Командировка в Индию

Лиза тоже вспомнила, как на большой высоте рабочие, как цепкие обезьяны, перемещаются по бамбуковым стеблям, связанным между собой. Она уже давно хотела встать и уйти, но словно прилипла к креслу, да и торт еще не подавали. Андрей сидел рядом и все время подливал ей виски в стакан со льдом. Потом по традиции запели в полный голос: «По полю танки грохотали», а под конец Селиванов завел своим переливчатым баритоном: «Из-за острова на стрежень». И уже опьяневшая Лиза подпевала: «…и за борт ее бросает в набежавшую волну». Правильно, за борт, чтобы не было раздора в семье браминов.

Лиза, наконец, оторвалась от кресла, и Томилин довел ее до лифта, дальше она не позволила себя сопровождать. Она вышла на своем этаже и, когда сделала несколько шагов, навстречу ей попался нагло ухмыляющийся слесарь Виктор, которого Томилин в этот раз привез с собой.

– Наша умница Лиза напилась, – злорадно сказал он как бы в пространство.

Она сжалась в комок и быстро проскочила мимо, делая вид, что не видит его. Она его боялась, чувствуя, что в любой момент он может прилюдно опозорить ее, извратить и облить грязью ее отношения с Виханом. А еще страшнее, если он докопается до Вихана и запустит грязные сплетни в среде офицеров. Зыбкое равновесие держалось на материальной заинтересованности слесаря, в случае скандала, его бы сразу выперли отсюда.

Войдя в номер, она первым делом встала под душ, потом, как обычно, натерла тело умягчающими маслами и надела банный халат. Второй халат остался висеть в ванной. Халатов всегда было два, как и число спальных мест на кровати кинг-сайз. Она подошла к окну и широко раздвинула шторы. После захода солнца на набережной Марин Драйв, как обычно, кипела жизнь. Отсюда был виден почти двухсотметровый параллелепипед башни «Руби Миллс», предназначенный для офисов, и жилой комплекс «Империал» – башни-близнецы высотой двести сорок метров. «Удивительно, – думала Лиза, – в городе привозная вода, а им обязательно надо всех догнать и перегнать».

Она долго стояла у окна. Хотелось, чтобы пошел дождь и стекал своими слезами по стеклу, чтобы весь мир был накрыт дождем. И чтобы дождь пролился на Вихана, и он почувствовал, что небо умывает его Лизиными слезами. Но сезон дождей уже кончился. Через закрытое окно врывались звуки улицы; водители жали на свои клаксоны с особым остервенением, издавая то нервные короткие, то настойчивые сигналы, пробиваясь таким образом в плотном потоке машин. Иногда они высовывались в окно и, не желая уступать дорогу (не взирая ни на какие правила движения), темпераментно махали руками и что-то кричали друг другу. Дикари. Своей какофонией они заглушали все, даже если выпадешь из окна, никто не услышит.

Потом, устроившись удобно на кровати, она включила канал «СиЭнЭн». Телеведущая и международный корреспондент, крупная немолодая брюнетка в маскировочном костюме, вела репортаж с места события, из какой-то африканской страны, где случился очередной переворот. Лиза часто смотрела ее программы, иногда брюнетка вещала из студии, но чаще всего ее несло в самое пекло. Вот и сейчас уже немолодая американка, одетая в бронежилет, металась, рядом с автоматчиками по пересеченной местности. Мысли о масштабе мировых катаклизмов почему-то утешали. Прав, наверное, Прабхат: «Жизнь – это страдание». Вот, может, и она, Лиза, всю жизнь посвятит горячим точкам, ведь переводчики там тоже нужны.

Проснувшись в воскресенье в одиннадцатом часу, Лиза первым делом нашла телефон: никаких известий от Вихана не было – держит слово, данное семье. Она спустилось в ресторан, к счастью там было пусто, завтрак уже заканчивался. Старший официант Рассел принес волшебный напиток, который он в тяжелых случаях подавал Генычу и Роме, потом внимательно посмотрел на Лизу и удалился. Вместо кофе он предложил ей молочный коктейль с медом, куркумой и травами.

