Оценить:
 Рейтинг: 0

Моя тюрчанка

<< 1 ... 53 54 55 56 57 58 59 60 61 ... 67 >>
На страницу:
57 из 67
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Малыш несколько секунд удивленно смотрит на «ползущего ежика». А потом устраивает настоящую охоту на резинового зверька, пуская в ход свои пухлые ручки. Мы с моей девочкой переглядываемся: нам хорошо, как индийским богам, пригубившим напиток бессмертия амриту.

В радужном сне сбывались все наши с милой сокровенные мечты, о которых наяву мы лишний раз и обмолвиться не смели. Бумажный кораблик уплывал все дальше по искрящейся под луною реке. Цветастые видения сменялись, будто в калейдоскопе. Вот мы с любимой гуляем по летнему зоопарку – гораздо более оживленному, чем зимний. Кругом полным-полно зелени, цветов. За стеклянной оградой черно-белые панды лакомятся бамбуком, а в соседнем вольере плещется в пруду влаголюбивый тапир. Моя девочка ведет за руку забавного карапуза в синей кофточке и белых штанишках. Ребенок весь перемазался в шоколадном мороженом – и хохочет, хохочет. «Ай-яй-яй», – грозит пальчиком Ширин и достает из сумочки антибактериальные салфетки, чтобы вытереть малыша.

Я видел, как мы с милой целуемся на фоне пирамиды Хеопса. Как, перегнувшись через перила на палубе туристического теплохода, смотрим на следующую за судном резвую стайку дельфинов. Или моя девочка полулежит на мягких подушках на широкой кровати в номере люкс шикарного отеля; а я подаю возлюбленной стакан прохладного ананасового сока.

Постепенно картины становились расплывчатыми и неясными. Они смешивались, как смешиваются в стакане кипяток, молоко и кофейный порошок. Как старую пожелтевшую газету сминая видения, в которых мы с Ширин наслаждались земным и неземным счастьем, откуда-то из глубин моего существа прорывались совсем другие образы. Передо мной представал длинный и толстый, как сосновый ствол, покрытый узорами змей, извивающееся тело которого увенчивала голова Савелия Саныча. Похотливый директор шипит, как и положено мерзкому пресмыкающемуся. Открывая рот, демонстрирует раздвоенный длинный тонкий язык. Да еще изогнутые лезвия клыков – отрастил-таки вместо зубов, которые я выбил уроду хорошим ударом с ноги.

Бахром, отвратительно гогоча, парил на черных крыльях под самыми тучами и плевался ядовитой пеной. Пена на лету почему-то скатывалась в комок, а упав на землю – испепеляла траву на газонах либо прожигала асфальт.

Арсений Петрович, Анфиса Васильевна, полицай с козлиной рожей, которого мы видели однажды на улице – все, кого я и моя девочка не любили или боялись, проходили в облике чудовищ. У Анфисы Васильевны не было туловища. Прямо из головы – оттуда, где должна начинаться шея – у рекрутерши отрастали мохнатые паучьи лапы, которыми Анфиса ловко перебирала, не отставая от собратьев-монстров. У Арсения Петровича вместо ног были змеиные хвосты – от каких-нибудь анаконд или сетчатых питонов – а голову «украшал» кроваво-красный петушиный гребень. «Козлячья рожа» был с рогами, а заросшие черной шерстью ноги полицая (жандарм был без штанов – только в семейных трусах в белый горошек) оканчивались раздвоенными копытами. По-моему, напоминающий сатира полисмен был даже подкован – потому что при каждом шаге жандарма раздавалось звонкое «цок-цок-цок».

Можно ли сойти с ума во сне?.. Если «да» – то именно это происходило со мной. Игрушечный кораблик не плыл теперь по течению легко и свободно – а петлял, огибая страшные водовороты. А из какого-то бездонного колодца долетал едва уловимый хрип моего придавленного, померкшего сознания.

Невозможно сказать, сколько все это длилось. Во сне мгновения, как полоска резины, неимоверно растягивались. Ужасу, казалось, не будет предела. Но я ошибся: меня вдруг выбросило из кошмарного сна, точно сами соленые воды моря вытолкали ныряльщика в ластах и маске из глубины на поверхность. Я только услышал, как бы со стороны, мучительный стон – и широко распахнул глаза. Скорее всего, стон был мой – но собственный голос показался мне чужим.

Тяжелую голову не удавалось ни приподнять, ни повернуть. Поэтому минут пять я смотрел сквозь сероватый непрозрачный воздух только в потолок. Боком я ощущал прижавшуюся ко мне Ширин.

«Ты принял слоновью долю убойного снотворного, но не умер, – поспешило объяснить ситуацию мое внутреннее «я». – Ты просто спал – и проснулся».

