Командировка в Индию

– Ты мерзкая задница, белая проститутка… – нападала Рашми.

Но Лиза уже открыла дверь в коридор и жестом приглашала ее выйти. Рашми огляделась, видимо боялась публичной сцены. Бросив взгляд, полный ненависти и злобы, она покинула жилище соперницы.

– Ты губишь семью, из-за тебя страдают все, – кричала она из коридора.

Может по индийским понятиям Рашми и была красива, но она мало чем отличалась от тех, с кем Лизе приходилось иметь дело на расчетной стойке отеля или в офисе авиалиний «Этихад». Они всегда были убеждены в своей правоте, даже если деньги с карты клиента снимались дважды (что нередко случалось), отбивались и горланили на повышенных тонах, пока Лиза не вызывала старшего менеджера.

Но устраивать разборки теперь, когда Вихан окончательно потерян… или, судя по реакции Рашми, не потерян? «Выходит, у них там разногласия продолжаются, – думала Лиза, – что-то случилось. Самое смешное, если у Вихана появилась еще какая-нибудь женщина». Но пока ей было не до этого, своих проблем хватает. И она снова стала дозваниваться до Аванти, чтобы найти врача-гинеколога.

Три дня до выхода в море

Аванти упорно не отвечала на телефонные звонки, а дни шли. Размеренные рабочие будни с неспешностью индусов, непредвиденными обстоятельствами и постоянной угрозой срыва сроков были напичканы мелкими происшествиями, как батон пересушенным изюмом с косточками.

Еще одна платформа была готова к погрузке на корабль. Вот она, подвешенная к крану, поехала по воздуху, минуя стоящую посреди цеха огромную сетчатую антенну радара, огибая офисные постройки, и уже почти приземлилась на платформу прицепа, но антенна мешает, и платформу никак не поставить ровно. Собралась целая толпа советчиков. Говорили, что надо убрать эту дурацкую антенну, но если ее, как выяснилось, убрать невозможно, то тягач надо подать … и тут мнения разделились: слесари, пришедшие из соседнего цеха, считали, что вперед, а работники со смежных участков уверяли, что подать надо назад, только назад. Но никто никуда не ехал. Внизу, вокруг огромного тягача, с подъемным краном и прицепом, нарастал тихий ропот.

– В чем дело? – высунулся Томилин из окна своей стеклянной будки.

– Они говорят, что ключа нет, – крикнула Лиза Томилину, – ключа от зажигания.

– А где водитель? – спросил Томилин.

– Он пошел искать ключ, – пересказывала ему Лиза разговоры в толпе. – Вчера, когда загнали тягач, он его куда-то положил, а теперь найти не может.

– Удивительно, – хмыкнул, ругаясь про себя, Томилин, – они тут вроде не пьют, а разгильдяи почище наших.

Пока искали ключ, пришла команда не грузить. Потому что с пирса кран не достанет до корабля, который стоит вторым к причальной стенке. Индийцы ухмылялись – все, что не делается, делается к лучшему. И 15-тонная конструкция поехала по той же сложной траектории на старое место. Суреша отправили на причал, узнать, когда корабли перегруппируются. Теперь уж до обеда ничего не изменится.

После обеда, встречая автобус у проходной, Суреш первым делом доложил, что на погрузку дано добро, корабль стоит непосредственно у стенки. В цехе дым и смрад от работающего тягача – ключ от зажигания нашли. Идет подготовка к погрузке, а водитель пока вышел в сад.

– Лизавета, – снова кричит Томилин из каптерки, – скажи им, пусть заглушат двигатель, а когда погрузят, заведут. Весь цех в дыму.

В саду рядом с курящими восседал на лавке Прабхат, тут же крутились водитель и еще два индуса. Прабхат принес Томилину сварные детали, но его опять повело на рассуждения о жертвенности:

– Жизнь каждого человека, – завел он старую пластинку, – это ритуал искупления, и мы все участвуем в этом ритуале. Отдавать и отказываться – такова индийская философия. Нищий должен отказаться от куска хлеба, а богатый от чистопородного скакуна или автомобиля последней модели.

Индусы понимающе кивали. Прабхат все-таки умеет завладеть аудиторией. Лиза поймала себя на том, что она тоже его слушает и почти автоматически переводит для русских.

– Прабхат, – перебила его Лиза, – скажи мне, где у вас учат проповедовать?

– Сложно ответить, – вздохнул недовольный оратор, – это идет с детства, из семьи и от учителя.

Около Прабхата никто долго не задерживался, его слушали как радио, заходя в сад, чтобы проветриться в тени или покурить. Водитель тягача тоже немного постоял рядом и пошел дальше, сбивать камнем кокосы с пальмы. И вдруг раздался душераздирающий крик. Лиза вздрогнула и оглянулась на крик, прибежали испуганные слесари. В саду под пальмой корчился водитель. Все понеслись к жертве, и впереди всех Прабхат.

