Моя тюрчанка

– В детстве я боялась коров, – смеясь, делилась со мною милая. – Да, панически боялась коров. Я думала: они чудовища – и хотят меня съесть. Аульская девчонка, которая боится коров. Ну не забавно ли?..

– Если б я родился в сельской местности, я бы мальчишкой тоже боялся бы коров, – улыбнулся я. – Но я в детстве видел их только на картинке в цветной книжке-гармошке.

Сегодня у Ширин был день воспоминаний. Оказывается, в ее жизни в бедном западно-туркестанском ауле были не только гневливые авторитарные родители, заставлявшие дочку молиться и с малых лет трудиться по хозяйству. С поэтическим вдохновением и горящими глазами моя девочка рассказывала, как в окружавших аул садах распускались нежно-розовые и белые цветы на абрикосовых деревьях. И как со своей подружкой Гульназ (приятельницы были тогда совсем крохотными девчушками) играла с песком и камнями под древесными кронами. Бедняжку Гульназ в семнадцать лет выдали замуж за заезжего бизнесмена на джипе – не раз женатого обладателя счета в швейцарском банке, акций крупной винодельческой компании, круглого брюха и бороды с проседью.

Когда Ширин рассказала об этом, на лицо моей милой точно упала тень от тучи. Положив свои изящные ручки на мою руку, любимая сказала чуть дрожащим голосом:

– Как же я рада, что встретила тебя. Какое счастье – спать в одной постели с красивым юношей, своим сверстником. А не быть игрушкой для толстопузого старикашки, у которого изо рта разит гнилью.

У моей девочки был обычно воробьиный аппетит. Она наедалась и одной ложкой салата. Но сейчас, в бистро, Ширин с удовольствием скушала пару пирожков с капустой и румяный пончик в белой сахарной пудре. Мы выпили еще по стаканчику не очень вкусного (несмотря на сливки) кофе – и покинули бистро, чтобы двинуться домой.

– Но сначала заглянем в магазин, – решила милая.

В супермаркете моя девочка покидала в тележку тюбик майонеза, коробочку яиц, пару банок консервированных овощей и еще каких-то продуктовых мелочей. Я следовал за Ширин, зорким глазом обозревавшей товары на полках, и радовался тому, что из моей любимой фонтаном брызжет энергия, которой хватило и на приготовление яичницы, и на долгую прогулку, и на шутки про шерстяного удавчика. А ведь я боялся, что после тягостных разговоров с Юлией Владимировной, пройдохой-дамочкой из «Альфа-беты» и жуликом, предлагающим прописку за шестьдесят тысяч червонцев, мы проведем остаток дня в тоске; крыса-отчаяние будет глодать нам сердца. Но моя милая не позволила нам травиться черной желчью меланхолии. Как и всегда, моя девочка меня поразила. Только от нее зависела «погода в доме» (и на прогулке). Наступившая оттепель была, как будто, вызвана нежной улыбкой Ширин.

C набитым под завязку пакетом – мы притопали домой. Наполнили продуктами холодильник.

– Так-с. Иди теперь в спальню, включи ноутбук и найди нам какой-нибудь фильм, – распорядилась моя девочка. – А я займусь приготовлением ужина.

Я с радостью повиновался. Пока я копался в интернете в поисках подходящей киноленты, моя милая гремела посудой на кухне. Наконец, я остановился на чем-то фэнтезийном, про ловких богатырей, чудовищных великанов и драконов. Тут как раз подошла моя девочка с двумя тарелками аппетитного салата «мимоза». Хотя я не слабо подкрепился пирожками в бистро, у меня заурчал желудок и потекли слюнки от предвкушения наслаждения изысканным яством. Мы с Ширин накинули себе на плечи мягкий плед, взяли по тарелке «мимозы» и начали смотреть фильм.

С первых же кадров, на которых актеры силились изобразить благородных героев, моя милая принялась звонко смеяться. Я тоже улыбнулся: исполнители главных ролей явно переигрывали – рыцари «без страха и упрека» получились неестественными, как картонные куклы.

Пафосный, претендующий на лиричность и эпичность, приключенческий фильм мы с Ширин по собственному произволу «превратили» в комедию абсурда. Вернее – это была заслуга моей девочки, так и заливавшейся смехом, отпускавшей шутки по поводу происходящего на экране. Я только улыбался, то и дело переводя взгляд с монитора на во всю веселящуюся Ширин.

