Бироновщина

За этимъ наступило затишье Великаго поста, – для Артемiя Петровича – затишье передъ бурей. По поводу требованiя саксонско-польскимъ правительствомъ возм?щенiя ему убытковъ отъ прохожденiя русскихъ войскъ чрезъ Польшу во время войны съ турками, онъ не воздержался указать императриц? на чрезм?рную расточительность Двора, особенно безконтрольные расходы герцога курляндскаго, истощающiе и безъ того скудные рессурсы казны.

– Будетъ! – сухо оборвала его Анна Іоанновна. – Твоими трудами, Артемiй Петровичъ, по свадьб? карликовъ я много довольна и не обошла тебя наградой…

– За что я им?лъ уже счастье принести вашему величеству мою всенижайшую благодарность, – подхватилъ Волынскiй. – Но горько мн?, государыня, отдавать моихъ русскихъ братьевъ чужеземцамъ на ут?сненiе…

– Ты опять свое! Не гоже намъ твои р?чи слушать. Языкъ y тебя – острая бритва. Берегись, какъ бы теб? зря самому не пор?заться!

Посл? этого въ обращенiи съ нимъ государыни Артемiй Петровичъ не могъ уже не зам?тить н?котораго охлажденiя; а чрезвычайно чуткая ко всякимъ такимъ симптомамъ высочайшей немилости вельможная знать не замедлила съ своей стороны использовать эту немилость. Записной придворный остроумецъ князь Куракинъ, об?дая разъ во дворц? вм?ст? съ Бирономъ и другими приближенными царицы, сталъ восхвалять ея царствованiе, столь же славное-де, какъ и царствованiе царя Петра Алекс?евича.

– Въ одномъ лишь ваше величество ему уступаете, – добавилъ онъ со вздохомъ, – въ одномъ!

– Въ чемъ же это? – спросила Анна Іоанновна.

– Царь Петръ зналъ господина Волынскаго за такiя д?ла, что накинулъ ему уже веревку на шею, а ваше величество по мягкости сердечной вотъ уже десять л?тъ не им?ете духу затянуть петлю.

Острота, не смотря на ея грубость, вызвала на губахъ государыни улыбку; Биронъ же съ громкимъ см?хомъ чокнулся съ острословомъ – и вс? близсидящiе не преминули сд?лать тоже.

Нашлись, понятно, добрые люди, которые довели объ этомъ случа? до св?д?нiя Волынскаго. Терп?нiе крайне самолюбиваго государственнаго мужа наконецъ лопнуло. Ц?лую ночь до утра просид?въ со своимъ секретаремъ Эйхлеромъ за письменнымъ столомъ, онъ услалъ секретаря спать и кликнулъ Самсонова.

– Вотъ что, Григорiй, – сказалъ онъ: – могу я дов?риться теб?? Ты не выдашь моей тайны?

– Помилуйте, ваше высокопревосходительство! – воскликнулъ Самсоновъ. – Всякая тайна ваша въ груди y меня какъ огонь въ кремн? скрыта. Лучше я дамъ руку на отс?ченiе…

– Ну, рука-то твоя мн? и нужна. Почеркъ y Эйхлера нечеткiй, а y тебя весьма даже изрядный. Такъ вотъ y меня, видишь ли, изготовлено секретное доношенiе государын? императриц?, о коемъ, окром? тебя да Эйхлера, ни одна душа челов?ческая не должна до времени знать, чтобы не пошло въ огласку; понялъ?

– Понялъ-съ.

– Возьми же сiе и переб?ли возможно чище на царской бумаг?,

Взялъ Самсоновъ "доношенiе", сталъ его переб?лять; но ч?мъ дал?е писалъ онъ, т?мъ тревожн?е становилось y него на душ?; а когда дописалъ до конца, то тяжелымъ предчувствiемъ, какъ жел?зными тисками, грудь ему сдавило: въ докладной записк? своей Артемiй Петровичъ открывалъ государын? глаза, безъ всякой уже утайки, на ц?лый рядъ возмутительныхъ жестокостей и злоупотребленiй временщика-курляндца, который въ конц? концовъ должны были возстановить и противъ нея, государыни, любящiй ее русскiй народъ.

Самсоновъ р?шился под?литься своими опасенiями съ Эйхлеромъ; но тотъ прервалъ его:

– Да ты не видишь, что ли, что д?ло идетъ зд?сь о прес?ченiи непорядковъ?

– Какъ не вид?ть. Но, неровёнъ часъ, государыня осерчаетъ. Все это можно бы сказать помягче, просить, а не требовать.

– Гд? надо просить, тамъ не требуютъ, а гд? надо требовать, тамъ не просятъ!

– И удостоится ли еще записка воззр?нiя государыни? Отведутъ ей очи…

– Самъ Артемiй Петровичъ, я думаю, гораздо лучше насъ съ тобою знаетъ, что д?лать, а мы только его исполнители.

