Потусторонняя одиссея

Вдруг! Его пристальный, молодой еще, взгляд привлекло легкое колебание, пронесшееся по бурьяну, примыкавшему к задней части дворовой пристройки. Сопровождавшее шуршание вполне могло означать, что там кто-то движется.

– Эй, кто там? – закричал лейтенант, машинально извлекая из кобуры свое табельное оружие, – А ну стой, не то буду стрелять!

Он кричал так убедительно, что первым заставил приподняться с земли более худого мальчишку, который стал стремительно удирать, как можно ниже пригибая свою спину и активно перебирая ногами. Остальные товарищи не замедлили последовать его отчаянному примеру, и в скором времени Витя всех обогнал, вырвавшись немного вперед и углубляясь в центр бескрайнего поля. Продолжая громко кричать, что невольно привлек внимание всех остальных, участковый бросился преследовать убегающих, еще даже не зная с кем ему довелось иметь дело. Вдалеке мелькали только не выдающие возраста спины, едва скрываясь в невысоком июньском бурьяне. Будучи еще недостаточно опытным, молодой полицейский передернул затвор и открыл огонь, как он считал, по удаляющимся опасным преступникам, ведь, по его мнению, мысль посетить место ужасного преступления никому другому и в голову попросту не придет. Поэтому он стрелял совсем безбоязненно, полноправно считая, что пытается обезвредить самых жестоких за последние годы убийц. Как бы там ни было, но его стрельба только разгорячила убегавших мальчишек, и они, полностью выпрямив свои детские спины, припустились бежать еще только гораздо быстрее. Распознав, что невольным образом чуть не расстрелял малолетних мальчишек, офицер-полицейский на мгновение замер, похолодев от охватившего его ужаса и дав возможность убегающим значительно увеличить разделявшее их расстояние.

Горячев непроизвольно выбрал именно то направление, где этой ночью был жестоко убит военный капитан подразделений спецназа. Выскочив на то место, где лежал растерзанный труп офицера, он лишь слегка повернул голову, рассматривая ужасающие останки, его же товарищи от неожиданности выставили вперед руки и, резко изменяя направление, стали отпрыгивать в сторону, как бы чураясь того, что предстало из и так испуганным взорам. Хотя за последнее время подобное зрелище не являлось для них чем-то таким необычным, однако стремительность, с какой появлялись жуткие трупы, все-таки накладывала определенный отпечаток на детскую психику, заставляя таким образом сопротивляться не окрепшие еще психически организмы. «Куда меня нелегкая понесла? – подумал их заводила лишь только миновал это кошмарное место. – Мы же углубляемся в чистое поле, где нас сцапают словно обезумивших зайцев, выбежавших по незнанию из лесного массива. Надо поворачивать в город, где гораздо легче затеряться среди его многочисленных улиц». Уверившись в этих мыслях, мальчишка загнул довольно большой полукруг, чтобы увеличить траекторию до преследователей, ведь кроме участкового к погоне присоединились и другие, подоспевшие к нему на подмогу, сотрудники, в том числе и военные, и сейчас за тремя десятилетними пацанами гнались уже не менее двадцати взрослых профессиональных сотрудников и бойцов специальных военных подразделений. Однако молодость, страх, усиленно подгонявший бегущих, а также заведомо выбранная дистанция, возникшая в самом начале этого бегства, позволили удирающим достигнуть пределов крайней улицы города намного быстрее более рослых и натренированных догоняющих.

Военным и полицейским, участвующим в этом стремительном спринте, постепенно перешедшим в забег на длинной дистанции, следуя по следам удиравших мальчишек, хочешь не хочешь, но пришлось оказаться на месте жестокой ночной расправы, произведенной над командиром полностью истребленного патруля, будто ребята специально указывали им это самое направление. Однако, конечно же, это было не так и маленький Виктор, просто действуя по велению какой-то влекущей его неведомой силы, совершал все свои последние «телодвижения». Чтобы не потерять это место из виду и потом его не искать, там был оставлен один сотрудник, а все остальные продолжали погоню.

