Марта

Махнула молча головой, закусив губу игриво.

? Вот почему волосы неубраны. И эта странная одежда. Может, я сплю. – Шутя протер глаза.

Елка подошла к нему впритык, подняла глаза счастливые.

? Как та синичка трепетная, пойманная в силки, хочу лицом в ладони теплые упасть, чтобы в их нежность окунуться. Сердце притихло, смущенное нежданной встречей.

Твой взгляд сейчас не обжигает, лишь греет ласково. Я, может, время тороплю, но не боюсь довериться судьбе – шалунье.

Как долго я тебя, единственный, ждала! Мираж из грез терзает, волнует мой покой, раздумья глупые тревожат сны. Недавно ночью у реки встретились случайно, и наша встреча была так коротка, что не успела я познать твой нрав. Горько сознаться, что нагрубила тогда напрасно. Признаюсь, была я не права.

С замиранием сердца ловлю луч солнца во взгляде лукавом, из глаз твоих лишь доброта струится. Мой милый, нежный, твоею лаской убаюкана, отныне и довеку я твоя. Воля моя и гордыня, и сила, и счастье нынче в тебе…

Когда влюбленный смотрит на зазнобушку, он, часто так, просто молчит. В молчании нет фальши. Тихая радость захлестнула парня хмельным круженьем. Стоит, немой, трепетный, будто опасается дать волю словам заветным, а душе так легко от несказанных слов, от невысказанных чувств.

Девушка к нему прижалась.

– Стыдливость моя прежде тебе не нравилась. Грозился зацеловать, утопить в нежности. Что же сегодня лишь молчишь, а ли чувства прошли, а ли желания пропали? Сердце девичье томится разве напрасно? Признаюсь, я еще не умею любить, но научусь, я обещаю. – Засмеялась тихо, встревожено.

Потянулась к его губам, едва коснувшись, поцелуем робким и поняла, что заигралась. Опустив смущенные глаза, отвернулась. Он за плечи обнял, повернул к себе и прильнул к устам так жарко, что захмелела, чем дольше, тем больше погружаясь в любовь. Задыхаясь от счастья, вырвалась из его объятий сладких.

***

Счастливая, не знала с кем поделиться своею радостью. На Мая обиделась за его глупую речь, да и не найти его сейчас. Ей хотелось видеть Химу. Кто поймет ее лучше, если не она, такая же счастливая. Несмотря на поздний вечер, решилась бежать в село.

Изба светилась всеми окнами призывно, в гости приглашая перехожих. Приветливо замахав хвостом, огромный пес встретил девушку благосклонно. Лизнул лениво ладонь и, гремя толстою цепью, ушел к себе в будку. Крадучись, подошла к окну, осторожно заглянула и то, что увидела там, сразило ее наповал.

Хима, залившись слезами, стояла у размалеванной печки. Рядом незнакомый мужик, в доску пьяный, свирепо вытаращив глаза, безжалостно хлестал ее по щекам. Старик прыгал около, тряся дряхлой голой головой, размахивая руками. Доносилось яростное, – шалава! Шлюха! В чулан закрыли, все равно к хахалю сбежала. Перед всем селом опозорила! Мало того, что снюхалась с самим чертякой, таскалась в лес к нему лето целое, так еще и перед самой свадьбой…

Вишь, старик, какая горячая у тебя дочка, нетерпеж у нее разыгрался. Ну, погоди! Дай дожить до завтра. Уж я-то научу тебя повиновению! Будешь в ногах валяться, просить пощады, я тебе этот позор припомню. Нагуляешься потом под моим батогом. Живо дурь выбью, потаскуха! Это раньше некому было воспитывать.

Хима только молча всхлипывала, пытаясь прикрыться от побоев, опустив покорную голову.

– Никакого сладу с нею нету. – Визжал старик. – Как и мать ее, потаскушка. Вся в нее пошла! Та по лесу шлялась, все ей мало было, пока не принесла в подоле. Потом подохла, а я должен был растить ее выродков. Пришлось из своей родной деревни уйти, в чужие люди податься. – Заскулил, охватив голову руками. – Выкормил на свою беду! И здесь обесславила, перед всем честным народом осрамила. Ой, горе мне, горе, в старости такое испытать!

