! Но это далеко не всё, что кроется в их производственных отношениях.

Основной (и пока ещё не раскрытый) подвох в том, что, практически, невозможно определить на кого конкретно из соучастников в помянутых отношениях пашет производитель в ту или иную долю секунды. И эта, недооткрытая Марксом (хотя и неоспоримая) истина приложима не только к способам производства, но и к любой иной сфере человеческой жизнедеятельности.

(Надеюсь, я не слишком быстро излагаю и вы успеваете конспектировать? Хорошо, дописывайте, пока откупорю вторую бутылку…)

Отсюда вытекает, что в мире нет плохих парней, но нет в нём и хороших. Ускользающая, неуловимая доля секунды разделяет добро и зло.

Ты говоришь, отой мудила хороший человек? Наивненький ты мой! Да тебе просто повезло подвернуться ему в правильную долю секунды. Мигом раньше или позже и этот вампирюга отшвырнул бы твой бездыханный труп с насухо высосанной кровяной системой и лимфатическими узлами изглоданными в лоскуты!

Или, скажем, те же самые ведьмы в очереди на сожжение, чтоб осветить мрак Средних Веков. Беспросветно тупые палачи-мракобесы не понимали, что горят совсем не те и не в ту секунду.

Я имею ввиду, неважно как – на плахе, колу, гильотине, электрическом стуле, в петле, у стенки… да как угодно!.. казнят всегда невинных. Эти – не те, те – не эти. Нет-нет!. Подождите ещё ведь!. Ёпсь!!. слишком поздно… Опять всё повторилось наезженною колеёй заколдованного круга…

Но даже и те, в миг злодеяния, всего лишь исполняли приказ. Чей? На кого пахал?

Хе! Зная ответ, разве б я тут жил, а?

Кристально ясно одно – исполнителя и дона мафии разделяет цепочка из нескольких звеньев и отследить «кто», практически, невозможно. Потому что, если мы перефразируем любимое изречение моего Дяди Вади, которое он вынес из уроков Истории в средней школе № 13:

"зомби моего зомби – не мой зомби"…)

Услышав твой душераздирающий крик, я вбежал в спальню как раз вовремя. Ты выкручивалась в коляске под открытой форточкой окна, а твоя бабушка, слоняясь над тобой, льстиво уговаривала: —«Ангелочек! Ангелочек!», а ты буквально разрывалась плачем.

– Гаина Михайловна! Она не ангелочек, а девочка!

В ответном взоре тёщи блеснула злоба пославшего её, но аргументировано опровергнуть сказанное она не могла и молча вышла.

Я точно знал, что уговаривать младенца с ещё неокрепшей психикой и слабо ориентирующегося в мире, будто она ангелочек – неправильно. Да ещё под широко открытой форточкой! Типа приглашения – лети туда, где хорошо, где радостно порхают такие же как ты ангелочки!

Я начал уговаривать тебя, что ты девочка, Лилечка, а никакой не ангелочек. Ты продолжала плакать, но уже не так истошно как в момент, когда душа пыталась вырваться из смертной оболочки телом.

Но что же не так? Я переложил тебя на кровать и распеленал, ты плакала выгибаясь младенческим тельцем… Причина обнаружилась на подошвах крохотных ступней, их покрывал белесый паутинный налёт той же фактуры, как у пушинок метивших моё пальто шельмы. Я снял его с обеих ножек. Удивлённо хлопая синевой своих глаз, ты смолкла. Я запеленал тебя обратно и отнёс в коляску, где ты уснула спокойным сном.

Твои пелёнки гладил я, чтоб всё держать под бдительным контролем. И я же развешивал стирку на общих верёвках во дворе, которые солнцеобразно расходились от центрального столба, как спицы от маточины в колесе. Под ними я узнал, что в этом мире у меня есть союзники, потому что в одиночку вряд ли бы сумел решить проблему правильного развешивания пелёнок – изнанкой на верёвку или же лицом? Первую я повесил так, вторую наоборот. И в тот же миг с небес спустился белый голубь на центральный столб и протестующе заворковал.

Ага! Спасибо, друг! Буду знать!

С тех пор все пелёнки я развешивал исключительно той стороной к верёвке…