Про пересекших безводную пустыню богатырей моя милая заметила: те должны быть покрытыми песком и пылью, помятыми, с потрескавшимися губами. А вместо этого нам подсовывают каких-то метросексуалов, только что вышедших из салона красоты.

– Ты гляди, гляди, – смеялась Ширин, – у них такие аккуратные прически – ни один волосок не топорщится. А руки, а ручки-то!.. Холеные, как у викторианской барышни. И режиссер хочет нас уверить, что эти ручки поднимали тяжелые длинные мечи?.. Ох, я не могу!..

Нежный смех моей девочки был точно спасительный прохладный бальзам. Я думал: раз мы не разучились шутить и смеяться – значит, все у нас не так уж плохо. Пусть завтра нам снова бороться за жизнь – как бы процарапывать ногтями гранит или выхватывать голыми руками горящие угли из костра. Но хотя бы на денек мы имеем право расслабиться. Покормить на пруду в лесопарке гогочущую гурьбу уток, самим от души поесть в бистро; а вечером, укутанными в плед, посмотреть легкий фильм под салат «мимоза». Раз в году и у свиньи бывает праздник.

Я верил сейчас: не завтра – так послезавтра, не послезавтра – так через неделю все у нас получится. Мы как тот лягушонок, который упал в крынку с молоком, но не согласен тонуть и изо всех сил барахтается, работает маленькими перепончатыми лапками. Он сам не заметит, как взбитое им молоко превратится в относительно твердое масло, от которого он сможет оттолкнуться и выпрыгнуть из крынки, чуть не ставшей лягушонку могилой.

Вот и мы не опустим рук. Сегодняшний день отдыха даст нам нехилую подзарядку. А завтра мы снова опустим забрала и тараном попрем в бой за наши жизнь и счастье. И победим, победим.

А Ширин, заражая меня флюидами веселья, продолжала высмеивать фильм. Экранные, выдыхающие огонь и дым, драконы казались ей похожими на ящериц-переростков и совсем не напоминали «несущих на кожаных крыльях ужас» монстров.

– Ты посмотри, – восклицала моя девочка. – Эти драконы – не драконы, а грубо сработанные чучела. Нет – ну видно же, что чучела!.. На кукурузное поле – ворон пугать – еще сгодились бы. Но в кино эти мнимые дракошки нелепы. Нелепы, как… как танцующий носорог!..

Фильм, в конце концов, надоел нам. Так что мы не стали досматривать. Финал был ясен, к гадалке не ходи: все матерые великаны, чешуйчатые многоглавые драконы, ведьмаки и коварные похотливые жрецы будут порублены в капусту – а самый крутой и нахрапистый богатырь торжественно совокупится с прекрасной принцессой, которую вырвал из лап злого колдуна. То ли за время прогулки я утомился, то ли кино меня убаюкало, но меня потянуло в блаженный сон. Я распластался на кровати поверх покрывала.

– Нет. Нетушки, дорогой!.. – с милым лукавством сказала Ширин, грозя мне маленьким пальчиком. – Не спи!..

Она взяла книжку с полки и положила передо мной со словами:

– Вот. Шейх Саади, – напомнив мне тем самым, что я обещал любимой вслух почитать великого персидско-таджикского поэта.

Я сел на кровати «по-восточному», скрестив ноги. Моя девочка удобно устроилась рядышком. Я читал громко, нараспев, все больше увлекаясь. Слова мастера Саади разом обжигали огнем и холодили льдом. Строки то дышали бурной страстью, то звучали пронзительно, стеклянными тонкими иглами вонзаясь в твое сердце и вызывая в тебе такие чувства, о существовании которых внутри тебя ты даже не подозревал. Бесподобный соловей Саади пел о любви и о муках, какие терпит во имя любви. И пусть бы набитый страданиями вьюк был бы в тысячу раз тяжелее – все равно поэт не откажется от своей сердечной привязанности.

