Темная материя

Если в свите придворных

Есть «козел» непокорный,

Уберите его осторожно.

Глава 7. Черная курица.

Чтоб народ уберечь от прострации,

Чаще делай политинформацию.

В солнцепек и в грозу –

Ни в одном чтоб глазу!

Не утратить чтоб квалификацию.

Поездку на пляж Иван Божков записал себе в плюс. Во-первых, ему удалось решить такой жизненно важный вопрос как стирка и глажка белья. Во-вторых, его пригласили в интересную поездку по стране, что полезно с познавательной точки зрения и в плане заведения хоть каких-то знакомств с приличными людьми. А, в-третьих, он оказался свидетелем любопытной жанровой сценки на волейбольной площадке, которая могла бы в дальнейшем послужить занятной темой для разговора с хорошими знакомыми в Москве.

После пляжа на кухне долго и обстоятельно обедали соседи, Валентина с супругом. Ивану не хотелось обсуждать с ними инцидент на волейбольной площадке, поэтому он решил не мозолить им глаза и ограничить свой обед фруктами. Мытых фруктов в холодильнике хватало, Иван начистил и нарезал себе целую тарелку всяких экзотических вкусностей и решил поваляться с книжечкой на кровати в прохладе кондиционированного помещения. Благих намерений Ивану хватило ровно на пять страниц, потом книжка выпала из его рук на пол, сам же он повернулся на бок и забылся крепким сном.

Проснулся Иван, когда за окном уже было темно, но это не означало, что наступила ночь. Времени было где-то между пятью и шестью часами вечера. Это означало, что пришла пора собираться и идти в посольство на политинформацию. Свободное время членов колонии четко анализировалось руководством и распределялось так, чтобы человек плавно переходил с одного мероприятия на другое, не имея возможности занять голову глупыми мыслями. По субботам и воскресеньям утром полагался пляж со спортивными мероприятиями, а вечером лекции, политинформация и просмотр советских фильмов, которые поступали в посольство с завидной регулярностью. Учет посещаемости этих вечерних мероприятий был еще строже, нежели учет посещаемости пляжа. Тут никаких скидок и поблажек никому не делалось. Хоть умри. Об этой особенности местного быта Ивана информировал и Антон Выхухолев, и Валентина, и сам посол. Так что ссылаться на незнание порядков было бесполезно.

Иван наскоро выпил стакан чаю с бутербродом, привел себя в порядок и пошел в посольство занимать место где-нибудь с краю, чтобы можно было удрать незамеченным при первой же возможности. Большого зала для сбора всей колонии в посольстве не было, была только площадка под открытым небом, на ней-то и проходили все массовые мероприятия, включая кинопросмотры, лекции, политинформации и встречу Нового года. Там был натянут киноэкран, а стулья непосредственно перед мероприятием расставлял рядами садовник. После мероприятия стулья убирались под навес, дабы днем на них не какали птицы, а ночью летучие мыши. И от дождя навес хоть как-то стулья защищал, они ведь были из простой фанеры, а она от влаги разбухает, деформируется и начинает отслаиваться.

Так вот Иван хотел сесть в каком-нибудь темном уголочке поближе к выходу или кустикам, чтобы под шумок можно было смыться и нормально поужинать. Но на практике же оказалось, что все места в зале давно уже распределены и навечно закреплены за сотрудниками. На все его попытки занять то или иное место ему тут же шептали на ухо, что он занял место такого-то. Тогда Иван открытым текстом спросил у окружающих, куда же ему можно сесть, чтобы никого не обидеть. На что ему ответили, что свободными остаются обычно первые три ряда, но на первые два ряда иногда садятся дети, так что Ивану ничего другого не оставалось, как сесть в третий ряд, где он оказался практически лицом к лицу с докладчиком. А докладчиком в этот день был уже знакомый Ивану по пляжу корреспондент «Правды», Кирилл Маркович Подшивалов. Кирилл Маркович должен был делать политинформацию, в этот день была его очередь. Но, во-первых, эта повинность была Кириллу Марковичу в тягость. Он числился очеркистом в издательской табели о рангах, а это без пяти минут писатель, а тут политинформация, которую любой школьник может сделать. Не солидно как-то. Во-вторых, у Кирилла Марковича дома изнывала от скуки красавица жена. И не просто красавица, а актриса, привыкшая быть в центре внимания. Вот Кирилл Маркович и договорился с руководством посольства о том, что политинформацию он сведет до минимума, а оставшееся время отдаст на выступление своей супруге, актрисе академического театра, Элле Брутальской.