– Наши женщины пьют это для красоты и бодрости, – сказал он с отеческой заботой.

Потягивая молоко, Лиза думала о том, что никогда уже больше не будет счастлива. Собственно, ей и раньше не везло, единственный человек, который ее преданно любил и понимал, был папа. Он всегда пытался ее предостеречь от жизненных неудач. Но разве все предусмотришь. Это была третья неудача – сначала ее предал Федор, потом она сдуру вышла замуж, а теперь Вихан… Личная жизнь постепенно превращалась в катастрофу.

Чтобы развеяться, Лиза направилась в город, ведь она скоро уедет и больше не увидит этих улиц. Расставание с городами – все равно что расставание с людьми; хочется вглядеться в глаза и в каждую черточку, чтобы сохранить их в памяти. А этот город тем более. Она шла по Хорнби Роуд, которая теперь называлась Дадабхай Наороджи Роуд, самой красивой улице, построенной англичанами на месте хаотичных поселений разноплеменного торгового и рабочего люда. Оказывается, что торговец хлопком Дадабхай Наороджи был интеллектуалом и политиком, первым азиатским членом британской Палаты Общин и одним из основателей Индийского Конгресса. И поскольку он был парсом, то принес клятву в Британском парламенте не на Библии, а на Авесте – священной зороастрийской книге. Это обстоятельство, а именно, то, что огнепоклонник не отказался от своей веры, почему-то успокоило Лизу; приятно ходить по улице, которая названа в честь такого достойного человека.

Пяти-шести этажные дома вполне напоминали европейские, с той лишь разницей, что в их архитектуре смешались элементы классицизма, готики и барокко, а некоторые из них по-индийски пестрели орнаментами и украшениями в восточном стиле. Была и еще одна особенность: первые два этажа представляли собой анфилады, галереи для променада переходили от дома к дому на протяжении всей улицы, соответстветственно меняя свой архитектурный стиль. И можно было понять англичанина Стива, которому щемило сердце от одной только мысли, что в этих прекрасных домах теперь живут индийцы. Лиза прошла мимо храма огня парсов, встроенного в перспективу улицы; могучие ламассу на коренастых копытных ногах поддерживали арку входа. Около храма стояли женщины с покрытой головой и мужчины в черных круглых шапочках. Собрались, видно, на какое-то таинство. Потом она перешла на другую сторону и углубилась в прохладную галерею. Здесь за толстыми стенами когда-то находились конторы белых сахибов. И до сих пор там контора Кука приглашает объехать весь свет (если вас одолела скука). Белые леди, когда-то прогуливаясь здесь, покупали чай и кофе у Филипсов под живописной вывеской «Рембрандт энд Вандейк Лимитед», и лучи палящего солнца не могли испортить их природную бледность. Она прошла магазинчики со старомодной хлопковой одеждой, зашла в старую сувенирную лавку с деревянной резной мебелью и латунной посудой, которая занимала целых два этажа, именно здесь Сосница и покупал свои резные табуретки. Все осталось, как было в середине двадцатого века, когда отсюда ушли англичане. Не хватало только дам в белых длинных платьях под кружевными зонтиками, рикш и индусов с носилками.

Уезжать не хотелось, нечего спешить в темноту петербургской осени, к тоскливому одиночеству. Где-то внутри было ощущение, что ее отношения с Виханом не закончены. Не поставлена еще точка. Понятно, что он сейчас под влиянием родственников, и, может, ему труднее, чем ей. Не так просто выпутаться из этих индийских традиций. С другой стороны, непонятно чего ей здесь ждать. И вдруг Лиза вспомнила про Аванти и мигом набрала ее номер. «От Хорнби Роуд до Черч Гейт совсем недалеко», – сказала ей Аванти по телефону. Пригласила в гости!