Мне казалось: это не Саади, а я сложил стихи, похожие на плещущие о песчаный берег синие морские волны. И эти стихи – о моем нежном влечении к милой Ширин. Я не читаю слова из книжки – слова, будто бы, сами рождаются в моем охваченном пламенем сердце. Как и у Саади, моя любовь – жертвенная. С тех пор, как я вручил свою душу прекрасному тюркскому ангелу – судьба обрушила на нас целые лавины камней, валуны и отломанные вершины утесов, как бы проверяя наше с любимой взаимное чувство на прочность. Будто через терновые кусты – в кровь рвущие шипами кожу – мы пробиваемся через выставленные злюкой-фортуной заслоны.

Во всем, что с нами происходит, много нелепого, анти-рационального, трагикомического. В обширном термитнике-мегаполисе, где даже на стены гаражей и почему-то не снесенных старых деревянных построек налеплены объявления «Приглашаем на работу» – не может трудоустроиться девушка с руками-ногами и с головой на плечах. Влюбленный парень, пусть и с завихрениями в мозгу, но вполне способный отвечать за свои слова и поступки – по приговору психиатров не имеет права прописать у себя в квартире свою темноглазую зазнобу, которой хотел бы подарить весь мир и ради которой прошел бы сквозь жаркий огонь и нырнул бы в ледяную воду. Пока жулики типа Бахрома Мансурова и Анфисы Васильевны, никого не стесняясь и даже бравируя своей наглостью и безнаказанностью, стригут с несчастных мигрантов треклятые червонцы, как шерсть с овцы, две любящие души должны второпях подыскивать официальную работу для одной из этих душ, дабы та не стала объектом преследования для миграционной полиции, изгоем, «преступницей».

Смеяться тут или плакать?..

Можно смеяться, а можно и плакать. Смеяться, захлебываясь солеными слезами. Но главное – не отпуская руки возлюбленной – идти вперед, проламывая или опрокидывая любые препятствия, будь то кирпичная стена, колючие заросли или торчащие из земли металлические колья. Все, что я знал: я не оставлю Ширин. Либо мы вместе завоюем себе место под солнцем, гарантированный кусок хлеба и относительный покой – либо… либо мы умрем вместе. Мне казалось: именно об этом стихи гения Саади, который еще в тринадцатом столетии зашифровал в своих газелях и касыдах все тайны нашей с любимой судьбы.

Волшебная сила поэтического слова подхватила меня, как волна – щепку. Я декламировал – иногда без подглядывания в книжку угадывая рифму. Мурашки пробегали у меня по спине, а губы дрожали. Ширин не отрывала от меня глаз, которые – казалось – лучились светом. Вся она была охвачена волнением – трепетала, как лист под легким весенним ветерком. Я читал до тех пор, пока не начал хрипеть и сбиваться. Тогда моя девочка забрала у меня книгу, положила ладошку мне на грудь и тихо сказала:

– Спасибо.

Где-то с минуту мы сидели, почти не шевелясь, только чуть учащенно дыша. Магические напевы сладкоголосого Саади еще звучали у нас в мозгу. А сердца точно отбивали ритм стихов персидско-таджикского кудесника. Моя девочка сказала наконец:

– Ну что?.. Помоемся – и спать?..

После гигиенических процедур в ванной, мы вернулись в спальню. Я первым забрался под одеяло. Моя милая, не торопясь, обнажилась, погасила свет и тоже легла. День выдался непростой: сначала – неприятный разговор с Юлией Владимировной, сорвавшейся на откровенное хамство, звонки двум жуликам, действующим под вывесками кадровых агентств; потом попытки отвлечься – долгая прогулка по лесопарку с кормлением уток, посиделки в бистро, вкусный ужин и, под занавес, чарующие стихи Саади. Я не знал: может милая утомилась и хочет заснуть без любовных утех?.. Я нашарил под одеялом руку Ширин и сплел свои пальцы с пальцами любимой. Я готовился так и уплыть по реке сновидений – легонько сжимая пальцы своей красавицы. Но моя девочка решила иначе.

Она положила мою руку себе на грудь. Дыхание Ширин стало более напряженным и громким. Не сговариваясь, мы горячо, жадно прильнули губами к губами. Кровь стучала у меня в висках, а по телу точно пустили электрический ток. Быть может, самая сладостная вещь на земле – прижать к себе свою любимую девушку, голую и желанную; так, чтобы вас не разделяла даже тонкая ткань белья.

