Я твой день в октябре

Лёха тогда и сообразить не мог, как прав был отец. Похмелье скачками и поэтапно покидало организм. После каждого забега в туалет и освобождения от воды из двухлитрового графина становилось постепенно так, как было до портвейна. Ну, Алексей, конечно, для усиления эффекта подставлял в туалете голову под кран, который выгребал из-под земли почему-то почти ледяную воду. Так что к обеду впервые нажравшийся бормотухи Малович Алексей имел вполне сносный вид и довольно внятный разговор. Поэтому батя распорядился, что на обед они вместе идут домой. Мама сварила суп с клёцками и спекла в духовке пирог с картошкой, луком и чесноком.

– Алексей! – обрадовалась мама. – Как хорошо, что ты пришел. Соскучилась я по тебе просто безумно. Садись. Ешь и рассказывай.

– Давай, мам, я тебе много чего расскажу вечером. – Лёха стал есть наперегонки с отцом. – Я ночевать сегодня у вас буду. То есть, у себя дома. Напротив секретера моего, со своей любимой книжкой перед сном. И магнитофон же я перетащил обратно! Во! Послушаю от души.

– Так дом у тебя теперь там, где Надя и Злата, сын, – мама села напротив и грустно стала глядеть на то, как быстро Лёха уничтожает суп. – А что, дома не готовят, что ли? Ты вроде как дня три не ел. Что там у вас вообще? Ты и вчера там не ночевал. Сегодня вот тоже… Вы не поссорились? Надя звонила. Плачет. Говорит, что ты из дома ушел. Обиделся на неё.

– Ма, на неё обидеться невозможно. Потому как не на что. Она – идеал жены. Дочь родила – сравнить её не с кем. Чудо, а не девочка! А работает как! Все студенты на руках её носят! И ко мне она как относится!! Не каждому так везёт! За всё время ни разу не поссорились! Ни единого раза! Показатель любви?

– Показатель, – согласилась мама. – А зачем тогда из дома ушел? Ночуешь, где попало.

– Ну, дом родной родительский – это уже не где попало. А сегодня у Витьки Носа ночевал. Он тоже не ком с горы. Друг с пелёнок. А то, что ушел – это не её вина, а мой косяк. Я не сдержался. Не буду повествовать – почему. Но нахамил ей и тёще. Вот от стыда и ушел на пару дней. Стыдно им в глаза смотреть.

– Всё! – сказал батя и дотронулся до сына одним пальцем. – Тему поменяем? Давай, расскажи, что на службе делал. Это поинтереснее.

И Лёха долго, до самого позднего вечера изливал родителям память души о замечательном времени, длившемся всего год в сто тридцать седьмом гвардейском парашютно-десантном полку. Все слушали и ахали. Мама поярче и погромче, батя – сдержанно, но одобрительно. На работу он больше не пошел. Решил вечером дома дописать.

Часов в девять вечера позвонила Надя.

– Лёша у нас будет ночевать, – после пятнадцати минут беседы с ней о каких-то выкройках, которые Надя ей достала у студентки своей. – Успокойся. С ним всё в порядке. И простите его с мамой за его идиотское хамство. А завтра он сам извинится. И больше не посмеет.

Лёха одобрительно поднял вверх большой палец.

– Молодец, ма!!!

Дело было вечером. Делать было нечего. Лёха поиграл на баяне от души. Послушал «битлов» любимых на стареньком своём магнитофоне «AIDAS», cделал на холсте карандашный набросок пейзажа за окном. Через фонарь на столбе и угол дома выписал степь, незастроенную пока и украшенную вечерним маревом. Потом до двух ночи перечитывал любимую книгу Льва Успенского «Слово о словах».

После чего лег как бы спать, а на самом деле думать. Было о чём. И было зачем. Жизнь шла и всё произошедшее за последние пару лет надо было в ней рассортировать, а потом сложить правильно, аккуратно и бережно, как умные маленькие дети складывают пирамиду из кубиков. Вроде бы шаткое сооружение. Но подсказки взрослых помогают установить её так прочно, что ни вихри ей не страшны враждебные, ни столкновения случайные и нечаянные.