Елка в ужасе бросилась назад, искать Мая, больше помощи просить не у кого. Его, как назло, нигде не было. Только днем, совершенно по секрету, так как он просил, ни в коем случае не рассказывать, где прячется, нашла друга. Зареванная, взбудораженная, тут же рассказала ему все, как есть, без утайки. От слов ее завелся мигом и уже через несколько минут они были у невестиных ворот.

Народу собралось на широком подворье полным-полно. Удивительное ли дело, дед, наконец, нашел себе зятя по душе. А, может, жених смог договориться с несговорчивым доныне стариком. Поговаривали меж собой, что он мужик жестокий, злобный и что ждет его будущую жену недобрая доля. Надрывно играла музыка. Несколько девушек в венках, в нарядных одеждах пели печальные песни.

Невесту, тщательно скрывающую заплаканные глаза, под руки вывели из избы. Жених стоял в центре веселой компании, уже будучи крепко подвыпившей, снисходительно улыбаясь, по-хозяйски оглядывая дедовы хоромы, плеткой постукивая себя по голенищам сапог. Кепка лихая на боку. Улыбка нахальная.

Хима, опустив глаза, безропотно направилась к нему и увидела за воротами своих друзей. От неожиданности даже споткнулась. Оглянулся, недовольный, и также увидел гостей незваных.

– Это еще кто такие?

Взглянул на будущего тестя и сразу все понял. Без лишних церемоний подошел к Маю, прищурив наглые глаза, плеткой в грудь ткнул, – эй, ты, отродье чертово! слышь, убирайся подобру-поздорову, пока еще я терплю, а не то не погляжу, что свадьба моя, что гостей полон двор, рожу мерзкую твою расквашу живо. И потаскушку свою не забудь. Неровен час, и ей перепадет пару затрещин. Вон, вырядилась, что ведьма, смотреть противно. – Брезгливо плюнул под ноги Елке. Та вспыхнула от такого унижения.

Напряженная доселе тишина взорвалась дружным хохотом. Стайка веселой ребятни обступили непрошеных гостей, дразнясь и кривляясь на все лады. Это еще больше рассмешило публику. Кто-то из них попытался запустить в незваных гостей солеными огурцами, и попал Маю в голову. Тут уже наступил предел всяческому ангельскому терпению.

Май взревел, как буря и, не жалея сил, в один момент все разбросал кругом. Кони, люди, пыль, столы – все перемешалось в воздухе. Крики женские, лай собачий, брань мужская – слилось в один визжащий гул. Когда улеглась немного пыль и грязь, никого не было рядом. Только они втроем, да старик отец, скукожившись от страха, возле собачьей будки. Правда, за забором самые смелые из баб, пытались заглянуть во двор, чтобы быть в курсе событий. Излишнее любопытство не одну такую свело в могилу преждевременно.

– Зачем? – горестно поджав разбитые губы, Хима теребила бусинки на груди. – Знать судьба моя такая, должна была мириться. А теперь, что мне делать? Кому нужна, обесчещенная? Все село нынче будет говорить, что расстроил черт свадьбу, к которому на свидание бегала.

Но Май, такой счастливый и такой взволнованный,

– Голубушка моя, спешу склониться с трепетной мольбою к твоим ногам, заглянуть в глаза испуганные.

Как часто этот наивный и слегка лукавый взгляд стегал мне сердце своей доверчивостью детской. Эта несмелая улыбка острым ножом точила грудь. Держался я, сил не жалея, но в последнюю нашу встречу слез твоих тихая капель сердце черствое растопила.

Я тогда молчал, лишь жадно пил грустных глаз заплаканную радугу и нежностью к тебе, что лучиком прогрелся. Как мне хотелось слезы девичьи унять, тебя обнять, к себе прижать и поцелуем успокоить. Отчаянно боролся я с жалостью, смешанной с любовью. Нахлынула в сердце мое и захлестнула меня всего такая теплая волна! Тогда ты мне такое счастье подарила, что не сравнить его ни с чем!

