Под ласковым солнцем: Ave commune!

От такой новости Давиан готов был улыбнуться, но не смог. Тяжесть его положения, скорби на душе задушили улыбку, так и не дав ей родиться. Перед ним стоят главы малых сверхульевых коммун, те, кто поставлен Партией для власти партийной и консолидацией со властью народной. Они твердят

– С-спасибо, – дрожащим голосом выдаёт Давиан. – Это…

– Рационализм, – хладно обрывает Давиана один из собравшихся. – Ты показал хорошие показатели идеологического просвещения, о тебе хорошие отзывы с мест духовного труда. А если всё так и есть, то значит, тебе можно идти дальше по Партии и стать тем, кто помогает носителю народной воли в Улье №17.

– Ты знаешь, зачем тебя отправили? – вопросил Сигизмунд. – Да откуда тебе было это знать… сам Форос тебя направил сюда на воспитание и взращивание, поскольку он увидел в тебе искру народного слова, того, кто сможет повести народ вперёд в делах идеологических.

– Да, осталось только ваше назначение согласовать с народом через пару-тройку дней, и можете вступать в должность, товарищ Давиан.

– Согласовать? – спросил Давиан.

– Да, всё так и есть. Только должности повышенной важности назначаются Партией, но ты должен помнить, что народ и есть Партия, а Партия – это народ, так что назначение это воля всего народа.

Давиану показалось это сумбурным. «Тогда почему всё не назначается Партией? Всё для концерта власти, карнавала идейного безумия?» – двумя вопросами Давиан позволил себе опасное отступничество от идей Коммуны. Но он промолчал, лишь подняв глаза на амфитеатр покрытый мраком.

– Ты всё понял?

– Да, товарищ Сигизмунд. Вы вызывали меня для этого?

– И почему я слышу в твоём голосе скептицизм? – вопросом на вопрос говорит старший товарищ. – Такова народное установление, воля его. Столичный Совет Глав Духовных Малых Коммун должен вызывать партийно-народных деятелей для донесения для них важной информации.

Давиан молчит, пытливо смотря на Совет, не говоря ни слова, пока тишину скидывает голос другого человека:

– Так мы соблюдаем народное единство, когда все представители народа говорят от имени его, донося волю его одному человеку. По сути, народ доносит свою волю члену развитого социума.

Вызванный юноша продолжает молчать и ничего не говорит. В уме он пытается сохранить хладность, внешнее спокойствие, вступая с возмущением в борьбу. Его изъедает мысль о том, насколько закручены гайки народного бюрократизма, формализма и нездорового символизма. «Чтобы ублажить народное сознание самодовольством от кажущейся власти в его руках, Партия готова устраивать подобные карнавалы и представления хоть каждый день» – мыслит Давиан, скрипя зубами. Парень не понимает, как он мог любить и рваться в эту страну, называя её оплотом здравого смысла. На практике, всё оказалось с точностью наоборот – Директория Коммун больше походит на один большой цирк, с господином Партией во главе.

– Вам всё понятно, товарищ Давиан?

– Да, товарищ Сигизмунд.

– У Столичного Совета Глав Духовных Малых Коммун есть ещё поводы задерживать товарища Давиана?

– Нет! – все ответили в единое одноголосье, и позволили юноше отстраниться.

Давиан быстро прошёл все помещения и вышел на улицу, как можно быстрее устремляясь прочь от здания, в котором был. Единая воля руководителей и их показной символизм единства с народом показался Давиану отыгрышем принципа монолитного единства Партии и общества.

Вокруг юноше, на краю Сверхулья, громоздится огромнейший лес серокаменных построек и зданий, выстроенных всех в соответствии с архитектурным принципом равенства стилей, который был «мудро» принят народом и Партией – холодные, квадратные, с железными дверями и единственная раскраска – алые знамёна, ставшие яркими багровыми пятнами на теле бесцветного града.

