Конечно, она приукрасила своё повествование, добавила в него толику лирики, щепотку юмора и капельку пафосного драматизма для пущей убедительности. Это потом я понял, что жена не раскаивалась, не исповедовалась – заранее предупреждала, зная свои не совсем обычные чувственные повадки и наклонности: влюбляться во всё, что обещает воодушевление, выразительные эмоции и сколько-то мгновений яркого праздника.
Я был окрылён любовью настолько, что логические построения и доводы разума не мог воспринимать адекватно. Это было давно. С тех пор много раз менялись правила игры: стиль общения, жизненное кредо, декорации, костюмы, сценарии, детали и нюансы эффектной житейской постановки.
Милая хрупкая девочка превратилась со временем в волевую женщину с характером коварной хищницы, но очень, очень сладкую, когда ей что-нибудь нужно. Словно опытный сёрфер следила она за окружающей мужской средой, улавливала потоки интереса и внимания, устраивалась время от времени поудобней на восходящей волне и парила на гребне восторга, наслаждаясь возбуждающими галлюцинациями столь долго, пока не иссякала энергия страсти.
Как и любое течение, побуждаемое к движению извне, одержимость и влечение вскоре теряли избыточную энергию. Растратив желание и силу безумия, жену выбрасывало ослабевшей инерцией обратно в семью, где по-прежнему было обыденно, скудно, однообразно, размеренно и скучно.
Ей приходилось подстраиваться под одного и того же, надоевшего основательно мужчину, то есть под меня: подтирать сопли детишкам, которым требовалось слишком много внимания. Вновь приходилось стирать, готовить, убивать на это драгоценное время, которое можно было израсходовать иначе – празднично, весело, чувственно и вкусно.
Я знал о вероломных склонностях супруги, чувствовал отчуждение, когда жена особенно увлекалась нескромным романтизмом, замечал косвенные признаки измены, но категорически отказывался верить в реальность любовных интрижек, находя абсурдному поведению тысячи иллюзорных объяснений.
Ирина почти не скрывала свои похождения, лишь слегка прикрывала неприглядные стремления фиговым листком молодости: юность, мол, наивная и непоследовательная, – ну прости, прости, увлеклась, каюсь! Один поцелуй, почти отеческий, в щёчку, ничего вульгарного. Не распущенность и соблазн тому виной, любимый, исключительно любопытство и девичья наивность. Честное слово – у меня с ним ничего такого не было! Нет повода беспокоиться.
– Да-да, понимаю, – пытаясь улыбаться и не мигая смотреть в глаза, мямлил я, – конечно, это досадное недоразумение. Невинная шалость. Жажда познать всю полноту жизни. Но теперь-то ты поняла, что за яркие эмоции приходится платить … чувством вины хотя бы? Неужели сложно понять – мне больно!
Жена была не просто любознательна в отношении чувственных удовольствий – назойливо сосредоточена конкретно на эротизме, первый опыт которого приобрела ещё в нежном возрасте: не по любви, нет, это было искушение взрослостью, которая манила сочными деликатесами, подробно и чувственно описанными в женских романах.
Любовные истории Ирочка читала запоями с раннего детства, благо такие возможности у неё были. Иногда родители заставали девочку среди ночи с книжкой под одеялом со светом фонарика. Интимные знания копились, вызывали любопытство, требовали реализации. Какая любовь, какие чувства, какие страсти… и без неё.
Восхитительной взрослой жизнью наслаждались все, а от Ирины скрывали таинственным пологом неизвестности и нелепых запретов. Она ждала и жаждала таинственных событий, активно способствуя их наступлению, и однажды преждевременное взросление не замедлило войти в юную жизнь.
Я не оговорился: оно действительно вошло, вполне по-взрослому, раздвинув раз и навсегда горизонт событий вместе с нежными бёдрами до уровня первого, не вполне удачного, но запомнившегося навсегда женского опыта, можно сказать с первым встречным, проявившим решительную настойчивость.
О том случае жена рассказывала многократно, каждый раз добавляя в историю драматизм и сочность деталей, словно наслаждалась моей негативной реакцией.
Повествование было построено таким образом, будто над ней надругались, требовало сочувствия, но восторженная мимика и трепетные оттенки голоса в особенно пикантные моменты постыдного красноречия свидетельствовали о том, что не только тогда, но и теперь она испытывает толику наслаждения, вновь и вновь переживая нечаянное интимное приключение.
Позднее, когда раз за разом вскрывались её неумело камуфлируемые скабрезные шалости, я старался не обращать на них внимания, относя к совпадениям и нелепым случайностям, хотя каждый подобный эпизод добавлял отношениям царапины и шрамы, не кровоточащие до поры, но раздражающе зудящие, иногда ноющие весьма болезненно.
