Под ласковым солнцем: Ave commune!

– Давайте.

Через пару минут Давиан и им сидели за небольшим столиком, пол под ними – серо-чёрное разнообразие плитки, стены отделаны в стиле творческих коммун, а вместо окон тут большие вытянутые светопанели, ставшие истоком для лунного освещение, бьющее по глазам сильной тусклостью.

Под лучами холодного света лицо Сима для Давиана показалось устрашающе-бледно-мертвенным, все морщины исчезли, рождая темень на лице, отчего часть лица исчезла в темноте. Он по пути сюда прихватил бутылку пива и сейчас откупорил её, поднеся к губам и жадно отпивая, предварительно спросив:

– Так, на чём мы остановились?

– Вы хотели рассказать о Революции и о её значении. А так же, зачем вы вызывали меня?

– Хочешь? – протянул пиво Сим Давиану.

– Нет, – поморщился юноша. – Лучше, ваш рассказ.

– Да-да. Представь себе великое празднество, где есть только равные и их ликование подобно грому ненависти для тех, кто не разделяет нашего великого учения, представь себе миллионы голосов, которые в один момент провозглашают только одну истину и говорят с самой идеей?

– Так проходит фестиваль? – спросил Давиан, постукивая пальцами по столу. – Моя роль, тут какова?

– О, видимо ты не понял. Великая Коммунистическая Революция – это апофеоз марша, который мы идём каждый год. Ведь всё наше равенство и хвала коммунизму это просто так? Разве весь труд и все удовольствия, взятые от мира это просто так? Нет, это великий путь, марш человеческого желания, который находит свой результат в праздновании начала Великой Коммунистической Революции, поскольку она положила начало нашей свободе и всем благам и ею всё кончится.

Давиан не стал вникать в сущность этих слов, считая их ещё одним приступом безумия, который поразил Сима. Народ здесь просто любит и чтит то, что позволило ему оскотиниться, а Партией это только насаждается, как апофеоз эпикурейского существования в целый год. Празднование Революции – это ещё один ритуал, который существует для усиления «идеологической религии» и что-то наподобие этого Давиан уже наблюдал, когда к ним прибывал Апостол Коммун.

– Хорошо, что от меня требуется?

– Духовное участие.

– То есть, выражайтесь яснее, а то вас не понять.

Сим допил пиво, опустошив тёмно-зелёную стеклянную бутылку, после чего глубоко вдохнул и гулко выдохнул.

– Ты зачитаешь моим работникам напутствие, и вместе воздадите хвалу первореволюционеру, после чего поведёшь всю нашу коммуну творчества в Марш Равных, где мы плечом к плечу с партийцами будем бить буржуев и богему.

«Псих» – подумал о Симе Давиан. – «Все они полудурки».

– Чудно, – согласился Давиан, не позволяя эмоциям неприязни к этому человеку проявить себя.

«Первореволюционер» – подумал о Марксе Давиан. – «Зачем они его так назвали? Он же обычный человек, написавший книжонку прошлого и желавший справедливости, как ему казалось. Зачем они из него сделали символ для подражания, идола, которому можно воздать хвалу?»

В Директории Коммун нет личности почитаемей, чем Карл Маркс и даже несть Большой Храм Маркса, где, по заявлению Партии, лежит гроб этого деятеля, к крышке которого стремятся приложиться сотни тысяч человек, чтобы получить благословение.

В Директории Коммун принято считать Маркса тем, кто первый научил путям войны с буржуа, первым кто дал народу святому в руки меч для войны со всеми, кто отбирает у него свободы и надежду на лучшее существование. Первый – кто обучил людей равенству, революционер – тот, кто призвал общество к неистовой и наполненной смыслом войне за свободу. Вопреки своему же учению об отсутствии души и всякого Живого Бога, Директория Коммун учит, что в самый страшный час, когда всемирное равенство будет поставлено на грань падения, вернётся первореволюционер и поведёт за собой на святую войну миллиарды людей, дабы они сверкнули все старые институты власти и вступили в новый мир. В мир, где все равны и все блага доступны, в век абсолютного коммунизма, где каждый подобен могучей силе. Тут Давиан вывел ещё один столп коммунизма – попытка провозгласить себя в мире абсолютом, это групповой эгоистический антропоцентризм, изгоняющий всё святое, и ставящий в поклонение коллектив и страсти, которыми болен человек.

