Потусторонняя одиссея

Только продумав про себя эту мысль, десятилетний ребенок стал энергично трясти Борцова за плечи уверенно приговаривая:

– Толстый, соня, вставай – и так проспал все на свете. Я на тебя понадеялся, а оказалось, что без толку.

– А-а? Что такое? – словно ужаленный вскочил Иван со своего «нагретого» места, энергично протирая кулаками глаза. – Что-то случилось?

– Случилось, – печальным тоном промолвил Горячев, – что ты продрых все на свете. Но об этом потом, а сейчас давай «дуй» домой, а не то «засветишь» нам всю операцию.

Ваня, наконец поняв, что происходит, быстро поднялся и, даже не спросив, что следует делать дальше, выбежал прочь из этой квартиры. Юному, взбудораженному ночными кошмарами организму, пусть даже и не отдохнувшему в достаточной мере, по понятным причинам спать более не хотелось, и мальчик просто лежал, терпеливо дожидаясь время подъема и уставив в потолок свои ясные очи, размышляя над создавшимся вокруг него положением. Ничего более или менее дельного ему в голову не приходило, в том числе и потому, что его возбужденный мозг отказывался выдавать какие-либо толковые мысли. Ровно в шесть часов открылась входная дверь – это пришла Агафьева, чтобы своевременно приготовить к подъему ребенка питательный завтрак. Она стала по-старушечьи копошиться на кухне, не забывая перемежать свои действия надсадным ворчанием, а маленький Виктор все это время слушал, стараясь изо всех сил притворяться спящим и не выйти из комнаты, чтобы побыстрее убежать из этой вмиг опостылевшей и страшной квартиры.

Ровно в половине седьмого, как было принято в этой семье, старая женщина вошла в детскую комнату, где Горячев заблаговременно развернулся к стене и, уткнувшись в подушку, довольно умело имитировал крепко спящего человека.

– Постреленок, вставай, – обычным своим выражением промолвила Агрипина Евлампиевна, слегка тронув мальчика за плечо, – иди завтракать, соня, а то все остынет.

Обычно этот ребенок еще какое-то время тянулся, не стремясь быстро покинуть теплое ложе, но сегодня он тут же вскочил, словно только и ждал, когда это в конце концов можно будет осуществить. Соседка подивилась такому, крайне необычному за последнее время, подъему, но ничего не сказала, списав это на какие-то ребячьи задумки. Ей было поручено только будить этого мальчика и укладывать спать, а не следить за тем, как он проводит остальное свое свободное время. Закончив так быстро процедуры побудки непослушного, как престарелая тетка всегда считала, мальчишки, они вдвоем вышли на кухню, где дымилась свежеприготовленная, но до «коликов» в животе нелюбимая овсяная каша. Несмотря на явное отвращение к этому блюду, маленький Виктор на удивление быстро расправился с нелюбимым им варевом, запил его чаем и устремился на улицу.

Первым же делом он побежал к своему другу, который должен был не дать ему спать этой ночью. Уже оказавшись в подъезде, он столкнулся с его родителями, уходившими на работу.

– Ты чего, Витя, как рано? – спросила красивая высокая женщина, одетая в дорогой костюм офисной служащей. – Иван еще спит…

– Разве? – состроил ребенок удивленную мину. – Как же так, а мы договорились с ним встать пораньше, чтобы освоить новые упражнения.

Ребенок бессовестно врал, ведь ни о чем таком они, конечно, не договаривались, и его сейчас интересовали совершенно иные вопросы, но, как он и ожидал, это простое и разумное объяснение рассеяло все сомнения самых близких родных его лучшего друга, как и обычно, спешивших на службу. Единственное, мать посчитала нужным предостеречь:

– Глядите, только от школы не отдаляйтесь: в городе завелся жестокий маньяк-убийца и, вообще, лучше бы вам сидеть дома, но мы прекрасно понимаем, что в четырех стенах вас не удержишь даже капканом, поэтому настоятельно советую гулять только в местах, где существует охрана.

– Хорошо, хорошо, – тут же согласился смышленый ребенок, и сам желавший только того же, – не беспокойтесь: мы знаем о существующей опасности, ведь мой отец полицейский, и он подробно проинструктировал меня насчет нашего поведения.