Прости, что волю чувствам не давал и, может, даже обижал речами едкими, я не хотел. Без злого умысла словами колкими бросал, в твое сердечко целясь.

Милая, славная, родная, пришел просить твоей руки. Поверь, у нас все будет, как у людей и даже лучше. Будь моей женой!

Прошу, прости за позднюю весну, за не подаренные поцелуи. За строгость встреч, за глупость слов, за утаенную любовь. Колени пред тобой склоняю, прошу, мольбу мою не отвергай, женой желанной стань моею. Я постелю к твоим ногам все диво мира нашего и всем назло, мы станем самыми счастливыми.

Хима растерянно кивала головой, всхлипывая то ли от счастья, то ли от обид прошлых.

– Вот увидишь, кроме нас, таких счастливых, никого не будет в целом поднебесье!

***

Таким взбешенным Елка своего отца еще не знала. Ему уже доложили о событиях, произошедших в селе. Кроме того, из плена удалось сбежать вороне, что была заперта в одной из самых потаенных комнат. Эта нахальная, горластая птица теперь на весь лес раструбит о его тщательно скрываемой тайне. Надо было ее сразу превратить в улитку, тогда бы на всю жизнь замолчала.

Хотя, что скрывать, ему нравилось беседовать с ней долгими вечерами. На все птица имела свое суждение и не всегда ошибочное. Часто спорили о чем-то, и ворона не раз побеждала в дискуссиях. А теперь, жди гадостей от этой наглой птицы. Того и гляди, что скоро с требованием вернуть кольцо гости заявятся недобрые.

Этот досадный случай, а также неповиновение Мая и дочери, вывели его из душевного равновесия. Они, зная его крутой нрав, едва переступив порог, бросились с мольбою в ноги. Выхода другого не было, хоть и знали, что вряд ли даст согласие на эту свадьбу. Он всегда мечтал видеть Мая своим зятем. От слов своих и желаний никогда не отступался.

– Отец милосердный, прошу не гневаться, мы любим друг друга и хотим быть вместе. Помоги нам соединить свои судьбы.

– Батюшка, – вторит с просьбой Елка, – прошу, не откажи. Дай свое разрешение.

Он от ярости даже говорить не может, такого нахальства сносить ему еще не приходилось. Посохом о пол стуча, громогласно заявляет,

– Сколько раз твердил, чтобы не путались с людьми, что ничего хорошего от этого не выйдет. Просил, чтобы держались от них подальше. Это их собственная жизнь и они сами должны в ней разбираться. Мы не вправе вмешиваться, говорил?

– Отец, если б ты знал, какая судьба ждала это невинное дитя. Я не мог допустить глумления над нею. Прошу, не осуди меня и пожалей ее!

– Никогда! Солнце и то всех не может обогреть! Слышите, отступники, никогда не получите моего благословения на этот брак. Я накажу вас, следуя зову справедливости!

Ты, дочь моя непокорная, будешь отныне взаперти сидеть, вязать и шить с утра до ночи, и никто, слышишь, никто не посмеет переступить порога твоей темницы.

А ты, строптивый, станешь отныне волком одиночкой. Начнешь лес мой охранять от нарушителей зловредных в другом обличии, и будешь своим воем наводить ужас на людей, не смея к ним приблизиться. Я все сказал. – Поднял решительную руку…

Хима бросилась к нему в ноги.

– Постой! Как можно быть таким жестоким? Это же дочь единственная твоя! Разве доброта – это проступок? Пожалеть ближнего – это преступление? Любовь – разве это не счастье? Знаю, обидели тебя, но не хотели ослушаться, надеялись, что нас поймешь и будешь милосердным к детям своим, неразумным. Что ж, если хочешь наказать кого-то, остудить свою злобу, накажи меня. Я виновата во всем содеянном. Зачем мне жить теперь? А их не трогай. Прошу тебя покорно, батюшка, не гневайся.