Как оказалось, Витя не зря «заломил» такой крюк, потому что они оказались в другой черте города, совершенно не смежной с той улицей, где все еще оставались в большом количестве военные и полицейские. Много гуляющий и прекрасно знающий все окрестности предводитель юной команды, когда расстояние до преследователей было уже не более каких-то десяти метров, привел своих верных товарищей к двухэтажному дому, заброшенному, ветхому, бывшему еще деревянной постройки далеких советских времен, давно приготовленному под снос и расположенному в месте давно поросшему многочисленными зелено растущими насаждениями.

– Айда все за мной! – крикнул он, забегая в крайний подъезд и делая это так, чтобы его обязательно видели бегущие следом представители военизированных структур.

Оказавшись внутри, он специально громче чем надо, застучал ногами по полусгнившим ступенькам, чтобы всем, без сомнения, стало ясно, что они поднимаются на верхний этаж. Расчет оказался правильным, потому как догоняющие сотрудники, оставив на улице четырех человек, чтобы те внимательно следили за периметром этой постройки, захватив ее таким образом в небольшое кольцо, остальным своим составом устремились вслед за ребятами. Тем не менее они не знали какой коварный план преследовал юный, крайне продуманный «полководец». Прекрасно зная все ходы и выходы из этого дома, он, оказавшись с друзьями на втором этаже, по металлической лестнице поднялся на зачумленный чердак, где они тут же перебежали на другую половину этой старинной конструкции. Там, уже соблюдая все необходимые в таких случаях меры предосторожности, они спустились в подъезд и, почти не касаясь ступенек, по перилам осторожно съехали вниз. В постройках подобного типа вход в подвальное помещение располагается в нижней части лестничной клетки. Не трудно догадаться, что и этот случай не стал исключением. Беспрепятственно оказавшись внизу, мальчишки заскочили в темный повал, где неоднократно бывавший Горячев знал точно, как все расположено. Вместе с тем двигаться в полной темноте было глупо, а главное, страшно, поэтому лишь только убедившись, что находятся в полной недосягаемости от проникновения к ним дневного природного освещения, включили подсветку мобильников и уже уверенной походкой стали двигаться дальше. Внутри было очень жутко и мрачно и на каждый шорох приходилось невольно вздрагивать, ожидая появления безжалостного убийцы, но эти отважные пацаны, скрепя свои детские маленькие сердечки, продолжали настойчиво следовать дальше.

Друзья не зря выбрали именно этот обветшавший дом еще довоенной постройки. Так сложилось, что, не уделяя особое внимание надземным строениям, все подземные части конструировались особенно тщательно, предполагая, что они могут использоваться в качестве бомбоубежища. Воистину так же было и здесь. Несмотря на полусгнивший деревянный верх, подвальные помещения были основательно прочными и выполненными из железобетона. Но не только эта особенность привлекала внимание удиравших мальчишек. В данном случае их интересовало лишь то, что подвалы всех смежных домов соединялись обычно выполненным из таких же материалов продолжительным коридором. На этой отслужившей свой век старой улице, друг за другом, располагалось три дома. Следуя по знакомой подземке, ребята через каких-нибудь пять минут достигли крайней постройки и осторожно вышли наружу. Их замысел оказался верным: военные не знали про такую особенность этих устаревших конструкций и теперь находились далеко позади от удиравших мальчишек. Злорадно усмехаясь, они не стали выходить из подъезда, а, поскольку ни в одной из квартир давно уже не было ни дверей, ни других перекрытий, спокойно зашли в первое ближайшее к ним помещение и, миновав его до самого окончания, выбрались на улицу через пустующий боковой оконный проем. Оказавшись таким образом в безопасности, ребята размеренным шагом отправились восвояси: теперь, безусловно, уже бы никто не смог их связать воедино с появлением неизвестных в той жуткой, полуразрушенной хижине. Тем не менее, чтобы исключить ненужных вопросов, они приняли разумное решение на какое-то время разделиться и собраться потом на спортивной площадке, имевшейся возле их средней школы.