– Он упал, как подстреленный, я видел, – объяснял всем Прабхат. – Но это другой кокос, а не тот, который он сбивал. Хорошо, что не на голову.

– Некому глушить тягач, и ехать теперь тоже некому, – повернулась Лиза к спустившемуся из каптерки Томилину, – водителя кокосом зашибло.

Орех приземлился на плечо пострадавшего и наверняка что-то вывихнул или сломал.

– Жизнь – это страдания, – подвел итог Прабхат с видом «я же говорил».

Все стояли молча, боясь тронуть жертву. Кто-то уже позвонил в санчасть, вот и носилки уже несут. Русские наперебой высчитывают массу кокосового ореха и силу удара. А индусы молятся и благодарят небеса за то, что не на голову свалился. Понятно, что погрузка опять откладывается.

По дороге домой Лиза решила зайти к Аванти. Дверь ей открыла молодая женщина. В первый момент они обе от неожиданности растерялись. Потом Лиза сообразила, что это, вероятно, дочь Аванти.

– Я полагаю, что Аванти – это ваша мама, – сказала она. – Я звонила ей по телефону, но она не отвечает.

Лиза представилась, а прибежавшая болонка Зоро подтвердила знакомство своим поведением. Дочь Аванти улыбнулась и пригласила ее войти. Лиза прошла в гостиную и сразу заметила, что какая-то невидимая паутина покрыла все предметы в комнате, как будто они замерли, не чувствуя теплой руки хозяйки.

– Что случилось? – спросила она.

– Я вам чаю налью, – сказала девушка, видя Лизино смятение.

Она тоже присела и рассказала, что отец ушел странствовать как саньясин[18 - Саньяса – этап в жизни индуса, когда он отказывается от всего материального и идет странствовать.], и мать его сопровождает.

– У нас некоторые люди, когда они чувствуют, что в жизни выполнили все свои обязательства, уходят из дома, – сказала девушка. – Но мои родители просто совершают паломничество в Варанаси, где отец хочет умереть, потому что болезнь его совсем поглотила.

Сердце Лизы сжалось: Вайбхав и Аванти, как простые дервиши, ушли, все бросив, на берега Ганги с чашей для подаяний. И будут спать на берегу или на асфальте, а когда Вайбхав умрет, Аванти купит дров, чтобы сжечь тело мужа на костре. И она вспомнила слова Аванти: «Мудрый не горюет о потерянном, об умершем и прошлом».

– Не переживайте так, – грустно улыбнулась дочь Аванти. – У них есть сбережения, и они могут снять комнату в Варанаси, там много таких домов, где дешево сдаются комнаты тем, кто приходит умирать.

Но с другой стороны, Лиза слышала, что пока паломники идут, они продолжают бороться за жизнь, настолько велико стремление умереть на берегу Великой реки. Это не доживание и не умирание в больничной палате, а путь познания, новых открытий, душевных переживаний, моментов просветления и даже радости. Гармония с миром, завершение движения духа, прежде угнетаемого суетной жизнью, а теперь свободного.

И бродяг нигде не гонят, их принимают как данность, как неотъемлемую часть общества. Индийский мир – очень цельный.

– Вы не пугайтесь, – говорила молодая хозяйка, – это удивительно одухотворенное место, там нет печали, а есть благость и счастье освобождения от кармы. Я была там. Вечером в разных местах на набережной появляются огоньки – это зажигают погребальные костры. Туристы и местные узкими улочками спускаются к местам совершения обрядов. Костры разгораются, люди молятся, напутствуют умерших; и на этом необычном променаде царит дух свободы, и лица у людей там особенные, потому что это бесконечный праздник.

Лиза вышла на улицу и пошла по теневой стороне под сенью раскидистых деревьев. «Ничего себе праздник», – думала она про Варанаси. Она и раньше слышала, что это зрелище похоже на фестиваль. Но, к сожалению, не все могут купить дрова для погребального костра. И тогда… тела кидают в Гангу.

Невозможно привыкнуть к этой стране. Не зря Моти говорит: «Если живешь на реке, подружись с крокодилом». Но сейчас ее одолевала усталость, хотелось есть, и она ускорила шаг, чтобы поскорее добраться до отеля. Теперь она уже не сомневалась, что поселившееся в ней существо меняет ее вкусы и привычки, ставит на чистом листе затейливые кляксы новых правил, из которых вырастет стебель с неизвестно каким цветком. И было ощущение, что ее жизнь начинается сначала – совершенно другая жизнь, с другой кармой. Вместе с изменившимися пристрастиями в еде изменились и взгляды на окружающий мир. Он словно отодвинулся, расширив пространство для кокона, в котором она пребывала вместе с этим существом. Все прежнее не имело особого значения, и текучка тоже быстро отошла на второй план. И когда она мысленно заглядывала внутрь себя, всегда извлекала из глубины спокойствие и уверенность.