Обессиленный, разбитый – я, как мозаику, собирал себя по кусочкам. Наконец – у меня получилось оглядеться. Мгла оплетала комнату плотной паутиной; контуры предметов были замыты. Очевидно, сейчас вечер. Сколько я проспал?.. Больше суток?.. Рядом со мной, с подложенной под голову рукой, лежала моя милая. Я не улавливал сопения моей девочки. Веки у нее слиплись, косы – чуть растрепались, на лице – насколько я мог разглядеть – застыла боль.

Ширин. Ширин?.. Ширин!..

Гигантской осою меня ужалила мысль: что если моя милая умерла, как и задумывала?.. Сбросив скафандр из костей и плоти, отлетела в царство теней?.. А я зачем-то остался жить. Тем самым – поневоле предал свою красавицу. Это очередная насмешка судьбы и Вселенной. Ширин и я должны либо вместе шагать по дороге жизни, либо оба спать вечным сном. Нам нельзя, нельзя так разделяться, чтобы один был покойником, а другой продолжал жить!..

Ширин. Ширин. Ширин. Умерла она или только спит?..

Кровь гремела у меня в висках. Дыхание участилось. Я глотал воздух губами, как рыба на жарком песке. Дико колотящееся сердце разве что лягушкой не выпрыгивало из грудной клетки. Руки тряслись. А по извилинам, за какие-то считанные секунды, пронесся вихрь противоречивых мыслей.

Ширин неподвижна – и то ли едва дышит, то ли вовсе не дышит. Она умерла?.. Или «всего лишь» не может вырваться из исполинской рачьей клешни тяжелого глубокого сна?..

Если моя девочка проснется, мы изыщем более надежный, чем глотание таблеток, способ самоубийства. Моя милая, возможно, предложит подняться на двадцать пятый этаж и сделать шаг из открытого окна. А у меня достанет позорного малодушия вновь попытаться убедить любимую: давай жить, жить, хотя бы как черви в земле, как забившаяся в свой панцирь улитка. То, что мы не умерли от передозировки тяжелым снотворным – это, мол, знак. Знак судьбы, что нам не надо торопиться в рай, в Тартар, на поля Иалу или в чистилище; нам следует еще побороться за свой кусок мирового пирога; ногтями цепляясь за малейшие неровности на камне, штурмовать скалу под названием «лучшая жизнь».

А если моя девочка мертва?..

Я дрожал, как на ледяном ветру, от такого допущения. И чувствовал себя недостаточно умелым циркачом, который уже ступил на натянутый над ареной канат. Без Ширин – мне нету опоры, а мое существование будет пустым, как песочные часы без песка. За полгода мы с милой так сроднились – переплелись, как ветви стоящих рядом цветущих деревьев – что жизнь без моей девочки для меня немыслима. Догадка, что Ширин таки умерла ржавой пилой кромсала мне сердце.

Так что я буду делать, если любимую в самом деле сразила смерть?..

Наверное, я исполню свой долг: за муниципальный счет сожгу тело моей тюрчанки в крематории, а пепел развею по лесопарку, как когда-то просила моя милая.

Ну а дальше?.. Что дальше?..

Самым верным решением было бы: похоронив мою девочку, последовать за ней, за своей ненаглядной луной. Принять всю оставшуюся гору таблеток, а если не сработает – прыгнуть под электричку, выброситься из окна верхнего этажа, вскрыть себе вены… Но я-то знал, что я конченый презренный трус. В компании Ширир я еще отважился травиться – да и то, трясся, как одноухий кролик. Но предоставленный самому себе – я ни на что не осмелюсь.

А значит?..

Я останусь влачить жалкое существование навозного жука, крота, серой мыши. Покорный пациент – буду по расписанию, утром, в обед и вечером, глотать назначенные психиатром «колеса». Я даже буду радоваться горькой радостью, что не добился признания себя дееспособным: как частично «неполноценный» я получаю хорошую пенсию. Можно не работать, а дни напролет торчать перед экраном, заедая мыльные сериалы и маразматические боевики соленым и карамельным попкорном, да чипсами со вкусом паприки.

Но меня не оставят воспоминания о Ширин. Они будут настигать меня, как стая шершней и жалить, жалить, беспощадно жалить. Со мной была самая чудесная в мире девушка – гурия, сошедшая из тенистых райских садов в земной ад; апсара, спустившаяся с небес; дивная пери. А я?.. Я не удержал доставшееся мне сокровище. Я не стал для милой самым заботливым, самым надежным и сильным. Не смог защитить свою девочку от ударов, которые враждебная «среда» обрушивала на нас со всех сторон. Да что там!.. Я даже не смог умереть вместе с любимой.