Сердце Давиана скрипит при виде этой безвкусицы, которая веет тюремными мотивами, а знамёна, пёстрые яркие на фоне серого полотнища, просто сводят с ума. Он смотрит дальше и видит, как город только возвышается, уходя к поднебесью. Окраины города ещё могут похвастаться тем, что изредка им достаётся лицезреть небо, а вот дальше здания настолько огромны, что от тьмы спасение только искусственное освещение, которое сверкающими вереницами оплетает центр оплота Директории Коммуны – огромный комплекс бетонных исполинов, называемый «Слава Партии и Народа».

Но Давиану сейчас не до созерцаний. Он, потирая глаза, в которых рябит от яркости диодных панелей и светильников, тянущихся по узким улочкам, ступает вперёд, на работу. Подошва обуви ступает на холодную плитку, стиснутую огромными зданиями, и парень идёт, протискиваясь средь сотен человек, спешащих незнамо куда.

«Опять читать эти проклятые проповеди, опять махать народилом и воздавать молитвы народу» – с подавленным гневом подумал Давиан, вспоминая, что сегодня на Складе Распределителей ему придётся воздавать хвалебные литании и махать золотой чашей на трёх цепочкой, в которой тлеют благовония – «народило».

– Ох, Юля, – скорбно прошептал Давиан. – Как же жалко… как же печально.

Давиан сокрушился от того, что не смог попрощаться с той девушкой. Его прибрали моментально, мгновенно пустили в оборот действий партийно-воспитательной машины, дав только вещи собрать, а после чего его посадили на самолёт и отправили получать опыт. Сейчас он думает, что если бы была хоть одна свободная минутка, хоть один-единственный момент он бы потратил его на прощание с этим человеком, который последний в этом мире, с которым он может быть откровенным, свободным. Она для Давиана – свет во мраке коммунистического бытия, без которого он сойдёт с ума, как ему кажется.

Идя переулок за переулком, двигаясь по абсолютно прямым, с изгибами и поворотами только на девяносто градусов, улицам, Давиан выходит к большому высокому строению. Юношу поливает холодный свет ламп, вокруг него толпа людей, которые теснятся и давят друг друга, как крысы в узком тоннеле, но он не обращая ни на что внимание, продолжает топать к Складу Квартала №11 Сверхулья №1. Он поднимает голову с искрой скорби и гнева смотрит на место работы, вспоминая то, что рассказывали ему о нём.

Народное управление ресурсных складов – огромнейшая сеть перераспределения всех материальных благ, которые добываются в Директории Коммун. Вся сфера повинности Труда работает на эту машину. Денно и нощно отправляя на её склады, то что было добыто или произведено в цехах и на заводах.

– Проклятье, – выругался юноша, подходя к зданию.

Давиан помнит, что «во имя лучшего устройства ресурсообеспечения, вся система складов будет находиться под руководством Партии. Но людям нечем беспокоится, поскольку Партия и есть народ, а народ – это Партия». Вспомнив, Давиан усмехнулся этой фальши и умелому ходу. Так Партия держит в своей власти главный источник достатка, по сути, в её власти вся «кровеносная» система Директории Коммун и если бунтари посягнут на Партию, то там может отсечь от себя целые регионы и задушить в голоде и холоде миллионы людей в отместку, а посему никто и не смеет поднять головы, боясь лишиться тех благ, которые были отвоёваны после эпохи страшной разрухи.

Юноша подходит к большой железной двери и подставляет правое око к панели, из которой вырвался пучок света и пронёсся по глазу, потом же Давиан коснулся пластинки, на которой сенсоры проанализировали его отпечаток пальцев. Затем ему пришлось плюнуть в специальное отверстие рядом с дверью, чтобы датчики сосчитали его генотип.

– Товарищ Столичный Словотворец Давиан-Т-111222 распознан.