На следующий день завершили погрузку, и бригада переместилась из цеха на палубу. Работать на корабле, если держаться в тени, было вполне терпимо, к тому же аюрведические таблетки помогли Лизе, и, к счастью, никто по соседству ничего не красил, причал был почти пуст. Как хорошо, когда корабли уходят в море. В соседней гавани стояли десятки яхт на приколе. И если не глядеть вниз на воду, то можно было представить, что ты где-то на курорте. Но в этом городе невозможно без ложки дегтя, на единственном корабле, который находился неподалеку, таскали якорную лебедку – то с одного борта, то с другого, и лебедка эта со всеми прочими механизмами скрипела так, как будто на ржавой цепи вытягивали ведро из сверхглубокой скважины.

За три дня до начала испытаний приехали Роман и Геныч, и на разных палубах все дружно включились в ударный труд в поте лица, а точнее, в поте с головы до ног. И наконец, настал день, когда в предрассветных сумерках сдаточная бригада во главе с Романом поднялась на борт и быстро исчезла в трюме. В кубрике сразу поставили чайник и стали разворачивать гостиничные ланч-пакеты с завтраком. На корабле было полно людей, но он выглядел пустынным, только дежурные у трапа и по бортам. Потом с берега прибежал вестовой, и на мостике почувствовалось оживление. Швартовы отдали без всякого шума и плавно отчалили. Матросы работали слаженно и быстро – кому посчастливилось попасть на военную службу, контракты заключали минимум на десять лет.

Пока шли на полигон, постоянно меняли скорость, то стопорили ход, то выполняли крутую циркуляцию на скорости. Уж эти кидания корабля да еще в качку, как их любят молодые индийские офицеры, но придраться было не к чему, все двигатели работали отлично. Только вот у Лизы циркуляция вызывала тошноту. Она вышла на вертолетную площадку подышать свежим воздухом и сразу напоролась на боцмана. Он был так ошарашен, увидев женщину на корабле, да еще белую, что стал заикаться.

– Ухожу, ухожу, – махала на него руками Лиза, – еще один глоток воздуха и ухожу.

Обедали в кубрике, ординарец принес индийский суп и жареную курицу, специально приготовленную для русских. Потом мужики долго возились на палубе и в посту управления.

Стрельбы начались утром. Палубу очистили от людей, приемочная комиссия, которую возглавлял все тот же коммандер Ачари, расположилась на мостике, а бригада распределилась по постам. Когда стрельбы были закончены, все столпились в носовой части, и Лиза настороженно оглядывала офицеров, ища глазами Вихана. Но его не было.

Роман остался доволен испытаниями. Они с Гришей вышли на верхнюю палубу, а вокруг них уже собралась толпа индийцев, младшие инспекторы и примазавшиеся к ним добровольные наблюдатели. Тут и началась основная Лизина работа – обсуждение, то есть препирательства с толпой. Офицеры глядели с мостика и наверняка одобряли активность своих подчиненных. Роман с Гришей, сохраняя полное спокойствие, отбивались от вопросов. Матросы докапывались до всяких мелочей, высказывали собственную точку зрения на законы физики – и ни за что не хотели уступать доводам противной стороны, ударяясь в казуистику. Спорили уже не ради истины, а ради самоутверждения. Хлебом их не корми, только дай поспорить. Но когда матрос в старшинских погонах заявил о якобы слишком кривой траектории снаряда, Лизе хотелось сказать ему: «Ты про закон Ньютона слыхал?» – но ее дело маленькое, повторяй, что тебе говорят. Препирательства продолжались около часа, пока не явился коммандер Ачари с сообщением о том, что высокая комиссия вынесла свой вердикт – отлично.

Уже ночью бесшумно пришвартовались к спящим кораблям четвертым по счету, и приставленный к бригаде ординарец, вывел всех в полутьме через спящие корабли. На причале их ждал автобус. В автобусе и кемарили до рассвета, потому что без Ракеша с его ворохом бумаг на въезд и выезд из доков не выпускали. Как объяснить охранникам-сикхам, что люди не с неба упали. Никто не удосужился позаботиться о разрешении на выход. Водитель с кем-то связывался по телефону, перезванивал, ему тоже звонили. И наконец, какой-то начальник, разбуженный среди ночи, дал приказ охране – пропустить.

Добравшись до отеля, уставшая Лиза плюхнулась в постель, но долго не могла уснуть. Она была уверена, что Вихан присутствовал в рубке, она просто чувствовала его взгляд, наверняка он видел ее. Но, как сказал Прабхат, индийская философия – это отдавать и отказываться, и, наверное, здесь многие исповедуют ее, поэтому и любят болливудские фильмы с хэппи-эндом. И ей тоже пора выйти из индийского колеса сансары – отдать, освободить душу от лишнего груза. Короче – пора спуститься на землю.