Сказано – сделано. Расчет Кирилла Марковича был точный. В положенное время он начал свое выступление. Но зал в это время был еще полупустой. Народ подтягивался нехотя, но все же подтягивался. А когда зал был уже практически полон, Кирилл Маркович сделал реверанс и передал слово своей прекрасной половине. Народ несказанно обрадовался такому повороту темы, оживился, заерзал на местах и включил зрительные и слуховые рецепторы.

Грациозной походкой Элла Брутальская вышла на площадку для выступающих. Она обвела аудиторию лучистым взглядом, улыбнулась ослепительной улыбкой и начала свой рассказ о трудовых буднях актерской братии. Она, безусловно, отдавала себе отчет в том, что перед ней аудитория, на восемьдесят процентов состоящая из радистов, комендантов и их жен. Эти люди в своем большинстве в театр не ходят, о муках творчества имеют весьма отдаленное понятие, сплетен из богемной жизни не знают и, вообще, часто думают, что в кино показывают чистую правду. Вот и повела свой рассказ дива Брутальская не о режиссерских сверхзадачах, не о вживании актера в образ, а о забавных случаях из жизни артистов. В любом коллективе бывает масса забавных случаев, но рассказчица в своем выступлении сделала упор на такие события, которые бы лишний раз подчеркнули беспомощность артистов в бытовом плане, их незащищенность перед человеческой грубостью и их полное неумение приспосабливаться и устраиваться в этом жестоком мире.

– А еще был в нашем театре такой случай, – стала развивать свою мысль примадонна. – Собрались мы как-то на ленинский субботник. Его, как вы все знаете, проводят в апреле, но в этом году весна была поздняя, и в скверике перед театром было полно снежных глыб. Ходить было очень неудобно. Вот мы и взялись за лопаты. За несколько часов работы мы сумели собрать весь снег в большие кучи. И по скверику сразу стало легче ходить. Мы были ужасно горды своей работой, и разошлись по домам с чувством исполненного долга. Однако уже в воскресенье выяснилось, что мы свели на нет многочасовую работу дворников, которые специально этот снег по скверику разбросали, чтобы он скорее растаял. Нам предложили собраться еще раз и раскидать снег снова. К счастью, пока дворники препирались с администрацией театра, не желавшей даже пытаться собрать актеров на трудовой подвиг вторично, настали теплые дни, и снег растаял сам, без посторонней помощи. Но нам всем было очень обидно. Мы пожертвовали своим выходным, мы были полны самых высоких побуждений, мы сделали тяжелую физическую работу, мы любовались результатом своего труда, а нас за это наругали. Естественно, что на следующий субботник мы шли уже без всякого энтузиазма. Непедагогично поступили дворники. Надо было заранее направить нашу деятельность в нужное русло, а не возмущаться постфактум.

В этом месте докладчица сделала паузу, потому что поняла, что происходит нечто непредвиденное. Сначала она, как настоящая актриса чувствовала дыхание зала. Ей нравилось, что аудитория смеется именно в тех местах ее повествования, где она и планировала смех. Но по ходу ее выступления к смеху аудитории стало примешиваться какое-то кудахтанье. К кудахтанью прибавилось хлопанье крыльев, шелест листвы и звуки ударов палкой по стволам деревьев. Буквально за несколько секунд вся эта какофония звуков переросла в настоящую вакханалию. Примадонна стояла перед залом на фоне белого экрана, но не решалась продолжать свое выступление, поскольку даже ее хорошо поставленного голоса не хватило бы, чтобы перекричать весь этот жуткий шабаш. Выступление пришлось скомкать и завершить на странной снегоуборочной теме. Слушатели встали и разошлись. В зрительный зал сбежались дети, и киномеханик врубил им не полную мощь мультик «Ну, погоди!». Тут уж никакие куры не могли конкурировать с мощностью динамиков.