После того как раздались слова машины, дверь распахнулась и Давиан прошёл в большое широкое помещение, где развернулась грандиозная работа. Огромные пространства, заставленные пластиковыми, деревянными и металлическими ящиками, везомые сюда огромными грузовиками на разгрузку. Сотни человек, на пару с человекоподобными андройдами занялись работой – запроси на электронных планшетах, данных о поставках и отправках, транспортировка вещей в распределители, проверка объектов и тому подобная работа. Давиан понимает, что какая-то часть вещей останется здесь на нужды квартала, а как какая-то поедет дальше согласно запросам в склады улиц, сот, этажей или холлов. Очень многое тут со Склада Сверхулья, какая-то же часть вещей прибыла напрямую от заводов, которым позволено поставлять фиксированную продукцию на определённый территориальный уровень общественной власти.

Давиан проходит дальше и сверяется по времени. Уже полдень, он успел, а значит, пора начать «Короткую дневную службу». Проходя мимо людей, ступая пол бетонному полу, он берёт из «духовно-идеологического уголка» «народило» и «идеалогирь» – сборник хвалебных песен коммунизму, содержащий ксомуны. Его усталый взгляд касается высокой трибуны, стоящей на небольшом балконистом возвышении, к которому ведёт вихревая лестница и Давиан быстро идёт туда.

Звучит пронзительный короткий звон – призыв к началу службы и Давиан подходит к трибуне, раскрывая книгу и протягивая «народило» в правую сторону, где андройд залил ему туда специального раствора и поджог его, отчего оно страшно закоптило, и в воздух исторгнулся страшный приторный аромат.

– Так воздадим же хвалу нашему коммунистическому учению! – раздался механический голос системы автоматизированного оповещения, которая провозглашает объявления и Давиан начал; работа временно прервалась, и на юношу уставились десятки глаз, в которых горит огонь, жажда услышанья «святых» слов.

– Иделог ноль-третий! Воздадим хвалу коммунизму, учению, которое уничтожает неравенство и даёт хлеб нищим, которое вселяет трепет в сердца богатых и служителей лживых культов, крушит семьи половой свободой и утверждает во славе своей правду народную.

– Слава! – повторил народ.

– Иделог ноль-шестнадцатый! Истины твои, коммунизм великий, да осветят сердца наши, да устрашат врагов всякого равенства, да дадут нам насладиться всласть плодами твоими, которые ты посылаешь нам!

– Слава!

– Иделог ноль-двадцатый! – переворачивая страницу, зачитывает Давиан, стараясь не смотреть на перекошенные от безумной «радости» лица людей. – Слава, слава, слава тебе коммунизм, учение избранного народа. Слава тебе за то, что Партию нам дал, которая утвердит в людях веру в правду. Утвердит веру в то, что семья – язва на теле развитого общества, а половая свобода, совокупление всех со всеми, сношение женщин, мужчин, андройдов и зверей – это есть верный путь к свободе. Пусть коммунизм утвердит в нас веру в то, что уничтожение богатых и их детей, изничтожение всякого буржуазного гада и отпрысков его, на теле народа праведного есть священная война во имя благополучия. Коммунизм – это слава человечества, это апофеоз развития рода людского, лишённого веры в истины христианские, это подарок того кто рождён зарёй! – Давиан сильно нахмурился, когда прочёл эти слова, поскольку тут они очень сильно соприкасаются с религией.

– Слава!

– Завершительный иделог! Коммунизм, веди нас в царствие свое и утверди нас там, дай нам славу твою распробовать и нести его по земле словом или мечом страшных пожарищ, который уничтожит всякое неравенство или гнетущую мораль.

– Слава!

По завершении чтения, Давиан отдал «народило» и книжку андройду, затем вознёс руку вперёд, к людям и прочитал завершительные слова:

– О священный народ, единственный проводник духа коммунизма, славься и будь славен и превознесён!

– Слава нам! Слава избранному народу, который выше всех!

После этих слов короткая служба была окончена, и Давиан пошёл в свою маленькую каморку, выделенную ему Партией для труда и упражнений в духовности. Как только он ступил на первую ступень лестницы, он был остановлен высоким человеком в сером классическом костюме, который с ним заговорил тяжёлым холодным голосом:

– Давиан, если не трудно, подсобишь?

– Чем, товарищ народный управитель квартального склада?

– Мне нужно найти Сима, в творческой коммуне «Красный рассвет».