Озябший ангел

В ответ ему прозвучал отчётливый бесстрастный баритон:

– Ты его глаза видел? Его с якоря сорвало.

– Так он же шкет, – протестуя, воскликнул первый.

– Ёж тоже мал, да медведя из берлоги выживет. Тебе шум нужен?

Тёти дома ещё не было. Хлеб и картофель Вовка положил на стол, а шоколад спрятал в тумбочку. Хотел было раздеться, но передумал, холодно. Затопил печь, поставил на плиту чайник, кастрюльку с водой. Взял тряпочку и стал тщательно отмывать картофелину. Щи сегодня будут настоящие.

Мальчик готовил щи, а мысли то и дело возвращались к событиям прожитого дня. Вот он вместе с Людмилой Григорьевной на двух санках, связанных паровозиком, тянет тело погибшего. Потом при помощи соседей они втаскивают его в квартиру, укладывают на кровать. Вовка осматривается. В комнате учёного во всю стену стеллажи с книгами. На подоконнике и на стульях целые стопы пухлых папок. На письменном столе стопки исписанной бумаги.

Людмила Григорьевна списывает с конверта нынешний адрес семьи Алексея Ефимовича, а письмо отдаёт Вовке. Потом она считает деньги, прикидывает расходы на похороны, убеждается в том, что по нынешним ценам их должно хватить. Затем Вовка вынимает из ящика стола шоколад. Одиннадцать с половиной плиток. Делит его. Себе берёт пять, а остальные подвигает Людмиле Григорьевне. Та шоколад в руки пока не берёт, думает. Вдруг она спрашивает его:

– Вова, у тебя хоть однажды в жизни было столько шоколада?

– Нет, конечно. Но я его пробовал… два раза.

– И как ты думаешь им распорядиться? Всё сам съешь?

Вовка даже в лице переменился.

– Да вы что, Людмила Григорьевна, разве ж можно? Я бы и в сытые времена не съел всё это один, а сейчас и подавно.

– Ну и между кем ты его поделишь, если не секрет?

Вовка застенчиво улыбнулся.

– Одну плитку подарю Галке с матерью, – это моя хорошая знакомая с Весёлого. Вторую отнесу Чарским. У тёти Тони двое малышей. Триста семьдесят пять граммов хлеба на троих, представляете, как им трудно? Третью плитку отнесу в мастерскую, там сейчас живут пятеро взрослых и трое ребят – хорошие люди. Ну а две остальных отдам тёте.

– Значит, вам каждому достанется по плитке?

Вовка почесал затылок, улыбнулся.

– Ну, это вряд ли. Одну штуку она точно кому-нибудь отдаст. Скорей всего соседке. Там тоже двое детей. Она их очень жалеет.

– Выходит, вам с тётей останется одна плитка? – подытожила Людмила Григорьевна.

– Скорей всего, – легко согласился мальчик.

– Ну, тогда вот что, – зябко потирая руки, сказала Людмила Григорьевна, – мне хватит и пяти штук. Я живу одна, с соседями у меня не сложилось, а ты возьмёшь шесть. Ну а с этой половинкой мы сейчас в память Алексея Ефимовича чайку попьём.

И пододвинула к Вовке ещё одну шоколадку, а остальные завернула в газету и сунула себе за пазуху. Вовка свои плитки распределил по внутренним карманам фуфайки.

– Спасибо, – смущённо поблагодарил он.

– На здоровье, – сказала женщина. – И спасибо Алексею. Кстати, мороз ему уже нипочём, а нам пока холодно. И сдаётся, если в ближайшие десять минут мы с тобой не выпьем по кружке горячего чая, то скоро околеем. Ты согласен?

– Да. Чайку бы попить не худо.

– Вот и славно, – сказала она. – Так что я сейчас пойду греть чайник. А ты, пожалуйста, собери все бумаги Алексея Ефимовича в папки и, прежде всего его диссертацию, и всё это перенеси ко мне и сложи на шкаф. А то кто-нибудь сожжёт ненароком. Цену этим бумагам сейчас никто не знает. Так что неси всё, что посчитаешь важным. Ну, всё, жду.

Глава 9. Грабители

Вовкины воспоминания прервал звонок в дверь. Тётя пришла не одна. Она привела незнакомую заплаканную женщину в пальто, застёгнутом на две пуговицы, остальные вырваны «с мясом».

– Проходите, Надя, – тётя указала ей на тёплую комнату. – Вова, посади гостью к печи, пусть погреется да в себя придёт.

Мальчик поставил табурет возле печки.

– Садитесь, пожалуйста, грейтесь, – пригласил он женщину.

– Спасибо, – со вздохом, похожим на всхлип, ответила она.

– Тётя, что-то случилось?

– Ограбили её на пути к нашему дому. Пятерых оставили без хлеба, изверги.

– Надо в милицию заявить, – сказал Вовка.

– Я не пойду в милицию, – задумчиво покачала головой гостья. – Они сказали: если я проговорюсь, то найдут меня и убьют. Слава Богу, хоть карточки не нашли, я их в бурки прячу.

– А что, и карточки искали? – спросила тётя Мария.

– Да. Все карманы вывернули наизнанку. А я им сказала, что отдала их соседу, потому что завтра его очередь идти за хлебом. Отвязались.

– Так их было двое?

– Да. Мрачные такие типы. Бр-р. Сразу видно, уголовники.

– А почему вы решили, что они уголовники?

– Так они молодые, здоровые, не увечные – и не на фронте. Да и переговаривались между собой не по-людски. Один и слова-то сказать не может по-русски, всё какие-то у него вывихнутые словечки. А вместо имён клички у них.

– А что за клички? – поинтересовался Вовка.

– Лобастого, если я верно поняла, тот второй называл Тухлым. А вот кличку другого не расслышала. Да об этих злодеях лучше вообще не слышать. Страшные люди, ни совести у них, ни жалости.

– А я ведь их сегодня тоже видел, – сказал мальчик.

– Не может быть! – воскликнула гостья.

– Тухлый – чуть ниже первого, голова на тыкву смахивает, так?

– Да-а. И ещё у него зубы редкие. И мне показалось, мочка уха у него надорвана, левого, что ли, – тронула она себя за ухо.

– А я больше запомнил другого дядьку, он ко мне ближе был. Лицо у него неправильное: лоб такой широкий, а скулы узкие и глаза маленькие, проваленные.

– Да. Это те самые бандиты, – согласилась потерпевшая.