Марта

Как забыться? Как избавиться от мыслей горьких и чувств ревнивых?

Лишь там, на дне… на дне нечаянного сна от боли сможет успокоиться сожженное обманом сердце.

Хочу быстрее утонуть в забвении глубоком!

Хочу забыть, как там, на холме, возле старого клена, где шепчутся сонные травы, где ветра восторженный разбег брызжет прохладою свежей, где солнце красное прощается с землей и вечером хмельным закат рыдает томно, он, моя неверная любовь, моя обманутая надежда, встречался, но не со мной. Он целовал, но не меня, клялся в любви не мне, а мне лишь муку злую подарил, обидой безутешной сердце ранил. Как больно!.. Как тошно!.. Как невыносимо горько!..

В вечную бездну падает солнце, исчезают дни осмеянной весны, любовью не взлелеянные ночи, небо клонится и умирает. Так холодно и так грустно…

– Не боюсь объятий тьмы кромешной, что греют своим небытием; развеются печали, ревность голодная уйдет с обидою в обнимку, любовь обманутая отмается и в небо к звездам улетит, и станет тихо – тихо мне.

Забвение мое, ночь темная моя, я пленница твоя отныне и довеку!

Еще только чуть-чуть побудь со мною отблеск последний солнца, прощальный леса вздох и ветра шаловливый поцелуй…

Елка закрывает глаза. Призрак жизни невесомый едва качает притихшей памяти волна, что веет вьюгою усталой и кроет белым саваном обман, обиду острую, засыпает тихим снегопадом боль сердечную.

В груди ее больше не кипит жгучая ревность, засыпают заветные мечты и спят желания. Дыхание ее печали ничто уж не тревожит.

Любовь не забава и не игра… сон долгий и горький, как поцелуй. Тот поцелуй! Как ей его забыть! Уже тяжелый, грешный, он давит грудь, пронзает сердце мукой сладкой. Забыть!..

Внезапно рядом остановилась тень. Отец встревоженный,

– Дочь моя, что с тобой ныне? Почему ты здесь?

Подошел близко, положил руку на плечо, подняла тяжелую голову.

– Разлит туманом смертельный яд обмана, что захлестнул меня своей отравой горькой. Стынет кровь в остывших жилах и засыпаю я в тоске.

Отец, мой сон внезапный мне не страшен, страшно, что любви во мне уже не будет, она в озябшей груди гаснет.

Измена коварная сердце ласкает, обида ревнивая гложет его. Мне тяжко! Любовь во мне умирает.

– Доченька, расскажи мне о своих печалях, поделись с отцом и сразу станет легче.

– Не тая, как смогу, всю правду расскажу. Ослушалась твоих запретов, полюбила тайно и наказана жестоко. Прости, отец, мне этот проступок, покаяться хочу перед тобою.

Знаю, что наивна, что доверчива, что без разбору открываюсь всем, кто не достоин. Выслушай меня и сильно не вини дочь глупую свою, что сердце настежь распахнув, без оглядки впустила чужое, коварное, обманом пропитанное. Я не смогу довеку искупить этой ошибки. Теперь лишь только один выход. Забыть… Забыться…

– Молчи, глупенькая, не мучай себя наговорами! Не рассказывай о своих просчетах, не кайся, здесь нет твоей вины. Пойми, радость моя, все это не так страшно и не стоит так убиваться; все можно пережить, лишь только каплю терпения иметь. Не горюй так безутешно, достойный свои печали от других скрывает!

Пойми, весь этот мир ни одной слезы твоей не стоит, ни обид твоих унылых и пустых, ни вздоха горестного и напрасного.

Спрячь поскорей кручину, увидишь, вновь вернется радость в жизнь твою, и удача в ней поселится опять.

Не ропщи на судьбу, неудачи и ошибки могут быть у всех. Время лечит, оно успокоит страдания, все пройдет, и счастье снова заглянет в твои глаза.

Встань, доченька, иди ко мне, в мои объятия отеческие! Тебе кажется, что безысходность царствует теперь, и у меня нет сил сказать, нет сил утешить?

Запомни, девочка моя, жизнь – это постоянное обновление, она не останавливается и не повторяется. Каждое утро всходит солнце на земле, каждый день новые чувства рождаются, развиваются у нас. Они зажигаются, сгорают, и вновь вспыхивают.