Иван был удивлен не менее докладчицы таким странным финалом лекции. Он тоже встал со своего места и покинул зал. Весь бомонд посольства столпился на площадке перед входом в служебное здание. Все обсуждали странное происшествие во время лекции и пытались выразить свою поддержку актрисе академического театра. Иван остановил Антона Выхухолева и спросил его, что это было такое. Антон отвел его в сторону и, понизив голос, объяснил:

– Там за забором живет большая негритянская семья. Но наши к ним почему-то не приглядывались. А если приглядеться получше, то можно заметить, что глава семьи там совсем не негр, а очень даже белый человек. Это мужик в возрасте, весь в шрамах. Местные рабочие говорят, что он по национальности немец. Похоже, что он военный преступник, бежавший после второй мировой войны и спрятавшийся здесь в африканских тропиках. Он женился на местной даме, принял гражданство, держится тихо и прикрывается многочисленной родней жены. Родню, естественно, надо чем-то кормить, вот они и держат кур, как все местные. С наступлением темноты куры устраиваются на своих насестах и спят. Но если их разбудить посреди ночи, они начинают бестолково метаться, хлопать крыльями, кудахтать, в результате чего и получается такая вакханалия. К такому способу сломать нам кайф немец прибегает редко, только в исключительных случаях. Чем-то ему сегодняшняя докладчица не понравилась. А, может быть, наоборот, слишком понравилась, решил отметить ее выступление и как-то напомнить о себе.

– Все у вас здесь не просто. Недобитые фашисты срывают политинформацию, а вы это спокойно проглатываете и делаете вид, что все нормально.

– А что прикажешь, ноту протеста писать? Потребовать у местного МИДа, чтобы наш сосед приструнил своих кур? Так это курам на смех. Это раз. А два, это то, что посол, похоже, не в курсе, что сосед здесь недобитый фашист. Да и фактов у нас нет никаких. Так одни разговоры местных дворников, а их к делу не пришьешь. У мужика, наверняка, поддельные документы есть, где написано, что он является мирным жителем, допустим, Швейцарии. А сюда приехал из-за большой любви к местной гражданке. Вот так. А Эллу искренне жаль. В кои-то веки обрела аудиторию, и то ей не дали показать себя во всей красе. Пойди посочувствуй ей. Хоть какое-то утешение.

Особого желания обсуждать происшедшее и выражать свое соболезнование у Ивана, естественно, не было. Но когда он проходил мимо кружка дам, облепивших примадонну, супруга посла его окликнула:

– Ванечка! Как вам это нравится? Сорвать такое выступление! Надо этих соседей призвать к порядку.

– А что вы им скажете? « Ваши куры срывают нам культурные мероприятия»? Так они после этого еще каких-нибудь павлинов заведут, тогда крик еще сильней станет.

– Ах, ну, что вы! Стоит ли затевать тяжбу с соседями из-за какой-то ерунды,– вклинилась в разговор Брутальская. – Что с них взять с этих туземцев?!

– Да там, вроде, не туземцы, а немец всем заправляет, – не выдержал Иван.

– Как немец?! Не может быть! Ведь я же по бабушке немка! Как он мог такую подлость сделать мне? Мы же с ним родня по крови! Ну, ладно в школе меня одноклассники с размаху о батарею били за то, что я по бабушке немка. Им простительно: они русские. А этому-то я чем не угодила? – возмутилась Элла.

– Значит, вы ему, наоборот, понравились. Вот он и решил таким диким способом обратить на себя ваше внимание, – вывернулся Иван.

Элла поняла, что ей был брошен вызов. Она закусила удила и звонким голосом оповестила всю собравшуюся аудиторию (благо остались уже только свои, весь техсостав расползся по своим берлогам):

– Товарищи! Всех, кому интересны мои театральные байки, я приглашаю к себе домой в следующую пятницу на чай в пять часов. Там и продолжим. Я вам еще про Раневскую не рассказала. Это же кладезь юмора.