Я терпел, потому что любил. Понимаю – так себе оправдание. Но иной веской причины у меня нет. Ирочка была моей первой и единственной женщиной. С ней я познал радости настоящей любви, с ней прошёл долгий путь от робкого прикосновения к руке почти до совершенства в школе эмоционально насыщенного нежностью и страстью эротизма, с ней одной мечтал о счастливом будущем и связывал свою судьбу. Или всё же это была патологическая зависимость?
Наверно я однолюб. Хотя, если быть до конца откровенным, изменить однажды пробовал, когда Ирина вела себя особенно агрессивно, когда демонстративно хлопнула дверью и убежала навстречу новым впечатлениям. Руководствовался тогда обидой и сиюминутным желанием отомстить. Сравнение с женой претендентка на адюльтер не выдержала.
С ней вроде бы было хорошо, местами даже замечательно. Но… не так. А хотелось так, как с ней, как в первый раз. Впрочем, с Ирочкой у меня каждый раз был первым, даже после возвращений из дерзких загулов, после бурных выяснений и страстных примирений. Наверно так я устроен.
Желание близости всегда возникало мгновенно, стоило только мысленно представить её образ или дотронуться, не говоря уже о тех моментах, когда инициатива исходила именно от неё.
Да-да, однажды и я сорвался, оправдывая свои развратные действия якобы местью, когда подросли дети, а измены приняли особенно уродливые формы. Понимаю – этот факт не может быть оправданием: интимная связь на стороне – однозначно позорное явление.
Удивительно то, что мне не пришлось искать утешительницу. Эту гуманитарную миссию добровольно, с воодушевлением и радостью взяла на себя лучшая подруга жены, которая без зазрения совести воспользовалась моментом моей эмоциональной невменяемости.
Не было нужды её соблазнять: девочка кружила около меня как ночная бабочка, привлечённая светом электрической лампы, пока не добилась взаимности, после которой я чувствовал себя конченым предателем.
Ладно, думал я впоследствии: погулял и довольно. Не моё это. Надо настраивать свой рояль. А каким путём, как изменить взрослого человека, смыслом жизни которого является одержимость наслаждением? Отчего мы друг друга не понимаем? Каким образом один садится на шею другого и погоняет, а тот и не думает сопротивляться? Как и почему возникает зависимость?
Решив эти нехитрые вопросы наверно можно составить план действий, попытаться превратить минусы в плюсы. Начну, пожалуй, с последнего пункта. Раз уж я убедил себя, что люблю эту женщину, значит, могу попытаться раскрутить спираль чувственности в обратную сторону. Хотя бы изобразить безразличие.
Я начал действовать: приходил с работы на два часа позже, слегка под мухой. Есть не хочу, желаю спать, но… в гордом одиночестве. Надо же, сработало! Уже на третий день.
Что же происходит с моей милой кошечкой, которая привыкла гулять сама по себе? Неужели зависимость обоюдна? Нужно выяснить, на чём она основана. А ещё, поразмыслив, я понял: если большой мир состоит из мельчайших частичек, что говорить об отдельном человеке. Идеал, конечно, существует, только не в реальной жизни. Равновесие – состояние весьма неустойчивое.
Любовь и дружба у супругов вовсе не миф: все ругаются, мирятся, но многие стежок за стежком умудряются вышить вполне добротный семейный гобелен. Чем же мы с женой – хуже других? Если особенно не копаться в обидах, выводы вовремя делать, жизнь возможно наладится. Не догоню, так согреюсь, решил я. Отец всегда говорил, – никогда не делай резких движений, сначала осмотрись, потом действуй.
Хоть и говорят, что воспитывать человека можно, пока он поперёк лавки умещается, а как вдоль скамейки лёг, ничего в его характере не изменишь. Нужно пробовать. Другого выхода нет. Или разбегаться, пока не поздно, чего очень не хочется. Прикипел я к ней.
Говорят, на тот срок, когда включаются трепетные чувства, мозг создатель отсоединяет, чтобы не перегрелся: любовь весь трафик съедает, приходится организм в режиме экономии эксплуатировать.
Скандалы и истерики – весьма эффективный инструмент, способный заставить делать много чего против воли, но это работает лишь до тех пор, пока принимаешь в них активное участие.
Если удаётся абстрагироваться от парализующего действия ссоры, убедить себя, что совершаемые манипуляции тебя не трогают, магия прекращает работать, теряя энергию и силу, превращаясь в любительское театральное представление, банальное и неинтересное. А лишившись могущества и точки приложения противостояние сходит постепенно на нет.
Первые скромные шаги начали давать плоды. Как же так, наверно думала Ирина, знаю каждую кнопочку, на которую можно нажать, чтобы заставить его подчиняться и вдруг?