А перед тем как уснуть повторял Лёха внутренне фразу отца, которую надо было не просто запомнить, а носить всегда с собой как карту для ходьбы по местам незнакомым, переполненным препятствиями.

– Ты же знаешь – зачем жить? Так живи!

Вот, оказывается, как оно всё просто. Наверное, так живут самые счастливые.

Если, конечно, повезёт.

25.Глава двадцать пятая

Легко посоветовать: «Живи как хочется». И принять такое заманчивое предложение тоже нетрудно. В каждом нормальном человеке тонны накоплены нетронутой решительности, отчаянной смелости и готовности поменять судьбу лично, не дожидаясь вмешательства внеземных сил. Любой может жизнь свою либо с головы на ноги перевернуть, либо наоборот. Это уж к чему больше повлечет. Но, главное, повторяю, в каждом эта сила есть. Лежит она в дальнем закоулке души, потому, что на каждый день не требуется эта сила. Вынуть её из недр и спустить с цепи, на волю её вызволить надо только в крайнем случае. В тупике, стоя, уткнувшись лбом в во что-то невидимое, прозрачное, но непроходимое. Когда даже пуговица на рубашке, и та орёт во всё горло, что тебе Вася, Петя, Федя, Коля, Нина или Зина надо отклеить лоб от преграды, развернуться, но не туда бежать, где ты уже был и туда больше не хочешь, а куда ноги несут. Как говорят одесситы: «Вы будете долго смеяться, но я себе знаю, а вы думайте, как хотите!» В переводе на наш небогатый каламбурами словесной вязи язык это значит примерно следующее.

– Да вы хоть сдохните все, а я пошел жить-поживать и того добра наживать, которого вы мне сроду не дадите. А я найду его в другой жизни и сам возьму!

Вот с этой мыслью, не забывшейся за ночь, от отца услышанную, шустро спрыгнул Лёха с кровати и так же мгновенно решил сделать мудрую мысль правилом своего существования. Правило простое: «Что можешь вытерпеть – терпи, а что не хочешь терпеть – меняй!»

– Алексей, если ты проснулся, беги умывайся, быстро завтракай с нами, потом все разбегаемся по своим делам, – крикнула мама.

Батя ушел первым. Перед дверью обернулся и сказал увесисто, как гвозди в доску вбил.

– Живи с женой. Дружи. Не лайся. Делай что попросит. Не хами. К родителям её – с почтением всегда. Но существуй так, как душа просит. Слушай её внимательнее, чем жену, нас и мудрецов. И подчиняйся только желаниям души своей. Будет тебе от этого, когда очень плохо, а когда просто очень замечательно. Но вот это всё и будет то самое, ради чего тебя пустила на Землю природа и выдала тебе твою личную судьбу. Которую нельзя обманывать. Надо идти с ней в ногу. А этому в армии тебя научили.

– Буду! – ответил Алексей уже хлопнувшей двери, но батя, конечно, его услышал.

– Ладно, мам, я побежал на стадион! Ночевать буду у Нади, – он снял с крючка спортивную сумку со всем, что нужно для тренировки и через три ступеньки слетел с четвертого этажа на тротуар перед подъездом. Бежать до стадиона было делом пяти минут. От хмеля ничего не осталось, поэтому несся он как на соревнованиях, выкладываясь и чувствуя, что стакан портвейна сил не отнял вообще.

– О! – воскликнул Ерёмин Николай, тренер. – Маршал Малович, уволенный в запас по выслуге лет и в связи с проявленным героизмом! Ну, иди сюда!

Он поднял Лёху, обняв за талию, покружил его, отпустил и крепко руку пожал. – Как отвоевал?

Лёха сунул руку в сумку, достал плоскую коробочку от конфет, открыл и по очереди вложил в ладонь тренера удостоверение и значок мастера спорта СССР.

– Да ладно!? – обрадовался Николай.– Надо же! И где сделал норму?

– На Всесоюзных армейских. На стадионе ЦСКА в Москау-сити.

