Реалист

Как всех предупредить?

Тик.

ТИК!

Не выдержав, Ворон сильно ударил по старым настенным часам, глупо лежавшим на столе, дополняя прочий хлам. Пластмасса даже не треснула. Их стрелки указывали правильно время только два раза в сутки. Секундная стрелка шаталась вперед-назад, громко шурша шестернями. Ворон не хотел убирать эти часы. Они были нужны. Они служили границей между умиротворенностью и жизнью и безумием и смертью. Он знал, что если пересечет эту границу, то не вернется оттуда…

Вокруг часов горой хлама возвышались старые книги, принесенные друзьями, бутылки, черные перья, галстук-бабочка и всякие безделушки, которые он должен был отдать другим людям.

Из стен старой католической церкви давно выветрился запах ладана, но благоговение до сих пор вызывает трепет у входящего. Ворон давно к этому привык. Церковь привлекала его большим круглым окном на втором этаже под крышей. Она открывала большую панораму Рудимента и немного Зенита, со всей прилегающей территорией и Трактом. Огромная клетка для птицы одиночки, которую он спокойно открывал и закрывал когда приходилось. Клетка, в которой он мог дать больше воли своему демону, не концентрируя на себе и не отпуская совсем. Конечно, для него всегда было место рядом с друзьями, но он не горел желанием к ним возвращаться.

Церковь – его дом и он давно перестал считать это место богоугодным, как и все остальные. Ворон как бы испортил его своим присутствием. Это место должно было его отвергнуть, однако бережет по сей день. Видимо, не так уж он грешен. Назвать это место домом довольно сложно – здесь нет даже кровати. Только старое, дырявое, засаленное кресло, которое Ворон двигал из угла в угол в зависимости от настроения, времени дня и погоды.

Парень запрыгивал в него и погружался по пояс, закидывал ноги на подлокотники, спинку, или вообще ложился, оставляя на кресле лишь пол спины и голову, выпирая вперед острые колени. Кресло выглядело достаточно «по-королевски», хотя время его не пожалело. Высокая, изогнутая спинка, широкая, глубокая седушка… Ворон его обожал! И если бы ему привелось жить на помойке, его бы это нисколько не расстроило, если бы с ним было это кресло, бокал вина и его костюм.

Никто не мог представить Ворона без костюма. Аристократ не Аристократ без него. Никто попросту не видел его без белой рубашки, черных брюк и пиджака.

Черные глаза-бусинки отражали полумертвый город. Ничего красивого или интересного там не происходило на данный момент. В такие времена Ворон искал в небе своих соратников. Он до сих пор питал надежду найти ту особенную птицу, что дала ему его настоящую жизнь. Но Ворон ясно понимал, что после стольких лет вероятности того, что она жива почти нет. Однако сердце до сих пор трепетало каждый раз, когда он слышал карканье. Черные птицы нередко пролетали мимо его окна или над головой, но среди них не было ее. Среди миллиона чернильных птиц Ворон непременно узнал бы одну особенную со шрамом на крыле.

Неожиданно тишину нарушил чеканный топот одного «солдата». В голове Ворона сразу промелькнуло: «Страйк». Но когда над лестничным пролетом показались розовые локоны, он удивился. «Как могут так громко топать пятьдесят килограмм?».

– Здравствуй, – вздохнула Эмили.

– Здравствуй, – удивленно ответил Ворон. – Не ждал.

– Извини, больше мне некуда было пойти. Можно я у тебя немного побуду?

– Да, конечно. А что случилось?

– М-м, ничего, – она остановилась по пути к окну, растерянно оглянулась, будто появилась тут в первый раз, и тут же села в кресло. Словно забыла чье оно и что ни разу не садилась в него до этого.

Ворон удивился этому, но виду не подал, неизменно спокойно разглядывая подругу большими вороньими глазами. Он подошел к креслу, пододвинул невысокий табурет и присел напротив девушки.

Эмили утомленно опустила плечи и голову, сжав руки между ног.

Невзначай ее глаза поднялись и встретили его взгляд. Он глядел большими, блестящими глазами, словно наполненными слезами. Они были едва ли не черней глаз Сая. Смотрел, не моргая, нежно и по-доброму. Эмили просто не могла оторваться.

Время замерло, словно поддалось сломанным часам на столе.