Глава X. В тридцати километрах от города

Управляя боевой машиной пехоты, как заправский механик водитель, Кентюрин пронесся по асфальтированной дороге на скорости никак не меньшей чем сто километров. Не доезжая до искомой цели своего назначения чуть менее пяти километров, он свернул с трассы в небольшое грунтовое ответвление, уходившее дальше в лесопосадку. На расстоянии каких-нибудь двадцати метров с правого боку располагалась небольшая лесная поляна, где преступник и бросил вынужденно-похищенную им военную технику. Дальше он решил продвигаться пешком. Уходя, он еще раз бросил печальный взгляд на оставляемое им автоматическое оружие, но вполне логично для себя рассудив, что в сложившихся обстоятельствах оно ему будет больше мешать, нежели чем-то поможет, Максим решился дальше следовать налегке.

Молодой мужчина вернулся назад, перешел через автодорогу и оказался в противоположной стороне лесного массива. Там он прошел еще около полутора километров, пока наконец не очутился возле железнодорожного полотна. В дальнейшем заблудиться было просто немыслимо, и Кентюрин уверенным шагом направился в путь. Через пять с небольшим километров он подошел к небольшому поселку, раскинувшемуся на территории, не превышающей и пары гектаров. Преступник спустился с насыпи вниз и зашел на крайнюю улицу. Пройдя по ней не больше, чем двести метров, мужчина свернул в небольшой проулок и миновал по нему еще несколько грунтовых проездов, пока не очутился в нужном ему прогоне. По нему он спустился в самый конец и остановился перед третьим по счету строением – если начинать отсчет от самого края. Осмотревшись по сторонам, словно определяя, нет ли за ним какой-нибудь слежки, он смог с достоверностью убедиться, что, невзирая на уже довольно не ранее время, вокруг не было заметно ни единого человека. Облегченно вздохнув, что смог прибыть незамеченным, Максим свернул с грунтовой дороги и пошел на сближение с этим домом.

Стоит сказать, что постройка снаружи выглядела довольно добротно – это был современный рубленный пятистенок. Фасадная его часть была украшена наличниками на трех окнах основных жилых помещений и одном, отведенным под кухню. Крыша была железной, но, очевидно, перекрывалась давно и к тому времени имела уже следы рано или поздно начинающейся коррозии. Палисадник у дома отсутствовал, и ограждение его территории начиналось прямо от стыка с крайними наружными боковыми частями. Несмотря на то что с тылу никакого забора не было и в помине, эта часть его была достаточно прочной и выполнена из крепких, не обветшавших еще, строительных досок. Такой же была и калитка, закрытая, однако, на примитивное устройство, исполненное в виде железной накладки, заложенной изнутри. Для чего нужен был этот запор было абсолютно не ясно, ведь наружу был выведен витой прочный шнурок – потяни за который, и калитка откроется. Вероятно, это устройство служило лишь как защита от ветра, предохраняя от непроизвольного хлопанья массивной конструкцией.

Потянув за веревочку, как советуют в одной из известных всем сказок, Кентюрин оказался на территории, где обстановка сразу же изменилась. Вся боковая часть перед входом была захламлена многочисленным мусором и, скорее всего, использовалась в том числе и в качестве туалета, чему присутствовало явное подтверждение. Невольно сплюнув в ту сторону, Максим направился к двери, до которой было чуть более пары метров. Как и следовало ожидать, она оказалась не заперта, и гость свободно проник в спальные помещения этой деревенской избы. Картина, царившая внутри, мало чем отличалась от того, что ему довелось увидеть в предыдущем жилище, единственное, здесь было гораздо больше свободного места и все же значительно чище. Дом состоял из двух больших комнат, кухни и небольшого приделка, где располагалась русская печь со встроенным внутрь водогрейным котлом. Вместе с тем, как следовало из ее общего полуразрушенного состоянии и отсутствия сданных, как лом батарей, для обогрева она уже давно не использовалась, загромождая собой только лишнее место.