Десятилетнему мальчику тяжело далось слово: «проинструктировал», но он посчитал просто необходимым вставить его в разговоре, чтобы вызвать у этих людей дополнительное доверие. На этом наставительная беседа закончилась, и собеседники разминулись: взрослые отправились на работу, а ребенок – по выбранному им ранее направлению. Как и всегда, после настойчивого постукивания и многократных звонков друг встретил своего гостя с заспанными глазами и в синих семейных трусах.

– Ну ты и спать, Толстый, – заметил вошедший, пока хозяин энергично продирал свои детские глазки, – всю ночь дрых и опять завалился. Поспеши-ка, друг, собираться: нам необходимо проверить то, что снилось мне ночью.

– Ты все-таки уснул? – выразил Ваня вполне уместное удивление и тут же посетовал. – Как же так? Ты же не хотел, вроде?

– Я тоже живой человек, – возмутился смышленый ребенок, сморщив свою переносицу, – и не могу спать по двое суток, поэтому и попросил тебя мне помочь, а ты «захрюкал» так, что тебя и из пушки вряд ли разбудишь. Я какое-то время, конечно, сопротивлялся, но потом уже ничего не помню, только страшные и кошмарные ужасы.

– Что на этот раз? – начиная наполняться передавшимся от товарища страхом, поинтересовался малолетний Борцов. – Ты опять что-то видел?

– Да, – подтвердил маленький предводитель, – и именно это нам и предстоит сегодня проверить. Так что «резину не тяни», уминай свои плюшки, и бежим за Кощеем.

Иван энергично закивал головой, и, как ему не было жутко от предчувствия неведомой раньше опасности, он с завидным, достойным уважения, аппетитом умял приготовленный ему завтрак, который обычно состоял из ароматной, «свеже» купленной выпечки, какой его мать запасалась каждое утро в расположенном в доме напротив круглосуточном магазине. Как только с пищей было покончено, оба друга поспешили за третьим.

В отличии от них, он проживал с родителями и бабушкой в своем частном доме, расположенном как раз недалеко от места предполагаемых Горячевым-младшим ужасных событий. Как и положено, поскольку было еще довольно ранее утро, он находился у себя дома, но уже давно встал по заведенной сельской привычке (их семья вела небольшое животноводческое хозяйство), помог родным со скотиной и готовился отправляться гулять. Обычно он так и делал, и первый начинал оббегать остальных, но в этот день нужда выгнала Витю на улицу раньше, поэтому они застали товарища еще на территории его не такого уж вместительного жилища, никак несравнимого с возводимыми элитой особняками.

– Что? Опять что-то случилось? – спросил он товарищей, подивившись необычности их раннего появления.

– А ты что, еще ни о чем не знаешь? – в свою очередь выразил удивление маленький Виктор.

Обычно Кощеев узнавал первым все новости и было странно, что ему в этот раз ничего не известно. «Может, сегодня ничего не случилось? – невольно промелькнула мысль в голове у заводилы этой компании. – Возможно, действительно, мне это только приснилось?» Однако его надеждам не суждено было сбыться, так как Леха сразу же разъяснил свое непривычное для остальных неведение:

– Я узнаю о событиях от соседки, что проживает в конце нашей улице, когда прохожу каждый день мимо ее территории. Она всегда в это время сидит у дома на лавочке, и сама подзывает меня, чтобы угостить какой-нибудь сладостью, а заодно рассказать о том, что в округе случилось.

– Теперь все понятно, – Борцов решил, что тоже должен поучаствовать в этой беседе, – ты долго еще будешь здесь «ковыряться»?

– Нет, нет, – заверил третий член этой, ставшей на лето немногочисленной, группы, – я уже все закончил и вот только собирался отправляться на улицу.

Он занес в дом ведро, с которым бегал кормить находившихся в их подсобном хозяйстве домашних животных, и, уже готовый, вышел на огороженный двор приусадебной территории. Наконец, освобожденные от лишних обязанностей, они, все трое, устремились развеять сомнения, будоражившие голову их малолетнего предводителя.

– Может быть, стоит забежать к той старухе? – выразил сомнение Леха, имея в виду женщину, снабжавшую его свежими новостями.

– Да ну ее… сами узнаем, – отозвался маленький Виктор, спешивший как можно быстрее побывать на месте своих ужасных кошмаров.

