Цикличность

– Что ты почувствовал? – спросил я неожиданно у Исана. Напомню, после той беседы на хребте мы не общались.

– Когда? – удивился чудотворец.

– Когда умер учитель.

– Я чуть сума не сошел. Я же пришел с ним поговорить, только преступил порог и тут случилось…

– А что ты при этом видел?

– Не знаю, как и описать. Помнишь свою жизнь в Терриале? Собери все невзгоды той поры и прочувствуй их все разом. Неудивительно, что люди сжигали свои собственные дома в ту ночь. Все, что так хотелось забыть, проживаешь еще раз. И я не буду юлить и врать, я много сделал того, о чем неприятно вспоминать. И все это всплыло в ту ночь. Непросто вспоминать свои неудачи и сотворенное зло. А пережить их еще раз, да все вместе… – Исан съежился в седле при воспоминаниях о той ночи. Его усы вздыбились.

– Почему это случилось именно с учителем?

– Если бы я знал, парень!? Теперь, у меня наверняка буду проблемы с судьями из-за всего этого. Вызовут в Секретариат, будут допрашивать. Как только за перевал вернемся, сразу вызовут к себе, не сомневайся. – Исан расстроено покачал головой.

– Плевать.

– Ты просто не был в Секретариате. – Исан укоризненно посмотрел на меня.

– А я вот ничего не почувствовал. Вообще ничего. Неужели я в жизни не сделал ничего дурного?

– Не понял. Что значит «вообще ничего»? – Исан отбросил свой снисходительный тон.

– Я был с Иррес. Мы уединились в комнате под крышей и… В общем, внезапно завыли собаки. У Иррес вдруг закатились глаза, ртом пошла пена. В эту секунду раздался жуткий рев, будто весь город одновременно закричал. Все животные начали истошно вопить. Я выбежал на улицу, и сразу увидел эти жуткие вещи. Люди выпрыгивали прямо из окон, кто-то катался по земле и кричал. На меня набросилась старуха, она смеялась, как умалишенная, она истерзала лицо собственными ногтями.

– И ты ничего не чувствовал? – он сказал эту фразу по слогам.

– Ничего, несколько секунд я думал, что весь город сошел с ума кроме, меня. Но потом…

– Потом? – Исан нетерпеливо .

– Потом я увидел мальчика, который бежал по улице и звал на помощь.

– Что? – Исан так резко осадил лошадь, что та едва не оскользнулась.

– Мальчик-подросток, лет пятнадцати. – От такой реакции я даже немного сбился. – Он кричал, звал кого-то. Судя по говору, он тоже с запада, как и я. При этом мальчик был просто напуган, он вовсе не выглядел спятившим.

– Да-да. Хорошо. Что было дальше?

– Я спрятал его в доме Веллеса. Там мы относительно благополучно переждали ту ночь, после чего утром я проводил его домой. Родители парня, как он сказал приемные, к тому моменту пришли в норму, для них ночь прошла почти без последствий. Правда, отец мальчика зачем-то зарезал их единственную клячу, сам потом не мог объяснить зачем…

– Стой! Да плевать мне на клячу! Почему ты мне об этом раньше ничего не говорил?

– А зачем мне тебе что-то рассказывать, ведь я тебе не нужен.

Исан провел по лицу ладонью и горько усмехнулся. После чего он, без лишних слов, ушел в глубокие думы. Лоб его нахмурился, на нем появились многочисленные морщины. Он настолько глубоко ушел в свои умоистязания, что периодически сходил с дороги. В какой-то момент он даже попытался выскочить на тонкий лед глубокого горного озера, отчего пришлось мне стать во главе колонны, взяв под уздцы лошадь Исана. Интересно, почему его так озадачило, то, что мне и еще одному парню не было плохо в ту ночь?

Ему и по статусу и по возрасту положено знать больше моего, а он впервые на моей памяти сел в лужу. Почему его так встревожил мой рассказ о том ребен…

Стрела просвистела рядом с моим ухом и угодила прямо в горло скачущему рядом со мной командиру отряда. Я резким движением свалился с лошади, и успел быстро достать вещь из рюкзака, когда увидел, что прямо из леса, со стороны деревеньки, на нас надвигается большой отряд хорошо вооруженных людей. Собачий лай уже не разносился эхом по долине, его источник теперь был совсем рядом. Значит, это была вовсе не прогулка. А охота! И добычей были мы.

Что же делать? Их, должно быть около сотни. У нас нет ни единого шанса. Я огляделся по сторонам, Исана нигде не было. Куда он запропастился? Неужели сбежал? И тут, неожиданно, что-то сильно толкнуло меня в спину. Я повалился на живот, а около моего плеча угрожающе клацнула пасть огромной собаки.