Внимательно осмотрев все части этой, вопреки всему, все же прочной постройки, Кентюрин для себя убедился, что в ней в этот час с большой долей вероятности не находится. Одна комната – та, что была обращенной к фасаду – являлась абсолютно пустой и не содержала в себе никакой другой мебели, кроме разбросанных по полу пустых бутылей и стаканов. Другая, смежная с ней, содержала в себе две полуразвалившиеся кровати и один не работавший телевизор. Судя по всему, в этом доме это была гостевая, принимая во внимание ее захламленность грязной посудой, окурками и остатками пищи зачастую не пустовавшая. Хозяин же, следуя из еще большей «загаженности» грязной посудой, никогда не мытой электрической плитки, обогревателю помещений и обоссанному дивану, предпочитал ютиться в помещениях кухни, где у него было все под рукой. Запах здесь стоял отвратительный, и Максим решил дождаться знакомого в другом, более выгодном, приделке, а заодно и провести с пользой время, попытавшись восстановиться путем спокойного крепкого сна. С этой целью он завалился на одну из кроватей, показавшуюся ему наиболее чистой.

Беря в расчет всю свалившуюся на него за последние несколько суток цепь мучительных злоключений, преступник проспал крепким, всепоглощающим сном до самого вечера. Он так бы и не проснулся, если бы его растревоженное внимание не привлекли шебаршащие звуки, доносившиеся с наружной части крыльца, пристроенного к самому входу. Покрываясь холодным потом, Кентюрин стремительно спрыгнул с кровати, ожидая самого страшного. С минуту он, холодея всем телом, старался определить причину обуявшего его страха, намереваясь различить природу доносившихся до него звуков. Только приглушенные, чуть слышные, голоса, послышавшиеся через какое-то время, вернули ему душевное равновесие и заставили сердце биться гораздо ровнее. Непрошенный гость, утвердившись в той мысли, что говорившие люди хотя и могут нести опасность, но гораздо меньшую, чем то необъяснимое, неописуемое явление, что преследует его на протяжении последних нескольких дней, решил проверить, кто же оторвал его от задушевного, так необходимого сна. Продолжая чураться, он выдвинулся к выходу и, осторожно приоткрывая входную дверь, осторожно выглянул из проема. Возле самого дома копошились незнакомые люди, один из которых все же таки отличался знакомой внешностью. Он развернулся спиной и присел на корточки возле какого-то механизма, который они разбирали так увлеченно, что ни на что вокруг не обращали внимания.

– Сладкий! – окрикнул Максим присевшего человека известным ему псевдонимом. – Вы чего? Опять чего-то украли?

Мужчин было трое, и от звука незнакомого голоса они, все разом, невольным образом вздрогнули и одновременно обернулись, посмотреть на того, кто потревожил их за этим неблаговидным занятием; а то, что они занимались чем-то явно несовместимым с законом, стало ясно сразу же по их испуганным взглядам, уставившимся на незнакомого им человека. Только хозяин распознал в этом, одетом во все черное, парне – словно бы это был заправский спецназовец – своего давнего тюремного друга и, облегчено вздохнув, он тут же радостно вскрикнул:

– Кент, это ты, что ли?! Уф, а я уж подумал – «менты». Ты чего, как пугаешь? По-тихому не мог что ли предупредить, а то ведь я чуть в штаны не наделал…

– Судя по запаху, совсем не чуть-чуть, – усмехнулся Кентюрин, уже достаточно осмелев и выходя из дома на улицу.