Если б я сгинул вдвоем с Ширин, мне бы все простилось: и то, что – по причине недееспособности – я не имел права прописать милую на своей жилплощади; и что у меня не было связей, с которыми я устроил бы мою милую на приличную работу; что в горькие моменты (а таких моментов было ох как много!..) я не столько утешал Ширин, сколько плакал и сам.

Но я почему-то не погиб. А остался одиноким волом с облепленной мухами мордой – тащить через поле жизни ярмо своих мелких провинностей и крупных грехов. Я предал мою девочку, предал нашу великую любовь. И осознание этого будет терзать меня до конца моих убогих дней. Даже когда, страдающий деменцией, в возрасте «семьдесят плюс», я гляну в зеркало и увижу лысого, скрюченного, перемазанного слюнями, соплями и манной кашей старика с беззубой психической улыбкой, в моем воспаленном мозгу будет гудеть, что я редкостный подлец и вонючий предатель.

Все эти мысли и образы пронеслись метеором. Трепещущий, дико напуганный, задыхающийся – я сидел на покрывале. Ширин лежала, не шевелясь.

Под тяжелый, напоминающий удары кувалды, стук собственного сердца я принялся отчаянно тормошить мою милую. Любимая жива, жива!.. Если верблюжья доза таблеток меня не угробила, значит и моя девочка уцелела. Я старался прочь отбросить клещом цепляющуюся мысль, что Ширин, вообще-то, весит килограмм на пятнадцать меньше меня. Таблетки в том количестве, в каком не убили меня, вполне могли оказаться смертельными для моей милой.

– Ширин, ну очнись, очнись же!.. – я, не жалея сил, тряс возлюбленную, дергал за руки, переворачивал с боку на бок, на живот, на спину.

– Проснись!.. Проснись!.. Проснись!..

На несколько секунд я оторвался от моей девочки. Метнулся к кнопке включателя-выключателя и зажег электричество. По комнате, рассеяв сероватый сумрак, разлился желтый ламповый свет. А я уже снова склонялся над моей милой. Я разглядел теперь, какой бледностью покрыто ее лицо, как плотно сжаты губы. Косы ее – растрепались… Облик Ширин вдруг начал размываться – оттого, что глаза мои наполнили непрошеные слезы.

– Солнце, солнце!.. – вновь и вновь, не сдаваясь, я тряс любимую за плечи. – Ты меня слышишь?..

Я попробовал разлепить ей веки. Но так и не разобрался: реагирует ли ее зрачок на лучи лампы или нет.

Наконец, я догадался взять милую за запястье – проверить пульс. Пульс прощупывался, хотя и очень слабый. В первое мгновение я взлетел под небеса на пенном гребне волны надежды: Ширин жива, жива!.. Но следом меня захлестнул с головой океан паники.

Милая пока жива, но уже умирает. Я не слышу ее дыхания, а пульс едва улавливается. О, неужели зловредные насмешливые боги – Ра, Зевс, Ахура-Мазда, многорукий Вишну или кто там еще – не дали мне забыться вечным сном только для того, чтобы я беспомощным зрителем наблюдал, как доживает (не приходя в сознание) свои последние минуты моя прекрасная, как белый лебедь, возлюбленная?..

Я слез с кровати, сел на пол, уткнулся в стопы Ширин и заплакал. Я лил горячие соленые слезы, остро переживая свое бессилие, свою неспособность помочь моей девочке. Моя звездочка гасла у меня на глазах, роняя последние серебряные искорки.

Ах, милая, милая!.. Мы прожили под одной крышей всего-то пять месяцев, но как прикипели друг к другу душами!.. Я искренне не понимал: как раньше я жил без моей нежной тюрчанки с глазами лани?.. Моя девочка была всем для меня: страстной любовницей, стонавшей и изгибавшейся в моих объятиях – верным товарищем, всегда готовым выслушать и поддержать – наконец, богиней, которой мне всегда хотелось угодить.

О, потерять Ширин значило для меня лишиться лучшей половины себя. Если бы мне отпилили руку и ногу – это было бы меньшей утратой. Можно кое-как прозябать «обрубком» – но еще не было случая, чтобы кто-то тянул годы без двух четвертей сердца.

Я плакал, плакал – поливая огненными слезами ноги моей любимой. Неужели я ничего не могу предпринять, чтобы вырвать ее из загребущих лап смерти?.. Пока я чувствую пульс моей девочки, у меня есть шанс…

Врача!.. Меня вдруг осенило. Я был аж огорошен таким очевидным решением – как камнем, ударившим по темени. Конечно, конечно!.. Бригада скорой помощи разбудит Ширин с помощью шоковой терапии – или еще каким-нибудь способом, о котором написано в университетских учебниках по медицине. Тогда я крепко обниму очнувшуюся возлюбленную – изумленно моргающую, не совсем понимающую, что произошло. И может быть – как знать?.. – моя милая, после того, как побывала «по ту сторону», у ворот царства Аида, раздумает кончать с собой. Поймет, что жизнь – это величайшее сокровище, какое только возможно вообразить…

Но хорошо, если врачи, приведя мою девочку в сознание, заберут свои пластмассовые кейсы, полные ампул, шприцов и хирургических инструментов и просто укатят. Нельзя забывать: медик в Расее – это не только и не столько ангел, спасающий жизни, сколько бюрократ, еще одно «недреманное око» тысячеглазого государства. И есть такие страшные заведения, именуемые «спецмедучреждениями».