15. Строккур

«Хребты Сиала были образованы многие тысячи лет назад вследствие движения двух частей земли друг на друга. С каждым годом они становятся все выше, но глазом этого не заметить. Имя свое они получили благодаря благородному мужу и ученому по имени Сиал. Его с младых ногтей тянуло в горы, и никто не знал их лучше него. Его семья была второй по знатности после короля и владела землей, на которой ныне расположен Харрес. Но Сиал никогда не любил свет и тяготился своим положением. Он всю свою недолгую жизнь провел в походах или подготовке к ним. Он подробно картографировал местность от истока Хельдара и до мест, где Глубокая скрывается во льдах подле Металлической долины. Его дневник, куда он записывал все наблюдения о встреченных животных и увиденных растениях – ныне самое полное и подробное описание животного мира севера. Сиал погиб в горах, когда ему было 28 лет отроду. Страшная непогода настигла его партию и ночью они замерзли. Сиал, умирая, расположился так, чтобы его тело точно нашли. За пазуху он спрятал свой дневник и карты. Он не оставил после себя наследников. Его отец, на правах собственности, решил назвать горы в честь своего отрока, который посвятил всю свою жизнь этим хребтам».

Ларс Ульманн «Ископаемые и руды севера».

863 год со дня Возрождения. Митарр.

– А еще я желаю молодым… Чтобы они-Ик-и были счастл… счастливы.

Мой любимый тесть немного качнулся, запрокинул в себя остатки того, что было в кружке, и с чувством выполненного долга опустился на скамейку. Ну как опустился? Он безвольно шлепнулся на свой толстый зад и, неуверенно качнувшись назад-вперед, все-таки упал лицом в тарелку. Заботливый брат невесты налил в кружку тестя немного эля, чтобы старик, когда проснётся, мог вскочить, произнести свой тост уже раз двадцатый и со спокойной душой грохнуться спать дальше.

Умный пацан, ничего не скажешь, а ведь малому всего двенадцать. Хоть он и младший сын, но по мне разумней было бы оставить отцовское дело именно на него. Когда придет время, разумеется. У него есть все задатки хорошего купца – хитрый, проворный, быстро понимает, что надо сделать, чтобы получить свое. Даже если это самое оно изначально ему не принадлежит. Старший же сын моего тестя – толстый тридцатилетний недоросль. Он уже валяется под столом и громко храпит, отчего стол заметно вибрирует. Такой «хозяин» быстро загубит любое дело. Он даже милостыню собрать не сможет. Или пропьет, или потеряет. Вот дурак!

Сколько таких я повидал в Столице, когда службу нес. О-о-о-о, прям целый город дураков. В Столице ты вонючего бродягу в канаву тащишь за то, что тот в харчевне расплатиться не может. А этот простофиля, оказывается, пять лет назад крупную швейную мастерскую наследовал. Мда…

Я-то сам был третьим сыном в своей семье. И я как никто знаю, что отцы стараются одарить своего первенца. Даже если не так, то на остальных все равно наследства не хватит. Старшему сыну полагается свое дело поручить, а младшие сами как-нибудь разберутся.

В итоге так, по сути, и произошло. Жизнь развела нас с братьями. Разметало по всей стране. Старший, естественно, получил всю отцовскую землю. Средний, как подрос, сразу в армию пошел и сгинул во время Ночи пожаров. А я вот подался в Столицу. Отец хотел, чтобы я в церковь ушел. Перерождение всей семье вымаливать. А я за две недели прокутил по столичным тавернам все деньги, что с собой были, а потом увидел объявление о наборе в стражу. Так я и стал тем, кем стал.

Семья «забыла» про меня, когда я променял грязный балахон и писание на портянки и копье. Но я-то знал, что все у них там плохо. Ведь в хозяйстве старший брат был полным профаном. Два пальца на ноге он потерял на уборке урожая, будучи еще десяти лет отроду. Он постоянно все путал и губил посадки. Слова «сода» и «соль» для него на один лад. Посему нередко он морил робкие всходы, поливая их солью. Верное дело, что родное хозяйство в запустении. Вот у среднего брата с этим было отлично, спорилась работа, любил человек землю. А в итоге – помер на чужбине, даже раньше нашего нерадивого батеньки. Я – младший. У меня-то шанса пробиться в люди и так не было, а вот среднего жаль.

Эх, судьбинушка! Да, нередко первенцы расстраивают своих отцов. Например, вот эта вечно кряхтящая, жирная бочка эля. Она маскируется под старшего брата моей невесты. Он получит все, и все погубит. Хотя вот смотрю я в хитрые глазки младшего сына тестя, что смотрит в пустоту с легкой ухмылкой и понимаю, что наследство вполне вероятно уйдет в достойные руки…

Иррес тронула меня за руку, выведя из задумчивости. Кто-то из гостей, страшно волнуясь, произносил длинный тост из старого библиотечного сборника «Лучшие свадебные тосты». Он очень старался, махал руками, весь аж покраснел, видимо был должен денег тестю. Тут таких немало.

Наконец, он закончил, я поднял кубок в знак почтения и сделал большой глоток эля. Отличное застолье, праздник выдался на славу. Свадьба собрала на городской площади добрых человек пятьсот. Причем, это то количество людей, что одновременно находилось на площади, качественный же состав гостей постоянно менялся. Кто-то, объевшись и крепко выпив, вставал из-за стола и медленно плелся домой. Их места тут же занимали вновь прибывшие – голодные и отвратительно трезвые люди. Веселье было в самом разгаре. Народ еще не перепился и не устроил драку, при этом порог застенчивости гостями уже был давно пройден. Кто-то уже достал откуда-то лютню и наигрывал веселую мелодию, а кто-то уже вовсю прихватывал за талию чужую жену. На площади стоял гул непринужденной беседы, этот момент на праздниках всегда мне милее других.