Засахарин Геннадий Сергеевич являл из себя человека давно «опустившегося ниже самого низкого плинтуса»: ему только что исполнилось сорок девять лет, но выглядел он на все шестьдесят; будучи невысокого роста, неказистого телосложения, не исключавшего когда-то физической силы, он давно растерял свои былые возможности и продолжал жить исключительно за счет данного при рождении Господом огромнейшего здоровья. Это некое подобие человека каждый день увлекалось спиртными напитками и делало это без перерывов последние двадцать пять лет. Любой нормальный мужчина от такого злоупотребления давно бы отправился на вечное поселение на поселковое кладбище, но только не Сладкий. Являясь несгибаемым любыми бедами невзрачным представителем сильного пола, он не признавал никаких препятствий, способных возникнуть между ним и спиртными напитками и остановить его стремление насладиться спиртосодержащими жидкостями. Самым тяжелым испытанием, уготованным ему злодейкой-судьбой, был четырехмесячный срок тюремного заключения, выпавший на его долю за совершенную им мелкую кражу. Именно там он и познакомился со своим нынешним посетителем и там же с его помощью умудрялся тайно настаивать брагу и пить ее втихаря от несшего дежурство конвоя. Мужчина тот старался быть готовым к любым неожиданностям – вот и сейчас, невзирая на теплое время года, он был одет в теплую застиранную фуфайку, способную обеспечить ему нормальное существование даже при неожиданном задержании, ведь, как не трудно было бы догадаться, отсидев свой назначенный судом срок, он не сделал для себя никаких соответствующих выводов и продолжал жить, еще больше развивая свою убогую криминальную деятельность. Разнясь с сухопарым телосложением, лицо его было круглым, очевидно опухшим от длительного пристрастия к алкоголю, пожелтевшим и явно указывавшим на хронические заболевания печени; голубые глаза, несмотря на то что давно потухли, не выражая какой-либо цели, все же «горели» отчаянным блеском, без сомнения предвещающим, что скоро будет получена долгожданная выпивка; скривленный в многочисленных драках маленький нос плавно переходил в тонкие губы, едва прикрывавшие беззубый отвратительный рот, где торчал только один, единственный, зуб; начинавшие седеть светло-русые волосы были коротко острижены и, давно не зная расчески, ерошились в разные стороны; нижнюю часть лица покрывала густая щетина, небритая не меньше недели.

Узнав старого тюремного, закадычного друга, Геннадий поспешил представить его и всем остальным:

– Это Кент. Он парень свой: мы вместе сидели.

В таких сомнительных кругах это была самая уважительная рекомендация, и два других товарища Сладкого утвердительно мотнули на такое представление головами. Между тем хозяин посчитал необходимым обозначить и их преступные привилегии:

– Костыль и Седой, также неоднократно судимые.