– Я понимаю, тебе неприятно со мной работать, – неожиданно выдал Сим, развеяв размышления Давиана. – Я вчера предстал малость не в лучшем виде, но пойми, таковы мы все. Я читал твоё досье и знаю, откуда ты прибыл и поверь, скоро ты станешь таким же как и мы.

«Никогда!» – резко возразил Давиан.

– Не молчи, скажи что-нибудь, мы с тобой договорились?

– А у меня есть выбор? – выпалил Давиан, тут же взяв себя в руки. – Меня направили к вам, а поэтому я никак не могу возразить.

– О, ты прав и теперь только можешь нам помочь словом. Поверь, тебе понравится, мальчик мой. А в награду…

– Награда мне будет выписана Партией, – оборвал Сима Давиан. – Не будем нарушать принципы равенства и народного поощрения.

– Ты, прав, не будем их нарушать. Нам же не нужны проблемы с законом, который так скрупулёзно прорабатывали люди. – Сим опустил руку в карман и достал свой телефон, в котором тут же отразились картины непонятного собрания, где полным-полно разноцветных по одежде людей, незнамо, чем занимающихся. – На, смотри, что у меня тут есть.

– Что это?

– Мы готовимся к празднованию Революции.

– И что вы для этого сделали?

– Наша творческая коммуна собирается выступать и нести театральное искусство. Так же мы создали множество транспарантов и флагов.

– И это всё?

– Ох-хох, – посмеялся Сим, – нет, конечно. У нас запланирован целый комплекс мероприятий на красный марш величия коммунизма.

Давиан удержал себя от того, чтобы не выругаться. Он видел их творчество – оргии на сцене театра, рисование, чем не попадя и танцы в полупьяном виде. Думается, что весь марш будет выглядеть так же – толпа людей, устремлённая к центру Сверхулья, под распевы жутких песен, примеряя богомерзкие облачения и вытворяя срам будет двигаться к цели, называя это освобождением от власти государства, буржуа или

– А когда всё произойдёт?

– Да примерно через месяцок.

– А в чём заключается то, что вы… побиваете буржуев? – вкрадчиво спросил Давиан. – Неужто такие ещё остались?

– Это преступники, сброд, посмевший посягать на равенство и внеклассовость. Они заслужили то, что с ними сделают.

– То есть вы хотите сказать, что вы будете убивать людей из тюрем? Тех, которых осудили за «классовость»?

– Да. Будто в этом есть что-то плохое, – посмеялся Сим. – Их выкинут на улицы и понесётся веселье. Они станут символом всякого класса и противника Великой Коммунистической Революции, который будет уничтожен, стёрт в пыль под подошвами сапога праведного народа.

«Господи», – изо всех сил взмолился Давиан, обращаясь к тому, в кого раньше не верил. – «Не дай мне этого увидеть, прошу тебя».

– Ох и будет веселье и будет гром народной славы, когда ярость его падёт на импровизацию врагов классовых.

Давиан столько навидался в этом краю «счастья на земле», что не может даже уйти в негодование или злоба, которая с начала дня быстро иссякла. Он просто кивает, желая, как можно быстрее уйти отсюда и прячась от глаз Сима за свисающим куском капюшона.

– А ты как проведёшь время в марше? Наша коммуна хочет поставить рекорд по убийству классовых врагов общества. Нам, по, как её… санкции народной, даже разрешат использовать топоры и пистолеты.

– И кто же

– А всех, кто посмел, ибо народ должен иметь право бить врага. Женщины и мужчины, тут нет разницы, только бы лет шестнадцать было, а там народ и порешит их судьбу, – потирая руки, договорил Сим.

– Как я проведу время? – задумался Давиан. – Даже не знаю, наверное, после того, как отслужу у вас, буду праздновать, – фальшиво улыбаясь, сказал юноша.

– Давай расходится, иль ты пройдёшь со мной к нам?

– Нет, – утвердительно ответил Давиан, поднявшись со стула и устремившись прочь из заведения.