Опасенiя Самсонова, однако, оказались не напрасными. "Секретное доношенiе" Волынскаго было передано императрицею самому Бирону для представленiя своихъ объясненiй, а тотъ категорически заявилъ, что считаетъ ниже своего герцогскаго достоинства оправдываться отъ злостныхъ изв?товъ челов?ка, который осм?лился нанести побои секретарю Академiи Наукъ Тредiаковскому въ императорскомъ дворц?, въ собственныхъ его, герцога, покояхъ и т?мъ выказалъ неуваженiе къ особъ самой государыни.

– Служить вм?ст? съ Волынскимъ я дол?е не могу! – заключилъ герцогъ. – Либо онъ, либо я!

Разсказывали, что Анна Іоанновна никакъ сперва не соглашалась пожертвовать Волынскимъ, проливала слезы, но что Биронъ стоялъ на своемъ. И вотъ Волынскому было прислано изъ дворца оффицiальное изв?щенiе, что ея величеству до времени не благоугодно вид?ть его при Дворъ.

– Ну, что я вамъ говорилъ, Артемiй Петровичъ! – не удержался тутъ зам?тить ему Эйхлеръ. – При Двор? слагаются теперь про васъ уже всякiя небылицы: что вы бунтовщикъ и конспираторъ, что и башкирскiе-то бунты, и поджоги въ разныхъ м?стахъ не обошлись безъ вашихъ наущенiй.

Волынскiй горько улыбнулся.

– Еще бы! – сказалъ онъ: – Теперь я и злод?й, и разбойникъ, потому что этому курляндцу надо, во что бы то ни стало, стереть меня съ лица земли. Не даромъ вспомнишь поговорку Разумовскаго: Не говори: "гопъ!", пока не перескочишь.

Настало Св?тлое Христово Воскресенье. Все населенiе столицы встр?тило его радостно на за утрен? при перезвон? колоколовъ. Одинъ только первый кабинетъ-министръ съ своими малол?тками-д?тьми да немногими изъ самыхъ преданныхъ ему слугъ сид?лъ y себя въ четырехъ ст?нахъ. А когда поутру явился къ нему Эйхлеръ поздравить съ Св?тлымъ Праздникомъ, Артемiй Петровичъ поникъ головой и угнетенно промолвилъ:

– Господь Богъ знаетъ и вс? дурныя мои, и вс? добрыя д?ла. Да будетъ же надо мною Его святая воля! Но недруги мои, я чую, ищутъ теперь только претекста, чтобы довести меня до плахи.

Предчувствiе его не обмануло. Въ конюшенной контор? выкопали старое д?ло, изъ котораго усматривалось, что два года назадъ изъ этой конторы были отпущены 500 руб. дворецкому Волынскаго, Василью Кубанцу, на "партикулярная нужды" его господина. Тотчасъ посл?довалъ указъ объ арест? Кубанца. Подвергнутый начальникомъ канцелярiи тайныхъ розыскныхъ д?лъ, генераломъ Ушаковымъ, "пристрастному допросу", калмыкъ пов?далъ о таинственныхъ собранiяхъ въ дом? Волынскаго, съ ц?лью будто бы ниспроверженiя престола, а кстати наплелъ на своего благод?теля и всевозможныя другiя провинности, начиная съ того времени, когда тотъ былъ еще губернаторомъ въ Астрахани, гд? обиралъ будто бы и праваго, и виноватаго, похитилъ даже будто бы изъ монастыря драгоц?нную ризу, украшенную жемчугомъ и самоцв?тными каменьями, стоимостью свыше 100 тысячъ рублей. Этихъ голословныхъ показанiй выкреста-татарина оказалось совершенно достаточно, чтобы объявить Волынскому и остальнымъ "заговорщикамъ" домашнiй арестъ и нарядить надъ ними сл?дственную коммиссiю. Едва только усп?лъ Артемiй Петровичъ сжечь въ камин? наибол?е компрометирующiя бумаги, какъ къ нему нагрянули чины отъ "заплечнаго мастера" (какъ называли тогда лютаго генерала Ушакова) и опечатали все, что еще не было сожжено. Всл?дъ зат?мъ начались допросы Волынскаго и его сообщниковъ, а 18-го апр?ля домашнiй арестъ былъ распространенъ и на вс?хъ его домочадцевъ. Возвратясь опять подъ вечеръ съ такого допроса (разум?ется, подъ конвоемъ), онъ позвалъ къ себ? Самсонова.

– Ну, Григорiй, – объявилъ онъ, – намъ придется съ тобой распроститься и, думаю, ужъ навсегда.

– Но за что, сударь, такая немилость?! – воскликнулъ Самсоновъ. – Ч?мъ я это заслужилъ?..