Прежде чем измерить больному температуру или давление, любой «белый халат» затребует медицинский полис. А если полиса нет – спросит с подозрением: «Так вы не гражданин (не гражданка) Расеи?» – и прикажет предъявить паспорт и визу. Что сделают чертовы эскулапы – когда увидят синий паспорт Ширин, выданный министерством внутренних дел республики Западный Туркестан, и визу, у которой как раз истек срок действия?..

О, наши гуманные – верные клятве Гиппократа – врачи не дадут моей девочке умереть!.. Если надо – применят электрошок, сделают инъекцию, поставят капельницу. И донесут мою милую до служебной машины. Вот только колеса этой машины завертятся не в сторону «обычной» клиники, а прямым курсом к «специализированному медицинскому учреждению».

О «спецмедучреждениях» я знал только то, что мы с Ширин прочли на интернет-форумах мигрантов. Картинка вырисовывалась мрачная. «Спецмедучреждения» были гигантскими капканами, которыми наше доброе, человечное, демократическое государство ловило, как оленей, «не-граждан». Судя по фотографиям из всемирной паутины, учреждения располагались в угрюмых серых или краснокирпичных зданиях с решетками на окнах. Здание опоясывает глухая ограда, поверху которой гибридом ежа и удава вьется колючая проволока. На контрольно-пропускном пункте круглые сутки дежурят полицаи в черных бушлатах, вооруженные автоматами.

Фотографий, показывающих какое-нибудь «спецмедучреждение» изнутри, в сети не было. Первое, что делали, злые, как гестаповцы или питбули, сотрудники «спецмеда» – это изымали у вновь прибывшей жертвы документы и телефон. Дальше – тебя суют под ледяной душ, после которого втискивают в пеструю пижаму. Все!.. Как говорится: труба. Бедный мигрант не знает, когда его отпустят. Спрашивать об этом у надзирателей – физиономии у которых непроницаемые, как булыжники – бесполезно. В «спецмедучреждение» легко попасть, но трудно оттуда вырваться на вольную волюшку. В «спецмедах» распространена практика: продержать «не-гражданина» до тех пор, пока у того не истечет срок действия визы – а там передать из лап в лапы миграционной полиции, которая депортирует «везунчика» на родину. Но часто «спецмед» задерживает в своих непробиваемых стенах и тех бедолаг, у которых виза была просрочена и при поступлении в «учреждение».

Что происходит с вновь прибывшим после того, как беднягу оденут в пижаму?.. Об этом на мигрантских форумах писали подлинные страшилки. «Спецмеды» были островками фашизма в нашем «пока-еще-просто-полицейском-и-деспотическом» государстве. Если на КПП стоят полисмены, то в самих корпусах охранную функцию исполняют бритоголовые отморозки с электрошокерами и резиновыми дубинками, активисты ультраправых организаций.

Врачи из «спецмедучреждений» – отличающиеся от моего участкового психиатра (который ведь тоже не подарок), как доктор Менгеле от добряка Айболита – тестируют на узниках не пущенные пока в производство антипсихотики и прочие «колеса». (Действительно – зачем разводить и изводить белых лабораторных крыс или искать добровольцев, если есть инородцы и унтерменши?). Ставят эксперименты. Например, запрут в пустом помещении без окон восемь человек – пятерых мужчин и трех женщин – и наблюдают по скрытой камере: что будут делать подопытные?..

Дисциплину среди «пациентов» (которые могли поступить в «учреждение» всего лишь с кашлем и головокружением, а выпустятся, минимум, с надломленной психикой) поддерживают дубинки бонхедов; практикуются такие наказания, как отправка в карцер и лишение обеда. «Больным» строго-настрого запрещено топать и шаркать ногами, громко переговариваться, слоняться по коридору. Сиди, как мышка, на своем месте – и жди, пока тебя не вызовут в процедурную или в кабинет врача; либо пока быки-надзиратели не построят «подопечных» в колонну по двое и не поведут в столовую для приема пищи…
<< 1 ... 53 54 55 56 57 58 59 60 61 ... 67 >>
На страницу:
57 из 67

Другие электронные книги автора Степан Станиславович Сказин