Они как раз приближались в тот момент к ее дому и, не смотря на уверенные призывы старушки, стремительно пробежали мимо, лишь для приличия махнув в знак приветствия головой. Им пришлось преодолеть еще десяток расположенных в смежном порядке и довольно продолжительных улиц, прежде чем вся компания оказалась на самой последней, подводящей черту этого и так небольшого районного города. Как Кентюрин и справедливо предположил, после не выхода на связь оставленной патрулировать группы и в связи со стрельбой, остальные военные тут же переполошатся и вышлют на место подмогу. Так, в принципе, и случилось, и к моменту, когда мальчишки подбегали к месту ужасного ночного убийства, там уже творилось столпотворение из высших офицерских чинов как полицейских, так в точности и военных. Их число, явно превышавшее пятьдесят человек, было несовместимо с тремя членами оперативно-следственной группы, которые занимались фиксацией следов этого кошмарного, по сути беспрецедентного до наступивших времен, убийства.

Как и положено детям подобного возраста, ребята не стали лезть на рожон и действовать напрямую, а решили везде пробираться обходными путями. «Все равно нам ничего не сделают, даже если поймают», – высказал Горячев вполне здравую мысль, и они, скрываясь за уже достаточно высокой травой, к слову сказать, окошенной у редкого дома, первым делом направились к покосившейся хижине, от которой и началась череда этих ужасающих душу событий. Оперативники работали пока в месте истребления военного патруля и до этого места пока не добрались. Здесь, выставленный на охрану следов преступления, находился один-одинешенек участковый, явно не собиравшийся сюда пропускать никого постороннего, а тем более несовершеннолетних, да еще и малолетних, ребят.

– Что будем делать? – поинтересовался Кощеев, наблюдая из бурьяна за вышагивающим взад и вперед полицейским. – Он отсюда вряд ли уйдет.

– Да, это факт, – согласился их заводила, одновременно предаваясь усиленным размышлениям, – но он здесь один и не сможет охватить сразу всю территорию, поэтому – хотя он и ходит взад и вперед, но делает это только возле переднего входа – задний же дворовый проход – пусть не всегда, а только на время, – остается у него без внимания. Предлагаю – когда он в очередной раз отдалится – потихоньку забежать внутрь этой пристройки и через нее проникнуть внутрь самого дома, внимательно там все осмотреть и затем также незаметно убраться наружу. Кто не трус – тот со мной.

Лучшего пожелания нельзя было и придумать: никто в компании пацанов никогда не стремился прослыть кем-то пугливым, поэтому оба верных товарища интенсивно закивали в знак согласия головами. Ребята подкрались к самому дому, благо сделать это было нетрудно, так как сзади почти полностью отсутствовала и без того хлипкая изгородь. Дверь в покосившуюся приделку находилась сбоку от дома, то есть там же, где и основной вход, располагавшийся под крышей, в таком же ветхом крыльце. Мужчина-участковый продолжал ходить взад и вперед, наклонив книзу насупленное лицо и заложив руки за спину. Вот он ненадолго вышел на их сторону, на какое-то время остановился, будто что-то тревожно обдумывая, и, повернувшись назад, двинулся в противоположное направление. Как только его спина скрылась за угол, мальчишки выскочили из-за дальнего угла этой хижины и, пригнув спины к земле, быстро преодолели те пару метров, что отделяли их от дверного проема.

Оказавшись внутри, они чуть было не пожалели, что отважились на столь отчаянное по своей наглости предприятие, и едва не закричали от представшего их детскому взору ужасного вида. Им даже пришлось зажимать свои рты ладонью, чтобы обеспечить себе большую убедительность, что даже в такой непривычной для всех троих ситуации из них не вырвется ни единого звука. Однако страх и отвращение, охватившие этих смелых ребят от предпринятой ими предосторожности никуда не исчез, убедительно проявляясь в расширенных глазах, притупленных от ужаса взглядах и перекосившихся гримасами лицах, ну, а легкая нервная дрожь была лишним тому подтверждением.

Здесь, действительно, было от чего испугаться. Мало того, что внутри царил наполненный смрадной вонью сногсшибательный запах, распространяемый устлавшими пол отходами жизнедеятельности человеческих организмов, так еще почти прямо по середине лежал искромсанный обезглавленный труп, добавляющий лишней жути к и без того поистине мрачному виду.

– Что это такое? – сморщив лицо и отхаркиваясь от тошнотворного аромата, промолвил Кощеев, указывая на разбросанные по полу человеческие останки. – И где у него верхняя часть головы?