Аванти жила в солидном доме колониальной постройки, именно в том дворе, где в закутке притулился ларек, в котором мужики покупали спиртное. Очередь у ларька стояла только тогда, когда здесь останавливался рабочий автобус, и два продавца с вороватым взглядом шустро заворачивали бутылки в бумажные пакеты.

Лиза нашла нужный подъезд, поднялась по лестнице и позвонила. Когда ей открыли, сразу подбежала болонка Зоро, узнала. Пахнуло благовониями. Лиза осмотрелась. Большая комната с двумя высокими окнами служила гостиной и столовой. Обстановка комнаты была похожа на музей истории семьи, чего тут только не было: огромный дубовый стол, стулья с причудливыми резными спинками, старинное бюро, кожаный диван, накрытый покрывалом с причудливым тканым рисунком, вазы, множество индийских безделушек и, конечно, статуэтки и живописные изображения божеств в багетных рамках. Резная табуретка в углу вообще была колченогой и опиралась на стопку книг.

– Какой у вас красивый дом, – сказала Лиза, – шкаф с резными слониками и пальмами, наверное, из красного дерева?

– Он мне достался от матери, а ей от своей матери, – Аванти суетилась, накрывая на стол.

Из полутемного коридора вышел Вайбхав и уселся за обеденным столом. Он прихрамывал, глаза у него были потухшие, а лицо приобрело сероватый оттенок. Аванти принесла в большой супнице суп из дала. Вайбхав сложил руки в намасте, прочел про себя молитву.

– У нас кухарка бенгалка, – говорила Аванти, – она давно с нами, хорошо готовит. Особенно ей удаются блюда из овощей. Сегодня будет чарчари – это жарено-тушеные овощи, для этого блюда очень важны баклажаны, и она умеет их выбирать.

Потом пили чай с европейским печеньем, которое принесла Лиза. Разговоры начались за чаем. Как им рассказать, чем Россия отличается от Индии? Поваров и слуг у обычных людей нет, даже у тех, кто ездит на приличных машинах. Населения для этого не хватает. Переводчики-мужчины тоже в дефиците, в отличие от Индии мужиков в России меньше чем женщин. Все дворники живут в Москве, а в других городах на улицах как в Мумбаи. Климат такой, что если заснешь на тротуаре, то замерзнешь насмерть. И у всех шкафы ломятся от одежды, перемена на каждый сезон. А бабушкину мебель молодая семья обычно выбрасывает.

– Как это неэкономно, – разволновался Вайхваб, – если вещь еще может послужить, зачем ее выбрасывать?

– Затем,– отвечала ему безобидно Лиза, – чтобы поехать в магазин и купить новое. Радоваться покупкам, радоваться тому, что все теперь на твой собственный вкус.

– Радоваться, – вздохнул Вайхваб, – разве можно радоваться, когда ты выбросил историю своего дома на помойку? И еще деньги зря потратил.

Аванти стала делать знаки Лизе, чтобы она не раздражала его. Она перебила Лизу и стала уговаривать мужа пойти прилечь. Когда Вайхваб ушел к себе, Аванти сказала Лизе, что он серьезно болен и собирается в Варанаси на священную реку Гангу, куда люди обычно едут умирать. Потом она спросила:

– Что у тебя случилось? Ведь ты не зря пришла.

– Да, призналась Лиза, – я хотела больше узнать про индийскую семью. Но сначала мне надо, чтобы вы позвонили в больницу и спросили на маратхи о состоянии здоровья одной женщины. Это моя знакомая. Аванти пришлось уговаривать. Наконец она набрала номер и, похоже, что ее соединили с отделением.

– Она поправляется, – сказала, наконец, Аванти, – ее через пару дней выпишут, сама спросишь.

– А что с ней было, вы же долго говорили и головой качали? Скажите мне.

– Она попала в аварию на машине, – неохотно отвечала Аванти, пристально глядя на Лизу.

Догадалась, наверное, и нравоучительно продолжила:

– Что тебе про семью сказать, женщина заранее знает, что выходит замуж на всю жизнь, хотя, может, до свадьбы и лица жениха не видела. Сложнее всего привыкнуть к матери твоего мужа. Она хозяйка в доме, может и обидеть, но индийские женщины умеют радоваться жизни.