Если принимать во внимание их внешние данные, то они мало чем отличались от того бомжеватого вида, коим был облечен Засахарин. Они в той же мере были давно «опустившимися» членами социального общества и жили за счет того, что удавалось заполучить в результате любого незаконного рода деятельности, предпочитая больше всего всевозможные обманы, они же «разводы», и в том числе кражи. Первый – это Костылин Виталий Владленович, едва достигший пятидесяти двух лет от рождения; его довольно высокий рост, сочетаясь с худощавой фигурой, действительно, придавал ему вид медицинского костыля, что, спрягаясь с фамилией, и послужило к «награждению» его отличительным прозвищем; одет он был в рваные джинсы и засаленную рубашку темно-серого цвета; на ногах у него, в отличии от хозяина, предпочитавшего носить старинные яловые и еще отцовские сапоги, были обуты в потрескавшиеся кроссовки; морщинистое лицо его было худым, с впалыми, вопреки остальным, гладко выбритыми щеками; нос являлся крючковатым, с огромной горбинкой; губы, толстые, выпирающие, постоянно причмокивали; пепельного цвета кучерявые волосы были без явных признаков седины и торчали далеко за лопоухие уши. Второй, Седов Александр Алексеевич, он же Седой, заслужил свое преступное «погоняло», как за счет фамилии, так и за совершенно седые, беспросветные волосы; он давно уже достиг пятидесятидевятилетнего возраста и, вопреки своему невысокому росту, едва превышавшему сто пятьдесят сантиметров, считался в этой группе не только старшим, но и самым авторитетным; его телосложение было достаточно коренастым и не лишенным физической силы; продолговатое, чуть вытянутое, лицо покрывалось трехдневной щетиной и выражало собой большую уверенность и непередаваемую жестокость; маленькие серые глазки не выражали совершенно никакого ума и были наполнены лишь непробиваемым, где-то даже звериным, упрямством; нос прямой, спускавшийся из-под нахмуренных дугообразных бровей, продвигался к тонким плотно сжатым губам, выдающим злобность характера и лишний раз подтверждавшим безжалостность этого человека; ушки, небольшие, плотно прижаты. Весь вид его отчетливо говорил, что этот мужчина не «вылезает» из мест лишений свободы и задерживается на «воле» исключительно на непродолжительном протяжении времени. Вот и сейчас, именно он организовал эту преступную вылазку, чтобы похитить с местного текстильного предприятия необходимый в работе электрический двигатель. Его подельники безропотно согласились и сейчас «половинили» украденный им предмет на составляющие запчасти.

– Не зря ли вы притащили сюда похищенную бандуру? – рассудил Кентюрин вполне даже здраво. – Вы не думаете, что сюда уже идут по вашему, без всякого сомнения, четкому следу?

– Не-а, – уверено ответил беспардонный постоянный «сиделец», – это запасной и его хватятся не раньше, чем утром. Мы же к этому времени отсюда «слиняем».

– Да? А как же хозяин? – продолжал допытывать более умный преступник. – Вы не задумывались над тем, что таким образом его подставляете? Вы то уйдете, а ему придется отвечать перед «органами» и объяснять, как это вдруг так оказалось, что к его дому ведет четкий отличительный след, а на территории имеются явные остатки разделанного на куски агрегата. А потом вы же и будете ему «предъявлять», что он вас якобы «застучал», хотя сами же на него и вывели – так что же в таком случае получается? – «стукачи» – это вы.

– Ты чего, самый умный? – грубо бросил Седой, ни на секунду не прекращая потрошить этот двигатель. – Не лезь не в свое дело, может быть, тогда уцелеешь.

Он ответил так грубо, еще не зная взрывной натуры Кентюрина, который не замедлил ее сразу же проявить. Резким и внезапным ударом ботинка, угодившим прямо в лицо беспечного, невероятно обнаглевшего незатейливого воришки, он тут же постановил – кто в этом преступном обществе является главным. Седов попытался возразить с расставленным без его согласия приоритетом и, резко поднявшись, выхватил из кармана выкидной нож, освободил острое лезвие и, наставив его на противника, выпучил от охватившего его гнева преступные зенки и хриплым плаксивым голосом заорал:

– Ты чего, «падла», тут «раскудахтался»? «Ваще» берега все попутал? А ну-ка подойди-ка поближе, я посмотрю, какого цвета в твоих жилах течет сейчас кровь.

– Как и у всех – нормальная! – ни на секунду не стушевавшись, проговорил беспощадный бандит. – И не тебе, «гнида», ее рассматривать. Я бы тебя простил – разумеется по незнанию, – но за «петуха» ты мне все же ответишь.

Здесь он подпрыгнул высоко кверху, изобразил в воздухе ножницы, переменяя одну ногу с другой, и отточенным, неоднократно натренированным, движением, направленным тяжелым военным ботинком прямиком в нос вооруженного неприятеля, в одно мгновение выбил сознание из непонятливой головы: поврежденная нога уже практически не болела и он мог позволить себе такое неординарное действие. Незадачливо хрюкнув, Седов как и был, с выставленным перед собою ножом, так и завалился на спину, сильно выгнув при этом свой корпус назад и высоко вскинув кверху освобожденные на время от силы тяжести ноги.