– Ну, всё равно, к Мастеру тебя я подвёл. Они там только воспользовались, – уверенно заключил тренер.

– Да ясный, блин, день! – подтвердил Малович Алексей.– На девяносто девять и девять десятых процента в этом звании – твоя работа. Один процент – мой!

– Вот ты дипломат, Алёха! – Ерёмин ещё раз поднял его и крепко прижал к себе.– Но всё равно мне приятно. Ты же искренне говоришь?

– Коля Яковлевич! Да чтоб я сдох! Как на духу! Вещаю только правду. Временами истину.

– Пойдём в тренерскую. Там все сейчас. Надо похвастаться! – Ерёмин потянул Лёху за руку.

В тренерской народу было действительно навалом. И все порадовались за Маловича и его тренера не фальшиво, а по-настоящему.

– Делай теперь «международного мастера», – пожал ему руку тренер борцов Никитенко.

Лёха с Николаем вышли на стадион и сели на нижнюю скамейку трибуны.

– Ты только пить не вздумай продолжить, – сказал Николай печально. – Хана всему труду многолетнему.

– А с чего видно, что я пил? – удивился Лёха. – Это ж позавчера было. Стакан портвейна.

– Я твой естественный запах за восемь лет выучил и запомнил как свой собственный. От кожи тянет спиртным. Изо рта – нет. А кожа смердит. У нас, Лёха, в июне два соревнования по области, потом, в июле, республиканские в Алма-Ате. И зональные Союзные в августе в Свердловске. Ну и в сентябре, как обычно, Кубок области.

– Я – всё! – убеждённо заявил Алексей. – Выпил, конечно, по причине. Не для развлечения. Нервы сдали. Но это всё!

– Тренироваться сегодня не надо, – сказал Коля, встал и ушел в тренерскую. Даже не попрощался.

– По Сеньке кепка. Всё логично, – Лёха взял сумку и через стадион, потом через кладбище выбрался в центр города, нашел телефонную будку, двушку в кармане и позвонил Надежде.

– Ты откуда, Леший? – Почти плачущим голосом сказала она. – Я в институт не пошла сегодня. Сказала, что заболела. А на самом деле жду, когда ты позвонишь или появишься дома. Злата спрашивает, где папа. Леший, приходи! Ты не говоришь мне, но я знаю, что чувствуешь, будто я предала тебя. Я догадалась. Я хочу, чтобы ты смог поверить. Ничего не было. Он заходил, чтобы передать шампиньоны. И три литра мёда к твоему приезду. Я не верю ни в чертей, ни в дьявола, но уверена, что это их работа. Это они выкинули из нагрудного кармана перламутровую ручку. Я люблю только тебя! Слышишь? Люблю тебя! Приходи. Мне ужасно плохо. Не могу больше жить с таким грузом подозрения. Приходи быстрее.

Лёха слушал молча, закурил и чувствовал, что нет у него зла к жене. И неприязни нет. Раздражения – и того не чувствовал Алексей. Но вот думал он, слушая Надю, о том, что нет в сердце прежнего трепета ни от голоса её бархатного, ни от признаний. И, что самое страшное, куда-то провалились ощущения нежности, любви, страсти и родственности. Странно. Жутко. Дико.

Это, видно, двигала им злость на Вову Кирсанова, придурка хренова, который был большим мастером, не хуже Лёхи, завалить в койку любую практически даму, если сильно захочет, – размышлял Малович Алексей. – А у Вовы причина сильно постараться была на лбу написана крупными заголовочными буквами. Через Надежду он точно мечтал вырваться из деревни своей и сделать так, чтобы папа её протолкнул его для начала простым корреспондентом в областную газету. Сучок, короче, ещё тот. Лёха с ним хоть и не дружил близко, но успел разглядеть, что суть Володи Кирсанова – в его желании любым способом прорваться в верхние эшелоны журналистских профессионалов. Прорваться из деревни сначала в Зарайск, потом в Алма-Ату, а повезет – то и в Москву. Хмырь, но целеустремленный. Ладно. Свой заработанный честно нокаут за сверхактивность в движении к цели он получил в полном объеме. И пусть с ним.