– Напротивъ, – отв?чалъ Артемiй Петровичъ: – тобой я какъ нельзя бол?е доволенъ и потому не хот?лъ бы губить тебя вм?ст? съ собой. Покам?стъ ты нич?мъ еще не опороченъ, а я (онъ мрачно усм?хнулся), я – государственный преступникъ! Но и тебя, совс?мъ ужъ безвиннаго, мои злод?и могутъ притянуть къ отв?ту: в?дь посл?дняя моя докладная записка государын? переб?лена твоей рукой. Сегодня меня допытывали, кто ее переписывалъ. Я отв?чалъ, что самъ. Мн?, понятно, не пов?рили: мой почеркъ имъ слишкомъ хорошо изв?стенъ.

– Но они должны же понимать, что вы хот?ли одного добра…

– Видитъ Богъ, что такъ, да не задалось! Имъ-то разв? нужно добро? Злой челов?къ – врагъ добра. Имъ надо было утопить меня въ болот? – и утопятъ; самъ себя за чубъ уже не вытащишь! Теперь мн? осталось одно – выдержать до конца. Ты же еще молодъ, и путь въ теб?, я чаю, будетъ. Посему теб? надо спасаться, и теперь же.

Глаза Самсонова наполнились слезами.

– Н?тъ, Артемiй Петровичъ, – сказалъ онъ:– простите, что я прямо васъ такъ называю, – въ б?д? я васъ уже не покину; пусть они д?лаютъ со мной тоже, что хотятъ…

– Эхъ, милый ты челов?къ! Мн?-то ты этимъ в?дь ни чуть не поможешь. Меня все равно возьмутъ въ заст?нокъ, а изъ заст?нка одна дорога – подъ топоръ.

Волоса y Самсонова отъ ужаса шевельнулись на голов?.

– Да быть этого не можетъ! – въ отчаяньи вскричалъ онъ. – В?дь государыня же знаетъ, какъ вы ей преданы…

– Жалуетъ царь, да не жалуетъ псарь. А теперь я и ея величества благопрiятства лишился. Ум?лъ я жить – сум?ю и умереть. Теб? же быть щитомъ я уже не могу, и оставаться теб? y меня нельзя ни одного часу. Какъ бы вотъ теб? только выбраться изъ дома: y вс?хъ выходовъ караулъ поставленъ.

– Какъ-нибудь да выберусь, это ужъ моя забота… – пробормоталъ со вздохомъ Самсоновъ. – Но не могу ли я что сд?лать, если не для васъ самихъ, то хоть бы для вашихъ д?токъ? Когда васъ (не дай Богъ!) уже не станетъ, кому пещись о сироткахъ? Не дадите ль вы мн? отъ себя къ кому-либо записочку…

– Спасибо, любезный, за добрую мысль. Постой-ка, дай пораздумать…

Склонившись головой на руку, Волынскiй погрузился въ думу.

– Да! никого другого въ виду н?тъ, – заговорилъ онъ снова. – Самые близкiе мн? люди вс? сидятъ точно такъ же ужъ подъ арестомъ. За другими единомышленниками моими, я ув?ренъ, установленъ тоже строгiй надзоръ, да и сами они отъ тебя теперь, пожалуй, открестятся. Есть въ Петербург? одинъ только челов?къ, очень сильный и вн? всякихъ подозр?нiй: это – фельдмаршалъ графъ Минихъ. Онъ хоть и изъ н?мцевъ, но не клевретъ Бирона и служить русскому престолу в?рой и правдой. Со мной онъ всегда тоже ладилъ, и исполнитъ, уповаю, мою предсмертную просьбу: не оставить моихъ малютокъ.

Взявъ перо и бумагу, Волынскiй сталъ писать. Дописавъ, онъ вложилъ записку въ конвертъ, запечаталъ и отдалъ Самсонову.

– Въ письм? къ фельдмаршалу я кстати помянулъ и о теб?, – сказалъ онъ: – лучшаго покровителя теб? не найти; а такъ какъ обыска y него, нав?рно, не будетъ, то въ дом? его ты какъ y Христа за пазухой.

– Премного благодаренъ, сударь! Но не во гн?въ спросить: ч?мъ я буду y него? такимъ же кр?постнымъ челов?комъ?

– Пишу я ему, что самъ бы далъ теб? сейчасъ вольную, но что это теб? ни къ чему бы не послужило: тебя все равно забрали бы въ тайную канцелярiю и – аминь! Такъ вотъ я передаю тебя на собственное его усмотр?нiе: что онъ пор?шитъ съ тобой, то и благо. Корыстолюбивъ онъ (что гр?ха таить!), з?ло жаденъ къ деньгамъ (у кого н?тъ своей слабости!), но не криводушенъ и справедливъ. Самъ ты только служи ему такъ же честно, какъ мн?, – и онъ тебя, в?рно, не обидитъ. Ну, а теперь простимся…