Жизнь сильна верою и надеждою. И пока жива надежда и вера, жизнь продолжается. Поверь, любовь к тебе еще вернется.

Елка склоняет голову на грудь отцовскую, глаза слипаются, но невольно слова правдивые так утешают, оживляют сознание

– Дочь моя, прошу, подумай обо мне, не терзай старика! Как смогу жить без нежной улыбки, что лучиком светлым озаряет мои дни?

Сейчас мы твое горе мертвою водой зальем, и плату потребуем за обман коварный. Где он, обидчик твой, а, ну, подать его сюда! – ударил посохом о землю.

Перед ними оказался Сильван, удивленно оглядываясь кругом.

– Кому понадобился в столь неудобный час? Дела у меня сейчас вовсю.

– Обидел дочь нашу зачем? Зачем обманул сердечко нежное, обидой ранив, прошу держать ответ! – грозно нахмурил брови.

Он в ответ раздраженно,

– Вот в чем беда! Здесь нет моей вины, поверь, старик, я правду говорю. – К Елке недовольный повернулся.

– В последнюю нашу встречу там, у реки, любовь горячая моя не разожгла в твоем упрямом сердце огонька, не смогла напоить его волной пылающей крови. Она ослабла постепенно и исчезла, как утром ранним на траве роса.

Сердце жадное мое ты не захотела согреть своею ласкою и мое сердце охладело, нет в нем уже огня былого, он сам погас в моей груди. Тогда ты о любви говорила так дерзко, не верила в нее. Сознайся, я тебе был безразличен! Что случилось, откуда вдруг столько огня?

Прощай! Отныне дороги наши разошлись. На сердце благородное напрасно не надейся, притворной нежности не требуй от меня. Печаль бесплодную рассудком усмири, мечты ревнивые из сердца убери, оставь пустой, ничтожный разговор. Твоя вина, что холод нас развел, и бездна между нами пролегла. Сердце мое свободно в выборе своем, пленен я нынче красавицей другой, другую милую в свою любовь я за руку увел.

Подняла девушка голову, рассеяно глядя на него.

– Знаю теперь, был лжив торжественный обет…

? Я обманул? Напраслину терпеть нет моих сил. Кто не солгал хоть раз, хотел бы я взглянуть на дурака такого! Ведь жизнь дана зачем? Чтобы бурлить в кипении страстей, гореть в утехах бесконечных, наслаждаться разнообразием веселых шуток.

Оставим мудрость старикам, совесть старухам! Счастливей тот, кто судьбу свою смог оседлать, как скакуна лихого приручить. Пируй! Играй! Шути! Лови в сети своих утех доверчивых и простодушных, гуляй вовсю, чтобы потом не каяться!

– Гордые черты, язвительные губы, и рот, не знающий признаний нежных. А этот взгляд! О, как он жжет! Насмешливый и длинный, безмерный в своей жестокости.

Я не люблю тебя! Я не могу любить такого! Отец, сила чувств во мне еще не утрачена, пленил мне душу иной, не этот. Мне суждено быть с тем. – С облегчением, – не по тебе тоскую. Напрасно радуешься, ты мне не сделал больно.

– Безуспешно будешь ждать другого, нет его, и не может быть. Он – всего лишь вымысел твой. Могу играть любую роль! Так и на этот раз, всего лишь подшутил. В твоем сердечке его образ подсмотрел и без особого труда в жизнь воплотил. Ты получила, что хотела, бездушный призрак разбившейся надежды, что с первыми лучами солнца, увы, растаял. Нет его среди живых.

Потрясенная жесткими словами, Елка беспомощно оглянулась на отца.

– Так может быть?

– Конечно, лукавый может принимать обличие любое; он же с рогами, весь мохнатый, копыта на ногах, а сейчас видишь, Сильван – обыкновенный человек и даже очень симпатичный. Недавно мы с тобой видели его в другой фигуре.

– Разве ты, Сильван? Тот самый Сильван! Тогда, в первую нашу встречу, ты был в другой одежде, с другим лицом! Сам Сатана! Исчадие ада?

Кому она в любви клялась, с кем целовалась! О, что за шутка! Что за наваждение! И вспомнились слова старухи-призрака, грешить легко, как тяжело их искупление.