Если воспользоваться выражением из одной старинной книги сказок – эта ночь была не идущей в счет ночей земной жизни, потому что мы, счастливые любовники, как бы вознеслись на небеса. Я был точно праведником в тенистом, полном цветов и плодовых деревьев раю с журчащими ручейками, а Ширин – нежной гурией, награждающей меня за все совершенные мною в подлунном мире добрые дела. Да что там рай!.. Вместо заоблачного эдема царством удовольствий для нас стала спальня с широкой кроватью. И милая соединялась со мной в соитии не за какие-то мои заслуги перед богом, перебирание четок или пожертвования духовенству – а просто потому, что любила меня.

За ночь Ширин отдалась мне шесть или семь раз. Мы исчерпали энергию друг друга ближе к утру – когда через окно, в щелку между шторами, уже просачивался сероватый полусвет. Мы лежали пластом, не прикрытые одеялом, и держались за руки. Усталость после знойных объятий была поразительно сладкой.

Меня совсем не тянуло говорить. Я отдыхал, расслабив все мускулы, и с радостью ощущал в своей руке руку любимой девушки. Мы точно упились божественным нектаром из одного кубка. Мысль о том, что милая здесь, в одной постели со мной, голая и такая же утомленная, как и я – пьянила. Нам оставалось плавно погрузиться в сон, а проснуться не раньше полудня.

Ширин нарушила молчание:

– Дорогой. Нам надо кое-что решить.

Слова моей девочки звучали спокойно и ровно. Не дождавшись моей реакции (я только повернул голову, пытаясь настроиться на восприятие серьезной информации), любимая продолжила:

– До четырнадцатого февраля – не так много дней. И я, честно, не хочу, чтобы нам пришлось накладывать на себя руки. Я непременно должна найти работу, милый. Сделаем так: я плотно засяду за ноутбук – буду просеивать опубликованные на сайтах вакансии, как старатель просеивает в поисках золота речной песок. На сотню вакансий с пометкой «только для славян» или с оговоркой «официально не оформляем» найдется одна, подходящая для меня. Это значит: если я отфильтрую тысячу вакансий – от кадровых агентств и от частых работодателей – я найду с десяток годных объявлений о работе. Но только для этого, родной мой, мне придется дни напролет не отклеиваться от компьютера, как бы ни слезились от свечения монитора глаза. Потому я прошу тебя: на то время, пока я ищу работу, освободи меня от домашних дел. Возьми на себя стирку, уборку, приготовление еды. Так ты мне очень поможешь…

– Хорошо, – согласился я.

Я невольно заерзал на постели. Моя девочка напомнила: наша жизнь – не бесконечный праздник. Мы можем почти всю ночь до головокружения заниматься любовью – но вслед за ночью приходит день с заботами и тревогами. Прекрасно мечтать о шалаше, в котором обретешь с любимой счастье. Но… но где ты отыщешь для своего шалаша дикий берег с золотой полоской пляжа и кокосовыми пальмами?.. Все такие сказочные уголки давно отгорожены чуть ли не колючей проволокой – чтобы там, в обществе смазливых эскортниц, грели волосатые животы господа олигархи, которым тоже надо «отдыхать» после махинаций с акциями и игры на бирже.

А мы?.. Мы пленники клокочущего мегаполиса. Куда нам податься из большого города?.. В наши времена даже остатки лесных массивов превращены в частную собственность, охраняемую бугаями с собаками. Так что бежать в глухую чащу, одичать до состояния неандертальцев, жить охотой на косуль и зайцев и сбором ягод, грибов и кореньев – нам не светит. Чтобы выжить и всегда быть вдвоем, мы должны скользить безногими веретеницами в месте куда более опасном, чем джунгли или густой сосновый бор – в городе, населенном миллионами равнодушных или прямо враждебных людей. Нам надо быть всегда начеку, чтобы вновь не клюнуть на наживку таких мошенников, как Бахром урод-Мансуров. И одновременно – быть скоростными, как молния, успеть утрясти дела с работой и визой для Ширин раньше роковой даты четырнадцатое февраля.

Я обнял мою девочку и повторил:

– Хорошо.

После продолжавшихся почти до утра любовных утех я верил, что у нас обязательно все получится. Выдержав паузу, я добавил:

– Спокойно ищи работу. Домашние деля я возьму на себя. Все будет отлично.

– Спасибо… – прошептала моя милая.