– Сладкий, ты совсем, что ли, дурак, раз привел к себе домой этих придурков? – выговорил Кентюрин хозяину, лишь только убедившись, что недавний, чересчур агрессивный противник полностью обезврежен. – Тебе опять, что ли, в тюрьму захотелось? Так эти ребята тебе это быстро устроят, а потом еще и сделают тебя крайним и обвинят во всех своих бедах. Так бывает всегда – и в этом даже не сомневайся!

– Ага? – попытался разъяснить незадачливый хозяин воровского притона. – Попробуй ему возразить – вмиг тебя «на перо поднимет».

– Меня же не поднял? – возразил на это Максим и уже голосом, с более смягченной интонацией, произнес, – Ладно, хвати трепаться: поднимайте это «тело» с земли и заносите его внутрь, а там уже разберемся, что с ним дальше следует делать.

Впечатленные силой и ловкостью нового заводилы бомжеватые друзья беспрекословно выполнили его нехитрое указание.

Почти в то же самое время Горячев Витя вернулся домой и обнаружил, что его отца отпустили с работы, разрешив переночевать эту ночь дома. Мужчина до такой степени устал за последние несколько дней, что только добравшись до своей удобной, мягкой кровати сразу же завалился спать, совершенно не обращая внимания на то, что происходит вокруг. Соседка по этой причине была освобождена от своего вечернего посещения, и мальчику пришлось самому придумывать, чего себе приготовить на ужин. Давно привыкнув обходиться без матери, ребенок с легкостью справился с этой несложной задачей, пожарив себе яичницу с луком. Закончив с едой, он отправился в комнату, где сразу же стал названивать по мобильному, чтобы отменить посещение очередного дежурного. В эту ночь в его доме должен был находиться Кощеев, именно его и побеспокоил придумавший этот план маленький предводитель.

– Послушай, Кощей, – произнес он полушепотом в трубку, – все отменяется – можешь спокойно спать дома – почему? – потому что у меня, «блин», отец сегодня ночует – вот почему. Все, давай спи и – до завтра, до связи.

На этом непродолжительный разговор прекратился и маленький Виктор, уставший за последнее время от чудовищных, непривычных для детской психики, передряг, прекрасно понимая всю бесполезность предпринятой им «мышиной возни», спокойно лег на кровать и тут же уснул.

Седой постепенно пришел в себя и, теперь сидя с товарищами на кухне, принимал участие в разговоре, главной целью которого было определить: кто же пойдет за выпивкой? Естественно, принимая во внимание «взрывной» характер и его и Кентюрина, выбор стоял только между Засахариным и Костылиным. Им предложено было самим решить этот несложный вопрос, тем более что деньги имелись, и их предложил вновь прибывший из города постоялец. Два чудака кинули жребий, и выбор пал на хозяина дома. Непринужденно вздохнув, он добавил к своей обычной фуфайке еще и засаленную бейсболку и, скомкав в ладонь предложенные купюры, неторопливо поплелся на улицу.

– Только, Сладкий, гляди, не задерживайся! – крикнул ему Седов как напутствие, намереваясь уже поскорее выпить и залечить телесные и душевные раны, так безжалостно нанесенные ему новым знакомым.