Мимо ее ушей на секунду будто просвистел ветер, шумящий в прорехах меж деревьев в ночном лесу.

– Расскажи, – негромко произнес Ворон.

Девушка отошла от транса:

– Я… Не совсем уверенна в своем решении. Пойти с вами.

– В этом нет ничего такого. Что тебя смущает?

– Это же преступление. Грех.

– Это преступление лишь для Зенита. И все эти законы действуют только там. Рудимент же ничему не подчиняется – он старается выжить. Вот мы, все перед Всевышним! Бог сам дал нам такие испытания, и воровство – один из немногих способов выжить. Думаешь, он дал бы нам этот крест, если бы хотел, чтобы мы не делали этого?

Девушка мотнула головой.

– Если мы подчинимся Ему и его условиям, придуманным когда-то давно, то умрем. Для истинно добрых дел можно и рискнуть, а грехи искупим потом, когда испытания закончатся. Вот подумай: разве подчинение на смерть себя и других из-за голода не есть грех?

– Времена изменились, – ответила Эмили.

– Да, но я говорю про начало, когда воровство у нас только зародилось, – молодой человек поднялся, обошел кресло и оперся о спинку. – Ты все же права и теперь это дело гибнет, а значит – все было не зря. Без воровства мы не смогли бы дожить до этих времен и добиться сегодняшнего состояния, но спокойно вздыхать еще рано.

– Но вы же ужасно рискуете! Что если вас поймают?

– Когда мы воруем, Зенитцы не замечают этого. Им всего достаточно в избытке. Мы просто берем лишнее, будто Робин Гуд и его шайка… Добровольно это они никогда не отдадут. Не-ет. Их желание избавиться от нас не иссякло. Власти до сих пор считают нас отходами человечества. Людей давно перестали делить по расам и нациям. Людей делят на богатых и бедных. И это задело все семь наций, не смотря на их объединение. Каждый стремится тебя упрекнуть – от Королевы Англии до последнего пса. И не дай Бог они вспомнят об их проклятой программе уничтожения… Тогда все будет напрасно. Все стремления пойдут к черту, а то, что мы строим, назовут Утопией. По сути, мы возводим город на минном поле.

– Это страшно, – вздохнула Эмили. Все это время она увлеченно слушала его. Никогда до этого Ворон так много не говорил. Будто поднялась особенно важная для него тема, которую он не мог не увенчать тирадой. Его голос просто очаровывал.

– И страшно не все это потерять, а снова пережить этот ужас, бессмысленные смерти…. И тогда нам уже не удастся спрятаться в глубине Рудимента. Нас просто затопчут, – зловеще прошипел он.

– Но… А мы готовы к этому?

– Предельно. Главное – быть готовым морально. Твое счастье, что ты не застала начала. Взглянула бы на нас тогдашних – не стала бы ругать за то, что мы делаем сейчас.

– Мы? – только сейчас Эмили услышала в его словах «мы» и «нас». – Но разве ты не работаешь в Зените? Я надеялась, что хотя бы ты остался единственным честным человеком, хотя бы ты на самом деле работаешь в Зените… Ты тоже вор?

– Но мы же вроде уже все разъяснили…

– Я не сказала, что простила ложь, – девушка встала и отвернулась к окну.

Наступила пауза.

Тишина свистела в ушах, доводя до безумия шумом кровяного давления и стука взволнованного сердца.

Где-то далеко-далеко раздался гул птичьего гвалта. Он нарастал, нарастал, превратился в карканье…

– Я их главарь, – легла холодная рука на плечо девушки.

Бледно-синие длинные пальцы обмораживали ее плечо и холод быстро добрался до сердца, будто жидкий азот. Эмили в испуге замерла и не осмеливалась взглянуть ему в глаза. Даже не могла сбросить руки, что так тяготила ее.

Черный вихрь за окном закрыл солнце, пуская лишь редкие, короткие лучики, раздражающе прыгающих по полу.

Карканье оглушило обоих.

«Вор! Вор-р!» – кричали они.

«Вор-он!»

Но он теперь не искал среди них «особую». Теперь нет смысла искать, очевидно, мертвую птицу, ему бы не упустить ласточку, что вот-вот выпорхнет из его огромной пыльной клетки. И вряд ли вернется. Ей нужна свобода.