Асмодей нашего времени

– Къ чему все это?

– Позвольте-съ. У насъ д?ло шло о сердц?,– да-съ. Оно у васъ разшевелилось было, а вы опять положили его подъ прессъ вашихъ в?чныхъ думъ и думокъ.

– Чтожь д?лать ?едоръ Степановичъ, ужь, видно, такова моя натура.

– И, полноте, не гн?вите Бога!

– А вы давно были у Неб?довъ? спросилъ Софьинъ, потянувшись за сигаркой въ противную отъ Племянничкова сторону.

– Да какъ бы это сказать, – вчера въ полдень да вчера вечеромъ.

– Чтожь они, какъ?

– Да все также, по прежнему: съ Еленой о музык?, съ Соломонида объ аристократiи, съ Marie… ахъ, да в?дь я и забылъ сообщить вамъ новость.

Владимiръ Петровичъ поднялъ голову.

– Вы теперь не угадаете ее, сказалъ Племянничковъ.

– Кого?

– Marie.

– А что такое?

– Такiя залетныя понятiя, просто… какъ бишь это по иностранному-то… femme еmancip?e, что ли.

– Что съ ней сд?лалось? сказалъ Софьинъ съ хладнокровiемъ, плохо прикрывавшимъ возбужденное любопытство.

– Тамъ теперь всякiй денъ Пустовцевъ.

– Ну, такъ чтожь изъ этого?

– Вы хорошо, дяденька, познакомились съ нимъ?

– Да, челов?къ порядочный.

– Сядетъ онъ вамъ на шею.

– Мн??

– Да, вамъ-съ.

– А мн? что до него?

– Да ужь не секретничайте. Впрочемъ некого винить; сами виноваты, дяденька! Нужножь было зас?сть сиднемъ, и глазъ не показывать. Вотъ теперь и возитесь!

– Съ к?мъ?

– Съ Marie.

– А что мн? до нея?

– Какъ что? Да разв? я не зам?тилъ?

– Что вы тамъ зам?тили! съ досадой сказалъ Софьинъ.

– А ужь что бы ни зам?тилъ, да зам?тилъ. Право, дяденька, худо вы сд?лали. Куй жел?зо, пока горячо; остынетъ, опять придется разваривать. А посл? такой закалки, какую д?лаетъ Пустовцевъ, гляди, что вашему-то молоту и не поддастся этотъ матерiалъ.

– Я не хочу и браться за это.

– Не хотите?

– Не хочу.

– Ну, такъ я возьмусь. Воля ваша, а мн? этотъ Пустовцевъ какъ-то не нравится. Такая противная рожа! А эта самонад?янность, эти дерзкiя выходки, прикрываемыя знанiемъ св?та, который, кажется, вид?лъ онъ въ подворотню своей школы, эти правила, которыхъ бы самъ чортъ испугался – страхъ какъ мутятъ мою душу. Право, дяденька, очень не дурно было бы, еслибъ вы стали поперекъ этому лохматому чарод?ю и показали бы вс?мъ, кто онъ и что и какъ. Я, признаться, боюсь браться за это д?ло; пороху-то у меня черезчуръ пересыпано; того гляди, вспыхну, и тогда прощай благоразумiе!

– Да чтожь тамъ такое?

– А вотъ что: Пустовцевъ по наполеоновски, знаете, миновавъ вс? кр?пости, прямо ударилъ на главный пунктъ операцiонной линiи.

– Говорите, пожалуста, безъ иносказанiя!

– Можно-съ, почемуже. Онъ, изволите вид?ть, обратился къ самой Marie, и зам?тивъ, что она головкой-то слабенька, давай надувать ей въ уши свои эксцентрическiя правила.

– Ну!

– Ну, ея благоразумiе – то и простудилось,

– Опять иносказанiя!

– Да что съ вами, дяденька? Вы съ н?котораго времени р?шительно отказываетесь понимать мой фигурный языкъ.

– А скоро вы по?дете или пойдете?

– Вотъ это мн? нравится! Да разв? можно тамъ выпроваживать гостей?

– Можно; мн? нужно кой-ч?мъ заняться.

– А если я разгн?ваюсь?

– Не над?юсь.

– То-то и есть-то! Ну хорошо, до свиданья, дяденька! А парочку сигарочекъ ужь позвольте ради запасу… Ахъ, чуть было не забылъ! Не оставилъ ли я у васъ какъ нибудь моего бумажника? Тамъ было рублей съ десятокъ. Пожалуй, дяденька, бумажникъ-то оставьте у себя, а деньжонки-то ужь пожалуйте.

Софьинъ не могъ воздержаться отъ улыбки при такой манер? выпрашивать въ долгъ, безъ отдачи.

– Да куда вы д?ваете деньги? сказалъ онъ, доставая бумажникъ. Давно ли вы показывали мн? съ полдюжины радужныхъ?