Между тем Геннадий пусть и не спешным, но все же уверенным шагом пробирался по слабоосвещенным улицам этого небольшого поселка, следуя к известному адресу, пользующемуся у добропорядочных жительниц-жен самой что ни на есть дурной славой. Ему необходимо было миновать три смежных прогона, каждый из которых имел в длину до пятисот метров, и продвинуться в самый конец последнего, где и располагалась незаконная точка, предназначенная для реализации разведенного спирта. «Нашли, «блин», самого молодого», – ворчал Засахарин все более удаляясь от своего, в принципе, вполне добротного, а главное, все-таки теплого дома. Когда расстояние увеличилось до двухсот метров, задумчивость этого ночного гуляки вдруг была прервана каким-то непонятным ему дуновением, как будто ледяной северный ветер враз добрался до него с самого полюса. Неприятно поежившись, бомжеватый мужчина озадачено подумал, что не такой уж он и дурак, если таскает на себе теплую телогрейку. Однако чувство сильнейшего беспокойства не оставляло этого и так далеко не смелого человека, и он остановился в раздумьях, пытаясь найти объяснение такого странного и необычного состояния. Сладкий, дрожа всем своим телом, стал внимательно озираться по сторонам и вслушиваться в окружавшую тишину. Вокруг все было спокойно и на удивление даже не раздавалось ни обычного в такое время пения птиц и стрекотания насекомых. «Странно? – подумал про себя незадачливый посыльный, с легкой руки своих знакомых отправленный за спиртными напитками. – «Чегой-то» в округе так тихо, будто все вымерло в одночасье? Что-то все это мне определенно не нравиться. Надо было брать с собой хоть кого-то в напарники: вдвоем, глядишь было бы не так страшно».

Объятый такими невеселыми мыслями, он совсем уже хотел вернуться назад, чтобы пригласить кого-нибудь проследовать с ним, но, вспомнив зловредный характер Седого и ярость Кентюрина, которые, конечно же, останутся недовольными таким его поспешным решением и еще, чего доброго, непременно побьют, гонец неприятно передернулся всем своим неказистым, непривлекательным туловищем и, собрав всю свою храбрость, или же, может быть, гораздо большую трусость, отправился дальше. Засахарин смог отойти только на пару метров, как все его существо обуяло непреодолимое чувство, что сзади кто-то находится. Словно волна суеверного ужаса вмиг захлестнула всю его и так не смелую сущность и сковала давно потерявшие эластичность несильные мышцы. Испуганный человек внезапно остановился и застыл на одном месте, не смея заставить себя обернуться назад и посмотреть на то, что же стало причиной его безраздельного жуткого состояния.

– Чего тебе надо? – наконец отважился он на вопрос, посылая его в темную пустоту, – Отстань от меня. Я одинокий путник и никому не желаю плохого.

Никакого ответа на эти вопросы, конечно же, не последовало, напротив, со спины этого далеко не отважного представителя сильного пола пошла легкая волна холодного воздуха, закручиваясь и огибая его давно немытое вонючее тело. Вместе с ней переместился таинственный Незнакомец – ибо это был именно он – и завис перед Геннадием на расстоянии, едва ли превышавшим сто сантиметров. В эту ночь небо заволокло страшными черными тучами, а вокруг опустилась такая тьма, что не было видно ничего, что находилось дальше двух метров, но даже такая непроглядная темнота не смогла утаить от встревоженного, почти панического, взора «опустившегося» мужчины то важное обстоятельство, что Существо не касается ногами земли, а, словно бы привидение, зависло в воздухе на расстоянии чуть менее полуметра.

– Ты, вообще, «…твою мать», кто такой? – не удержался Сладкий от просившегося наружу вопроса, «выдавив» его из себя дрожащими интонациями.

Словно бы отвечая на этот вопрос, таинственный Незнакомец медленно стал извлекать из-под полы заржавленный серп, как и всегда, продевая его в прорезь для верхних грудных карманов.

– Что ты собираешься делать? – запричитал Засахарин, кроме страха наполнившись еще и слезами, которые обильными, крупными каплями заструились наружу, – Не надо, пожалуйста, не убивай, – бомжеватый мужчина уже понимал всю тяжесть своего ужасного положения, – я же тебе ничего вроде бы как не сделал?