– Наверное, это она и есть, – сказал заводила этой немногочисленной группы, указывая на лежавшую недалеко в стороне волосистую часть изрубленной головы.

Пробираясь по грязному полу, мальчик приблизился к этому, казалось бы, пока простому предмету и, отняв от стены какую-то палку, осторожным движением перевернул отсеченный череп на всеобщее обозрение. Двое его товарищей уже не в силах более сдерживаться стали активно освобождать свои желудки от принятой за завтраком пищи. Не удержался от этого и их предводитель: настолько ужасным было представшее зрелище. Окровавленная половинка лица плавно переходила в боковую часть черепа и дальше в затылок, оголяя отделенное от основной части тела серое вещество, которое при перемещении стало болтаться, словно подтаявший студень.

– Куда ты, Брат, нас притащил? – выразил Борцов огромное недовольство, кинувшись к двери, где активно стал работать своими детскими легкими, пытаясь хлебнуть свежего воздуха.

Воодушевленный этим простым примером, к нему поспешил присоединиться и самый худой мальчик из этой немногочисленной группы. Горячев же, освободившись от ненужных излишков, как будто бы зачарованный, продолжил осматривать мертвое тело, присев рядом на корточки. Иван, вернув себе способность нормально мыслить и оценивать окружающую их обстановку, зажимая дыхательные пути своей детской ладонью, приблизился к своему малолетнему предводителю и, отводя в сторону глаз от жуткого зрелища, полушепотом произнес:

– Это ты хотел здесь увидеть? Если убедился, тогда пора уходить, а то… как бы нас не застукали полицейские.

– Да, да, – согласился маленький Виктор, поднимаясь от мерзкого, вонючего трупа и уверенным шагом устремляясь к дверному проему, – больше тут делать нечего, что было нужно – я рассмотрел.

Приблизившись к выходу, он высунул голову, чтобы удостоверится, что дальнейший путь остается свободен. Участковый уже не ходил, а остановился у прохода, где должна была быть калитка и смотрел в начальный конец этой улицы, где в это же самое время находились остальные сотрудники, занимавшееся фиксацией следов произошедших нынешней ночью ужаснейших преступлений.

– Возможно, уже сюда направляются? – высказал свое предположение главный среди ребячьего братства, стараясь найти объяснение неожиданной смене поведения со стороны дежурившего возле дома сотрудника, – ждать больше не будем – делай, как я.

Тут он опустился к самой земле и, скрываясь в высокой траве, ловко перебирая своими коленками и локтями, быстро пополз прочь от этого жуткого места, наполненного смрадом, вонью и растерзанными покойниками. Один за другим, его верные товарищи бросились следом.

Прохоров Сергей Николаевич – двадцатичетырехлетний лейтенант участковый, выставленный на охрану места очередного убийства, находившегося в тот момент в доме убитого здесь же Иглютина. Он имел хотя и худощавое, но в то же время и стройное телосложение, бывшее выше среднего рост и выделявшееся физически-развитой внешностью; приятное, молодое лицо говорило о наличии ума и способности адекватно и логически мыслить; одет сотрудник был, как и положено, в присвоенную форму одежды. В силу своей неопытности и, что гораздо более вероятно, моложавого возраста этому человеку была поручена самая незавидная и неблагодарная при таких чрезвычайных обстоятельствах служба – охрана самого дальнего места развернувшихся ночью кошмарных событий. Не в силах выносить ужасную вонь, царившую внутри всего дома, он посчитал для себя возможным находиться на улице, справедливо предполагая, что убитый и обезглавленный человек уже никуда не исчезнет.

Однако откуда же ему было знать, что трое отчаянных десятилетних юнцов наберутся смелости и какой-то даже неестественной наглости и первыми решат изучить ужасные свидетельства умопомрачительной ночи. Просто стоять на одном месте и спокойно дожидаться прибытия основной опергруппы ему было все-таки не под силу, принимая во внимание молодость его организма и природную горячность натуры, поэтому он и ходил взад и вперед, намерив таким образом многие километры. Наконец многоголосые звуки единовременно говоривших людей стали стремительно приближаться, что могло означать только одно – все другие убийства уже были надлежащим образом зафиксированы, и теперь весь личный состав, участвующий в этом мероприятии, устремился к последней, самой начальной, точке этого ужасного происшествия. Ожидая их приближения, Прохоров вышел к проему, где некогда находилась калитка, и теперь замер, не двигаясь с места.