Учительница нежная моя

Как самоубийца сумел добыть автомат? А может, это было вовсе и не самоубийство?

Впрочем, военный врач быстро накатал справку о самостреле. Следователей военной прокуратуры это удовлетворило, и гроб отправили на родину покойного.

Все командиры вплоть до полковника Сысоева получили дисциплинарные взыскания. Тем дело и кончилось.

Пока шла вся эта канитель, солдат мучили бесконечными собраниями и политчасами, на которых вдалбливали, каким должен быть моральный облик настоящего защитника родины. Особенно усердствовал майор Караваев:

– Кто же будет защищать нашу любимую советскую отчизну, если все начнут стреляться? Так поступать – это значит лить воду на мельницу американского империализма и израильской военщины…

Ни один гад не сказал о том, что самоубийство – просто грех. И ни одна сволочь не вспомнила, из-за чего, собственно, покончил с собой этот парень, затравленный сержантской кодлой и добитый обстоятельствами. У него был гастрит, обострившийся в последние недели. Его рвало кровью, но вместо того, чтобы отправить человека в медсанбат, его заставляли отжиматься от пола. Лишь когда он потерял сознание, парня положили на больничную койку. Но через пару дней выписали. Тогда-то Слава Лютиков и решился на отчаянный шаг: пробрался в караулку и, украв автомат у задремавшего бойца, бахнул себе в живот…

Несмотря на усилившийся контроль, Ярослав сумел несколько раз вырваться в магазин. Но не столько за конфетами и материей для подворотничка, сколько ради встречи с милой уборщицей. Скрываясь в подсобке магазина, они с Ириной до одури целовались, расталкивая ногами гремящие ведра и спотыкаясь о падающие швабры, невольно играя в футбол кусками хозяйственного мыла. К счастью, престарелая продавщица хозмага была глуха на оба уха.

Ирине, как и Ярославу, этих урывочных встреч было мало. Она пылала, а ей предлагалось довольствоваться тоненькими веточками для поддержания крохотного огонька. Все чаще она высматривала роту Ярослава, приглядывалась к ее перемещениям. Шли ли бойцы на учебные занятия или в столовую, отправлялись маршировать или убирать территорию – она старалась держать их в поле зрения. Чтобы не вызвать подозрения, тягала за собой рабочий инвентарь, веник с ведром. Хотя поле ее деятельности ограничивалось магазинами, она уже давно вышла за эти пределы – мела плац, отгребала снег с дорожек, протирала тряпкой стенды.

Это заметили. Кадровик Зюзин вызвал ее и торжественно предложил повышение зарплаты на 27 рублей.

– За это предлагаю вам убирать везде, где заметите непорядок. Идет?

Ирина потупила глаза. Это была неслыханная удача.

Зюзин истолковал ее молчание по-своему.

– Ладно, на 35 рублей больше, – просопел он. – Эти бойцы такие неряхи, все делают как попало. А вы, я вижу, удивительно добросовестная женщина.

Она улыбнулась и кивнула:

– Я согласна.

Раздвинув горизонты своей уборки, она обрела больше свободы. Теперь ее можно было видеть у казарм и штаба, возле учебных корпусов и столовой, вблизи медсанчасти, даже в районе спортгородка…

Вечером 16 января четвёртая рота Ярослава закончила занятия на спортгородке – отмотала несколько кругов и подрыгалась на турниках. Потом их отправили на полосу препятствий. В этот день бойцы были в ударе – полосу успешно прошли все. Даже коротконогий Дятел сумел чудом перемахнуть яму, после чего на радостях одолел и щит.

Логвиненко сиял.

– Молодцы! – гаркнул он перед строем. И объявил свободное время аж до ужина. То есть на целых полтора часа.

Бойцы разбрелись кто куда – по курилкам, по магазинам, по другим ротам. Игорь пошёл играть в шахматы с Лешей Лукашовым. Звали Ярослава, но тот отмахнулся. Еще на полосе препятствий он высмотрел за кромкой кустов знакомую фигуру в рабочем комбинезоне.

Дождавшись, когда все рассосались, он быстрым шагом вышел на полосу препятствий и встал у своей ямы, как вкопанный. Словно над покоренным рубежом флаг водрузил. Огляделся. Никого не было. Только Ирина, жадно глядящая на него из-за кустов.

Нервы были на пределе. Он махнул ей рукой.

Быстро нагнувшись, она громыхнула поставленным ведром. Нырнула между кустов – и через пять дыханий была рядом с ним.

Он показал глазами: прыгай в яму. Она опешила.

Тогда он сам спрыгнул. Протянул ей снизу руки.

– Быстрее!

Она повиновалась. Он увлек ее во тьму.

– Куда ты меня тащишь? Сумасшедший, отпусти, больно.

Он что-то бормотал ей успокаивающее, поглаживал по растрепавшейся голове, и уже на ходу, на четвереньках бросился стаскивать с нее одежду. Она сначала сопротивлялась, потом начала помогать.

Они отползали вглубь, подальше от света, избавляясь от ненужной оболочки. Ее теплое тело было все ближе. Этого упругого, уже горячего тела, было все больше.

Они сплелись, срослись. Вжались друг в друга.

Здесь, на специально оставленной подстилке, сырой и грязноватой, им было хорошо. Им было больше, чем хорошо.

Они уже давно не были учительницей и учеником. Они были творцами своего нового состояния и дирижерами своих тел. Они гениально импровизировали, и в то же время придерживались верного такта.

Все мыслимые и немыслимые позы они перепробовали в этой холодной тьме. В неистовой экзальтации проползли, проскакали еще метр, пока не уперлись в землистый тупик. Но и упершись в него, не остановились. Сотрясавший их тела экстаз был сильнее любых преград. Земля осыпалась и рушилась, но они не чувствовали страха быть погребенными в этом земляном мешке. Новая энергия влилась в обоих. Дрожа от переполнявших их сил, они размолачивали землю вокруг и впереди себя, как гигантским блендером. И ввинчивались, вкручивались вглубь, не стесняясь своих чудовищных стонов, вскриков, всхлипов.

Внезапно они провалились куда-то. Прорвали своими телами земляную преграду и рухнули.

Несколько секунд лежали, прислушиваясь, принюхиваясь зверино. Стали ощупывать обломки завалившейся стены.

Он включил фонарик и посветил. Сначала задержался лучом на Ирине, счастливо замурзанной. Щеки, нос, шея, грудь были в грязи. Подшутил над ней.

– Думаешь, ты лучше? – засмеялась она.

Он оперся на локоть и направил луч ей за спину. Вместо обвалившейся стенки тупика там зиял провал. А за ним виднелась какая-то металлическая перегородка.

Он прополз вперед и пошарил светом фонаря. Даже не перегородка, а створка с ручкой. Он потянул ее на себя – створка не подалась. Внизу она была присыпана землей.

Ирина тронула его за плечо.

– Ярослав, холодно.

Они наскоро оделись.

– Поможешь? – спросил он.

Они принялись отгребать руками землю, высвобождая створку.

– Как первобытные люди, – прошептала она. – Хотя бы детские совочки сюда.

– Лучше армейскую саперную лопатку, – прокряхтел он. Грязь врезалась под ногти.

– А куда этот ход ведет?

– Один наш солдат предположил, что в штаб.

– Ничего себе. Может, тогда не будем копать?