Восхождение к власти: день гнева

Когда Маритон обернулся, он лишь успел поставить блок, и лезвие клинка выдало сноп искр при соприкосновении с клинком Легата, отразившихся в зеркале пола яркими огоньками. Пистолета под рукой Легата не оказалось, поэтому он решил выступить с холодным оружием, как воины древности. Маритон отступил, вытянул свой пистолет, но острие меча, практически схожего с катаной, попало по оружие, опрокинув его на пол и безнадёжно испортив.

Кончик гладиуса едва повредил пальто Легата, когда Маритон резко атаковал, но тут же лезвие кроткого меча переместилось в защиту, отражая удар за ударом. В ответ Маритон рванул вперёд и пихнул ненавистного врага со всей силы и обрушил рубящим ударом гладий, но Легат отступил назад, затем ещё шаг отошёл и забежал на лестницу. Оттуда он прыгнул на Маритона, заведя клинок над собой и стремясь располовинить противника, но мужчина отошёл назад, и по большому залу раздалось эхо металлического перезвона. Тут же он свершает дугу и разрезает берец Маритона, доходя до кости. Серебро тут же окропилось алыми каплями крови, но Маритон словно одержимый бросается в бой. Он отбивает удар меча-катаны, парирует выпад у груди, и бьёт наотмашь, сталкиваясь снова лезвие об лезвие противника, к которому подведён небольшой заряд.

Удар подошвой в грудь заставляет Легата отступить назад, но не сломиться и он, ведомый долгом перед властью и Апостолами, бросается в атаку, пытаясь пронзить Маритона, но парень лихо уклоняется от ударов, всё приближая дистанцию и снова загоняя врага на лестницу, с которой он вновь делает прыжок, переходящий в колющий удар на лету.

Маритон хочет уйти, но оступается и падает, кубарем покатившись по лестнице, что и спасает его – Легат промахивается, но пытается наверстать упущенное и бьёт острием по ступеням, пытаясь порубить противника в салат. Слуга Императора еле как сполз на ступени и позволил себе встать, прихрамывая на раненную правую ногу.

Легат переходит на ступени и градом быстрых ударов заставляет отступить Маритона вниз к подножью лестницы и перехватив инициативу гонит того обратно. Мужчина держится стойко, отбивая выпады тут и там, слушая, как певучие лезвие меча-катаны носится у его головы, едва не задевая.

– Когда ж ты успокоишься, – спокойно говорит Легат, отбивая гладиус у самой груди.

– Я успокоюсь, когда последний камень ваших храмов Макшины падёт на голову последнего жреца Информократии! – саданул горячим словом Маритон.

Свистящие звуки тяжёлого снаряда не были услышаны, но двое полностью прочувствовали его воздействие. Незнамо откуда прилетевший гаубичный снаряд разорвался прямо у окна и сотряс Шпиль разрывной волной, опрокинув дерущихся воителей на пол, оглушив их на пару секунд ужасным и громоподобным рокотом. Стёкла вылетели из опалённых стёкол и осыпали Маритона будто дождь, заиграв странные мелодии по посеребрённому полу. Часть залы, где раньше было окно, попросту исчезла в страшном взрыве, осыпавшись на площадь перед зданием.

Маритон тяжело поднялся на две ноги. В его ушах звенит писк, а сознание мутит и, покачиваясь, мужчина продолжает идти вперёд. Он не видит, как загорелись гобелены и полотнища, не чувствует железобетонного хруста конструкций здания и не может узреть панораму разразившегося боя у самой площади, как свежие войска Рейха громят остатки обороны Информократии.

Сейчас Маритон видит только тело Легата, единственное, что достойно гневливого и уставшего взора мужчины, погребённое под стеклом и обломками Шпиля. Медленно подступающий Маритон видит, как его противник тяжело поднимается и отбрасывает от себя мусор, снова готовясь сражаться.

Легат идёт к своему нажитому врагу и одним мощным ударом сверху-вниз, словно рубит топором, пытается перерубить ключицу Маритону, но мстящий перехватывает лезвие меча-катаны механической рукой и направляет со всей силы острие гладиуса в грудь Легата, прямиком в область сердца и меч, мелькнув стальной лентой, с жадностью впивается в тело, проступая с кровью из спины. Белая рубашка за мгновение окрашивается в алый цвет крови поверженного врага и как ни странно она чиста, не осквернена механическими маслами, которыми пользуются Киберарии, чтобы улучшить состав

– Та-ак з-за ч-чт-о ты с-с-сражаешься?! – прошипел в предсмертных муках Легат.

– «Во имя живых и в отмщение за мёртвых»[4] – отчеканил Маритон и отпустил врага, позволив тому упасть на занесённую стеклом плитку, расплатившись по всё ещё прекрасному полу, слившись белыми одеждами с зеркально-белыми поверхностями плит.