Публика ей закивала и заулыбалась, но большинство собравшихся как-то сразу засуетилось и исчезло из поля зрения. Тогда Элла, все еще переполненная возбуждением и желанием поделиться сокровенным, стала изливать остатки информации на первую даму:

– Вы знаете, Людмила Алексеевна, мне, вообще, по жизни сильно везло на выдающихся людей. Совсем в ранней юности за мной ухаживал Роберт Торжественский. Правда, когда он понял, что шансов у него мало, он написал про меня злые стихи. Они тогда с Евстюченко вместе выступили по поводу морального облика советской молодежи, не договариваясь. По Москве ходили два стихотворения, напечатанных на машинке. Евстюченко написал про «беленьких сучек», которые едут отдыхать на юг «к черным кобелям». Жалко ему, видите ли, стало, что русские женщины хоть в отпуске получают то, чего совершенно лишены в российской действительности: мужское внимание, нормальный секс и хоть каплю романтики. К тому же, эти вояжи русских дам вполне можно было бы рассматривать как проявление интернационализма. А Роберт решил бороться с золотой молодежью, и, когда он понял, что со мной ему ничего не светит, он написал стихи про «Эллочку из ВГИКа». Эллочка у него олицетворяла золотую молодежь, которая не ездит на стройки плотин, не кормит комаров в тайге, не собирает рекордные урожаи сахарной свеклы, а только и делает, что ищет, как бы украсить свою жизнь, сделать ее легче, богаче и приятнее. Я ему потом при встрече высказала свое несогласие с его позицией, так он долго оправдывался, дескать, сам не знает, как это его угораздило такое написать.

Иван послушал этот щебет еще немного, потом тихонечко отошел в тень, убедился, что его не ищут, и быстренько рванул домой. Завтра ему предстояло рано вставать. Он же договорился ехать в Эльмину, смотреть тамошний форт и другие местные достопримечательности. Да и не ел он сегодня толком. Да и белье грязное надо собрать и отдать завхозу. Весь день какой-то несуразный вышел, все через пень колоду. Надо хоть на ночь чего-то перекусить.

Дома Иван быстро собрал в пакет грязные рубашки, трусы и носки и пошел на второй этаж к завхозу. Дверь долго не открывали, потом в дверной проем выглянуло какое-то странное дитя, непонятного пола. На голове у ребенка была явно самодельная стрижка. Стригли, похоже, овечьими ножницами, потому что волосы торчали странными неровными клоками. Из одежды на ребенке было то, что осталось от советских хлопчатобумажных колготок после того, как от них отрезали чулки. (Было бы глупо говорить, что линию среза никак не обработали, и нитки висели как кисея.)

– Папа дома? – спросил Иван.

Ребенок ничего не ответил, а просто убежал в недра жилища. Через некоторое время к дверям подплыла мамаша ребенка. Она на ходу застегивала на себе нечто, отдаленно напоминавшее халат. По аромату, окружавшему ее богатое тело, было ясно, что они с супругом сегодня уже отметили какой-то свой семейный праздник и теперь расслаблялись под рокот кондиционера. Иван понял, что вступать с ней в объяснения не умно, поэтому он просто отдал ей пакет и попросил передать мужу, чтобы тот в понедельник утром отвез этот пакет в резиденцию. Жена завхоза сделала вид, что все поняла. На том они и расстались.

– Жалко будет, если рубашки пропадут, – думал Иван. – Ладно, завтра вечером еще раз ему попробую все объяснить доходчиво.

Бурный день подошел к концу. Завтра предстояло рано вставать, поэтому сегодня уже пора было ставить точку на активной деятельности, а не то этот театр абсурда имел шанс затянуться до бесконечности.

Если курица зверь, а не птица,

То тогда по ночам ей не спится.

Ей бы с ведьмой дружить,

Ей бы в танце кружить,

Как кружить в колесе может спица.

Глава 8. Черно-белое кино.

Всем туристам в тропических странах

Надо помнить одно постоянно:

Что они экспонатом

Служат местным ребятам,

И в их облике все очень странно.