– Я слышала, что обеспеченные люди не живут вместе с родителями, – возразила Лиза. – А богатые и вовсе делают, что хотят.

– В высших кастах дети тоже приучены советоваться с родителями – это традиция, дань уважения. А на счет разводов – если муж аскет или импотент, ребенка можно зачать от его брата или другого мужчины. А если по правде сказать, то интимные отношения супругов еще со времен античности входят в число священных ритуалов.

Лиза не смогла скрыть улыбку. Вот, наверное, что ее так привязало к Вихану – ритуал интимных отношений. Это не просто так, это должен быть именно ритуал. Аванти тоже улыбнулась – опять догадалась. Ну конечно, и его ум и выдержка и многое другое. И всего этого больше нет. Пришлось рассказать Аванти все. Та слушала внимательно, спрашивала, сколько братьев и сестер в семьях.

– Так вот, – качала головой Аванти, – если твой мужчина разведется, ну допустим, из-за того, что у них нет детей, то ее сестра может претендовать на него.

– Какая ерунда, – возмутилась Лиза.

– Это не ерунда, детка. Семья должна быть с детишками и большим домом. Индийцы не любят делить имущество, все связи, капиталы, иные активы должны оставаться в семье. Тогда можно будет всем детям дать хорошее образование, позаботиться о больных и старых. Поэтому успокойся, мы обычно говорим: «Мудрый не горюет о потерянном, об умершем и о прошлом».

Когда Лиза вернулась в отель, к ней зашел Роман.

– Ты вчера была не в себе, думал, что пошла топиться, – сказал он шутливо.

– Что тебе? Опять кто-нибудь попал в полицейский участок?

– Нет, пока. Я звонил на завод. Замену не собираются присылать, – говорил он извиняющимся тоном. – Они только недавно продлили твою рабочую визу, а теперь что, снова кого-то оформлять, плюс билеты туда-сюда. Так что сиди ровно.

– Уходи, Рома, – сказала Лиза.

Она упала на кровать и закрыла лицо руками, слезы лились, как водопад. Она и сама не знала, хочет она уехать или остаться.

Полоса неудач

На работе, как обычно, что-то двигалось, а что-то спотыкалось об индийский менталитет, и береговые испытания, или как их еще называют – швартовые, очередной артустановки постоянно откладывались. Под стендом с банкой краски расположился матрос, присланный вместо Ганеши и Шинде. Высокорослый, смуглый парнишка с наушниками в ушах. Говорили, что с тех пор как мать нашла ему невесту в интернете, он просто помешался, все время сидит в сети или говорит по телефону. На работе он искал укромное место, ставил там свою банку с краской – одной рукой красил, а другой держал мобильник, развивал отношения с будущей невестой. За одержимость в покрасочном деле его прозвали Пикассо. Только сегодня он не красил, а обдирал краску зубилом с детали под названием клин, покрашенной случайно, по невнимательности. Рядом Гриша хватался за голову.

– Что ты делаешь? Погубишь деталь, надо растворителем. Немедленно брось!

Сурешу пришлось просто вырвать деталь из рук Пикассо. Парнишка удивленно поднял глаза, но ничего не слышал через заткнутые уши. Он только дурацки улыбался и продолжал разговаривать. Сурешу, который пытался докричаться до Пикассо, тут же было дано задание, найти нужный растворитель, и в принципе приглядывать за новоиспеченным женихом, ведь парень своей невесты еще не видел наяву, волнуется, мало ли что еще может натворить.

– Лизавета! – раздался сверху голос Томилина, – идите с Сурешем на причал, там, на корабле Генычу плохо. Где наш автобус? Найдите водителя.

Найти водителя не удалось, и Лиза с Сурешем двинулись по солнцепеку в сторону причала, но на полпути встретили Геныча в сопровождении индийского матроса. Перепуганный и побледневший Геныч производил жалкое впечатление.

– Что случилось? – спросила Лиза.