Свершилось. Ради чего Маритон последние дни жил, ради чего он поступил на службу Императору, ради чего мужчина вернулся в «Ад-на-земле», ради чего там внизу сражался Аурон, свершилось. Его враг лежит поверженный у ног Маритона, с ранением в сердце, но легче от этого, почему то не становится – душа всё так же тихо постанывает. Анну никто не вернёт, она всё так же останется только в памяти выживших, а битва до сих продолжается. Он кинул горестный взгляд на компьютеры, поставленные на возвышении, и понял, что может сделать ещё что-то помимо обычной мести.

Маритон поднялся наверх и осмотрелся. Четыре монитора и одна клавиатура, а позади всё уставлено блоками суперкомпьютеров. Он видел такое системы и поэтому быстро от имени Легата напечатал приказ «Спасайтесь, кто и как может. Дальнейшее сопротивление нецелесообразно» и единственным ударом по клавише разослав его во все военные части под управлением мёртвого ставленника Апостолов. И как только информация стрелой злобного рока отправилась к командирам, Маритон свернул все окна и запустил процесс дефрагментации системы, чтобы полностью оторвать командования и части друг от друга.

Мужчина сел на трон Легата, посчитав задание выполненным, но неожиданно наушник в ухе разразился грозным голосом:

– Маритон, если ты жив, ты нам нужен. Маритон, ответь…

Глава двадцатая. «Солнца нет, так зажжём его!»

Спустя час. Флоренция.

Всё утонуло в инфернальном огне за одно мгновение, Флорентин лишь успел спрятаться, чтобы не быть сожжённым распылённой плазмой, не говоря уже об ответном огне. Небольшое помещение, в котором они закрепились, полностью озарилось светло-синим горячим веществом, обращая его в чёрную коморку. Всем кожным покровом мужчина почувствовал как за стеной бушует секундное пламя, жар которого спешит обратить всё в уголь, но вот тепло сменилось прохладой и Антинори позволил себе выглянуть.

Дрон, несущий плазменный распылитель неверно оценил ситуацию, решив ждать перезарядки орудия на месте, и поплатился за это. Автомат в руках Антинори, похожий на эпохальный «Вал» задрожал, посылая в место, где стоит робот, бронебойные пули. Через пару секунд металлический корпус существа покрылся дырами и заискрился, а сам дрон накренился и под собственным весом рухнул наземь. Флорентин, проходя мимо, пустил пулю ему в лоб и три глаза на плоском дисплее головы потухли, обозначив смерть механизма.

За пределами дома, куда был загнан священник, слышится бесконечный вой битв и сражений, которые за пределами постройки кажутся неважными и обходимыми. Но священнослужитель со всех ног спешит покинуть дом и перейти вместе с соратниками в наступление, только его отсеяло при стремительной контратаке противника.

– Флорентин, – затрещала рация в кармане. – Флорентин, ответь!

Мужчину порадовало, что о нём ещё не забыли в вихре сражения за город, что его всё ещё помнят, хотя в таком безумном водовороте битвы его просто было бы забросить.

– Да, – отвечает священник в небольшое чёрное устройство. – Флорентин слушает.

– Ваше местоположение, Флорентин? – задаёт вопрос неизвестный человек.

– Какое-то здание на окраине второго сектора Флоренции.

– Хорошо, недалеко от вас расположились наши части, прижатые артиллерийским огнём. По мере возможности вам нужно объединиться с ударной группой у площади «Нова» и уничтожить орудия врага. Как поняли?

– Вас понял.

Флорентин принял новое задание, хотя не считает, что от него в такой атаке будет польза, но с командованием не спорят, поэтому Антинори поспешил прочь из здания на встречу ужасающей битве.

За пределами здания разверзся самый настоящий ад. Две армии, две системы, два режима собрались обрушить друг на друга небеса – силы Информократии с остервенением бьются за город, утопая позиции наступающих в литрах горячей плазмы и заливая энергетическим воздействием, а войска Империи наступают как одержимые, засыпая врага вихрем пуль, артиллерийских снарядов и ракет, превращая в пыль целые кварталы.

Но война шла не была бы столь ужасной без социальной катастрофы, накрывшей город и всю страну. Как только ошеломляющее разоблачение прогремело на всю Информократию, на улицах столицы наступил коллапс, ставший предвестником того ужаса, что ещё прогремит в душах людей, потерявших идеалы жизни. Множественные толпы людей, считающие себя обманутыми, думающие, что они жили во лжи, решились пойти на самое верное действо, как им казалось – бунт. Огромные народные массы поспешили на улицу со всяким оружием, чтобы свергнуть правление Апостолис Директорис, но им ответили ударом их же сопрограманне, которые видели в существующих реалиях единственно возможное существование и не желали переходит к новым «варварским» порядкам.