Она скандалит, я, молча, с абсолютно равнодушным выражением, занимаюсь своим делом и на неё ноль внимания. Чувствую растерянность в её действиях. Обычно правила семейных отношений регулировала Ирина, теперь от неё ничего не зависит. Разрыв шаблона. Требуется некая перезагрузка.
Начало эксперимента удачное, нужно в корне менять правила общения, да так, чтобы девочке моей самой расхотелось романтического пафоса, который можно безболезненно сменить на спокойное парение в тишине семейного моря. Лежу и думаю: что может заставить женщину, которая увлечена поисками неведомого идеала, вернуться обратно на землю? Может быть ревность? Однако, Ирочка давно и безнадёжно равнодушна к моим мужским чарам. Приелся, надоел.
Для возбуждения необходима экзотика. Не африканец какой-нибудь, но эротический субъект, свежий и загадочный, чтобы зажечь сумел. Вариантов немного. Она любит бесцеремонных циников, обладающих грубыми мужскими достоинствами, агрессивных и сильных. Я совсем не такой. Для меня не вполне понятно – почему её больше привлекают мужланы. Все её нынешние воздыхатели приземлённые и убогие. Не уподобиться ли и мне им? А что, накачать мышцы, одеться придурком, изнасиловать, двинуть в глаз.
Агрессивно, вульгарно. Я для неё не вполне горяч, можно сказать заветрился, остыл как мишень для вожделения. Одноразовая грубость не поможет. Хитрость нужна.
Попробовать провокацию? По себе знаю, если у меня лежит довольно ценная, но давно и прочно ненужная вещь, как только она скрывается из вида, именно в ней появляется острая необходимость, маниакальное стремление вернуть притягивающий мысли предмет.
Если вдуматься, меня Ирочка именно так и воспринимает: как необременительный, но вполне годный к эксплуатации, временами просто необходимый в обыденной жизни аксессуар.
Ну и что, если порой раздражает? Так случается. Это не значит, что можно просто так взять и выбросить не очень-то и нужную, но привычную и удобную вещицу.
Я ведь ещё вполне доброкачественный, довольно расторопный и удачливый мужчина. Должен же представлять для неё какую-то ценность. Вот! Нужно для начала обозначить свою стоимость, а потом огорчить возможностью лишиться нужной вещицы. Я даже знаю как. Вполне подойдёт ревность.
На следующий день купил две упаковки резинового изделия номер два, положил в карман брюк и… нечаянно уронил на пол в её присутствии. Нисколько не смущаясь, поднял конвертики с компрометирующими предметами и медленно, чтобы Ирина имела возможность рассмотреть упаковку, сочинить и пережить пикантную историю, задумчиво положил обратно в карман.
Глаза у моей леди начали расти и застыли в полностью расхлопнутом состоянии, в то время, когда ртом она начала жадно ловить воздух, словно выброшенная на берег рыба. Наживка сработала. Ждём-с.
– Может, объяснишь, что ты сейчас поднял с пола? Вынимай, показывай!
– Вот это, – протягиваю на ладони упаковку, – кондом, презерватив по-нашему. Нужная в хозяйстве вещь. Знаешь, сколько аварийных функций можно выполнить при его наличии?
– Зубы не заговаривай, знаю. И функцию и метод использования, даже ощущения… девчонки рассказывали, – поправилась она, но ведь мы с тобой, никогда ими не пользовались. С чего вдруг такой интерес к контрацепции? Я ведь всё равно узнаю.
– Иришка, золотце, просто ты в походы не ходила. Обычно я использую шарики как контейнеры, чтобы спички, сигареты не вымокли. Как напальчник, когда поранился. Вместо жгута иногда применяю. Как упругую завязку. Можно быстро прокладку временную сделать для крана. Много чего ещё. А что тебя удивляет?
– Всё удивляет. Не делай из меня идиотку! Мне казалось, его надевают… короче, если ребёночка не хотят. Или неприличную хворь подхватить боятся. Кто она?
– Ты о чём, родная? Не подозревал, что ты такая ревнивая. Не замечал, что тебя волнует моя личная жизнь. Удивляюсь: ты же кошка, которая гуляет сама по себе. Тебе можно, а мне нельзя?
– Всё равно узнаю. Чего именно мне можно, на кого намекаешь? Сева и Артур – мои друзья. У нас общие интересы, только и всего. Есть, что предъявить? Может ты меня за ноги держал да фонариком подсвечивал!
– Меня твои акробатические предпочтения не особенно трогают. С некоторых пор. Фиолетово мне, любимая, с кем ты тренируешься. Чего так возбудилась? Кому мужчина добычу приносит, того и тапки. Всё в этом доме исключительно для тебя, милая. Ты – моя единственная женщина в этом мире. Товар обмену и возврату не подлежит. Буду использовать, пока окончательно не сотрётся.