Отец Иррес, конечно, потратился славно, но такова традиция. Организовывать свадьбу на весь город, ясен пень, никого не заставляют. Но среди зажиточных горожан такое расточительство только приветствуется. Более того, наше торжество стало первой свадьбой весны, а это традиционно приравнивалось к общегородскому празднику. Сейчас где-то среди гостей были начальник стражии и глава города. Второго я даже в лицо не знал, а он на мою свадьбу пришел. Хотя, говорят, что он тут как памятник. То бишь для красоты. Мол, даже права подписи у него нет, только в церемониях участвует.

Главный в городе начальник стражи, он же командир гарнизона. Сегодня он был при параде. Прочитав по засаленной бумажке тост, он крепко пожал мне руку и занял почетное место рядом с сестрой невесты. Та, не упускала шанса и постоянно пополняла кубок неженатого вельможи. А что? Он вдовец, супруга его давным-давно при родах умерла. Я его, конечно, всей душой ненавижу, но это как подчиненный. А так человек он, в целом, хороший. Он поначалу, для виду, отнекивался. Затем потихоньку сдался и завел кроткий разговор с девушкой. А сейчас он живо что-то ей рассказывал, размахивая руками. Его лысина заблестела на солнце, а девушка потихоньку придвигалась к нему все ближе и ближе. Молодец, девонька, не растерялась в нужный момент.

Я посмотрел на Иррес. Моя красавица. Она почувствовала на себе мой взгляд и нежно улыбнулась. Иррес была очень стройна и хороша собой. Только немного неловка, пожалуй. Да, кого я обманываю? Ее движения привносили в жизнь столько разрушений, что трудно описать. Только за сегодняшний день она уже разбила три кубка и одну тарелку. Даже сейчас она смотрела на меня, улыбаясь, я наслаждался ее милыми светло-серыми глазами, а сам тем временем старался не замечать, что к ее щеке прилип кусочек какой-то еды.

И все-таки мне повезло. В любом другом случае ее отец никогда бы не выдал свою среднюю дочь за простого стражника. К тому же по городу шла молва, что я дезертир с юга, что так и есть, что уж тут? Но о Иррес шли еще более позорные, мрачные толки. Люди говорили, что она сошлась с «белым». Это ж жуть, у нас на севере лучше со свиньями в хлеву вязаться, чем с «белыми» за руку здороваться. С ней как раз даже соседи здороваться перестали.

Но я-то знал, что ни сошлась она, ни с каким «белым». Во-первых, потому что Джесс – «красный». Хотя местный люд в сортах навоза не разбирается. Во-вторых, я встретил ее зимой, когда она гостила у Джесса и никакой близости меж ними я не заметил. По крайней мере, сам Джесс был к ней холоден. Ну а в-третьих, в какой-то момент я просто осознал, что мне плевать. Я пропал. Люблю, жить без нее не могу. Как оказалось, и она чувствовала то же самое.

Помню, как я был в карауле на южной стене, на следующий день после нашей первой встречи. Я, после пары пререканий с начальником гарнизона, вообще застолбил за собой это скотское место. Стоял и смотрел, как густой туман клубами укрывает перевал, поднимаясь из ущелья. Смотрю, а перед глазами не перевал, а ее лицо. И все мне нипочем было, ни сырость, ни холод. Впервые такое ощутил. Ветер дул такой, что аж алебарду из рук вырывало, а мне все побоку было. Тепло так было на душе, аж смеяться хотелось.

И вдруг вижу знакомый силуэт. Аж глазам своим не верю, она поднялась прямо на стену. Ужас! Хорошо, что туман стоял, и никто не заметил, что она пришла прямо во время караула. А вообще парни у нас в страже хорошие – даже если бы нас заметили, никто не заложил. Мы с ней сразу все поняли, словами нельзя было все это описать. Я думал, такое только актеры на площади показывают в пьесах за два медяка. А вот оно как, оказывается, и в жизни есть место настоящим чувствам.

В тот день, как только я сменился, то, даже не сняв форму, отправился в дом Иррес, просить ее руки. Отец ее просто летал по дому от счастья. Немного расстроился, что я простой стражник, но тактично не заострил внимание на этом. Его дочь спуталась с «белым», и уже весь город судачил об этом. Он, верное дело, уже всю голову сломал, как от этого отмыться. А тут я, извольте любить и жаловать.

Джесс, как оказалось, уехал из города вместе с отрядом «усана» вскоре после смерти своего господина. С Иррес он даже не попрощался, а она уже особо-то и не горевала. Честно призналась, что была влюблена в него. Но когда меня встретила, то сразу поняла, кто ее истинный суженный. Мне же Джесс оставил весь свой столичный табак и записку, в которой желал нам счастья. Хороший малый, «красные» они все-таки ребята то почти обычные, с ними хоть поговорить можно.