Так, в самой банальной гражданской войне, схлестнулся огромнейший исполинский город, с многомилионным населением, где население раскололось пополам и собралось утопить друг друга в крови за идею.

Однажды подобная история случилась с Этронто и его граждане, пройдя через точку невозврата, обратили целый город, прекрасный и цветущий в груду мусора на карте мира, ничем не отличимую от трущоб.

Флорентин видит, что их операция не просто внесла смуту в души людей, а взорвала их салютом негодования и злости, вылившейся в самую обычную ненависть и жестокость, накрывшее население. Они всего лишь хотели заставить народ посмотреть другими глазами на действительность, а вместо этого развязали самую настоящую гражданскую войну и дали повод взять в руки оружие простым людям. Слишком сильный эффект возымели данные, что большая часть жизни програманнами была проведена под вуалью лжи и вся власть, все «интеллектуально одарённые» смотрели на них как на скот, который можно забить ради своего удовольствия.

«Народ потерял свой моральный ориентир», – поразмыслил Флорентин, подходя к выходу. – «У него не осталось идеалов, как бы сказал Сарагон Мальтийский – Солнце народных идеи потухло».

Священник отпустил размышление о бунте народа и подался на улицу, что бы оценить обстановку. Часом раньше тут были прекрасные громадные здания, прохладные улочки, выдержанные в футуристическом стиле с вездесущей расцветкой ядовито-синего света. Теперь же всюду царствует разруха и война, под серым небосводом, который всё так не собирается распогоживаться, оставаясь вечно безликим, словно бетонная стена, повисшая над городом грозным монолитом, что расплющит каждого противника режима.

С боку, откуда-то с улицы в сторону Флорентина ударяет очередь, пробившая и его рясу, оставив дырку. Антинори выпрыгивает на улицу и прячется под выбоину, оставшуюся после разрыва снаряда, и отвечает врагу очередью из автомата. Корпус белоснежного дрона в ту же секунду покрылся узорами из дыр, и механическое существо рухнуло посреди разрушенной улочки, превращённой обстрелом в жуткий пейзаж постапокалипсиса. Но за противником-роботом идут ещё четверо – их туи целое звено, которое не стало долго очинивать обстановку и искать все возможные варианты.

Место, где лежит Флорентин, застрекотало пулями, выпущенными из пистолетов-пулемётов механизмов, и священника прижало к укрытию, он не в силах высунуться и ответить, как подобает солдату.

Неожиданно для Антинори из разрушенного сорокаэтажного здания, из его глубин по дронам ударил коллективный залп и пули стали бренчать по их железным телам, не причиняя им вреда, но на это только и надеялся Флорентин.

Роботы обернулись в сторону неожиданного обстрела, исполняя программную задачу ответа на опаснейшие угрозы. Всё звено повернулось к выгоревшему зданию и стало искать противника. В ту же секунду Антинори, усилиями всех мышц, поднялся из укрытия и, наступая, стал метко отстреливать вражескую пехоту. Автомат в его руках сильно дрожит, содрогается при каждом выстреле, выпуская ревущие патроны в механизмы. Пули метко ложатся по врагу, вынося каждому дрону электронные мозги прямо на улочку, покрытую ранее стекло-плиткой. Робот за роботом попадали на землю с хрустом и металлическим звоном, приложившись об асфальт и осколки плитки.

Антинори скоротечно осмотрелся в поисках врага, но видит перед собой и дальше лишь гряду выгоревших или разрушенных построек, а отовсюду доносятся интенсивные звуки сражения, заглушающие любое тихое передвижение. Пейзаж колит сердце священнику, ибо за часы сражения вся красота и совершенство выгорели в страшном пламени огне, но старая истина, что «Сгорит всё, что заработано грехом», не дают сильно расчувствоваться Антинори, который знает, что это должно было когда-то случиться, и к этому следует относиться намного легче.

Его внимание приковали к себе четыре фигуры, выбежавшие из здания, и Антинори инстинктивно вскинул автомат, оценивая угрозу и не давая себя проставить в неудобное положение.

– Стойте! – кричит один из людей. – Не стреляйте! Мы за вас!

Флорентин сквозь прицел оружия видит одежду людей – тёмно-синие штаны, уходящие под берцы, военная куртка, чёрной расцветки и перчатки.

– Флорентийская полиция? – спрашивает Антинори у бегущих мужчин.

– Да.

Служитель Бога опустил оружие к земле, наблюдая на месте, как к нему подходят те, кто ещё вчера верой и правдой служили Информократии.

«Обычная полиция, соль порядка на улицах теперь пытается его свергнуть… не чудны ли игры земные» – подумал Антинори, посматривая по сторонам в ожидании врага из-за любого поворота.

– Да, мы из полиции, – заявил один из солдат, подбежавших к Флорентину, грубоватого на лицо вида, прячущий пистолет в кобуру и с печалью продолжив. – Не думали, что сможем кого-то встретить.