Цикличность

Так что везучий я парень. За один год вон, сколько всего произошло: и жив остался на перевале, и дом новый нашел, а теперь вот и жена-красавица у меня появилась. Пускай в народе еще долго эту историю не забудут, но главное в том, что правда-то на моей стороне, слухи неверную молву несут. Она – девушка. Вряд ли она бы стала мне врать, перед тем как я сам в этом лично удостоверюсь. Ха-ха!

Иррес заметила, что моя тарелка пуста и наполнила ее снедью до отказа. Затем сбегала за свежим графином эля и наполнила доверху мой кубок. И, как завершающий жест, она нежно поцеловала меня в щеку. Правда, пока наполняла бокал, чуть оступилась и едва не упала на меня. Но это, верно, от выпитого. Сегодня она могла позволить себе напиться как солдат на зимней квартире. Главное, чтобы не начала так же петь.

Эх, красавица моя. Теперь она моя невеста. В ее платье уже не осталось ленточек. Единственная синяя лента держала ее волосы. Но уже сегодня вечером я сниму ее, и Иррес навеки станет моей женой. Жаль только что у северянок груди маленькие, избалован я столичными видами, так сказать. Как у Мары, например… Ну, это ладно, тут уж у природы нельзя другие груди выпросить. Мне не только этим супруга мила.

Да, а ведь уезжая в Столицу, я поругался с родней и уже не рассчитывал, что вернусь на север. Ну не хотел я идти в церковники, вот вообще никак. И, хоть и ушел, но так и не дошел. Обжившись в Столице, я мечтал найти себе подругу среди столичных девиц. Одинокими вечерами в казарме, прихлебывая кислый хлеб, я представлял себе скромную свадьбу в тесном высоком доме, какие строят в густонаселенной Столице. Она была бы кухаркой при каком-нибудь жирном бароне, что любит щипать ее за задницу. И вместе у нас бы выходил приличный заработок, но на красивую свадьбу все равно не хватило бы. Только человек десять родственников, столько же друзей и сослуживцев. На невесте бирюзовое платье, я в парадной форме. На праздник обязательно придет кто-то из младших «белых» и подарит какую-нибудь безделушку, вроде памятного медальона. Это такая обязательная процедура. Главная задача столичных женихов на свадьбе – не нажраться до того как молодых придет благословлять «белый». И вот сидел я вечерами в холодной казарме, давился похлебкой и подумать не мог о Митарре. Даже на карте бы не сразу его нашел. А вот как обернулось…

Бум! Земля под ногами сильно задрожала. Землетрясение!? Все гости на секунду немного притихли. Бывает. Говорят, иногда в ущелье случается сильный камнепад, здесь в Митарре он ощущается такой дрожью. Вполне рядовое явление, не самое редкое.

Люди постепенно оживились и потихоньку вернулись к своим разговорам. На площади вновь воцарился мерный, праздный гул. Он постепенно набирал обороты, пока веселье не вернулось в прежнее русло. Я отхлебнул прохладного эля из кружки и принялся кушать свое дымящееся рагу с говядиной. Иррес взяла меня под руку и положила мне голову на плечо.

Снова немного неловкий момент, ведь как раз в этот момент я подносил ложку с горячим ко рту. Все это добро повалилось мне прямо на штаны, я, тихо ругаясь, сбросил обжигающую еду на землю. Ну ладно, жена хочет ласки, не могу не ответить. И, стараясь забыть про обожжённые ноги, я ответил жене на объятия. И в этот момент я почувствовал себя особенно хорошо, будто что-то зажглось внутри меня, когда я обнял супругу. Как бы я хотел, чтобы это мгновение длилось вечно. Нет, не вечно. Сначала надо завести детишек, а потом пускай и жизнь остановится. Я нашел свое счасть…

Резко и сильно тряхнуло. Вся посуда на столах подпрыгнула и с грохотом попадала в беспорядке на стол. Кто-то из гостей не удержался на ногах и упал. Все гости хором ахнули. Но люди быстро осознали, что ничего страшного на самом деле не произошло, и даже начали потихоньку подтрунивать над собственным испугом.

Вдруг кто-то неистово закричал. Я вырвался из нежных объятий супруги, вскочил с места и побежал на крик. Поскольку отец невесты спокойно похрапывает в тарелке, теперь мне придется наводить на празднике порядок, к тому же из стражи меня никто не увольнял. Наверно кто-то неудачно упал из-за толчка. Небось, сильно пьяный гость запутался в собственных ногах и рухнул как подкошенный, ставлю десять монет – руку сломал.

Подходя к источнику крика, я заметил, что вместе со мной сквозь толпу гостей протискивался и мой командир. Идет на ходу поправляется, сам красный, что твой рак, но взгляд стальной, не дал себя опоить. Но все же лобызнула его свояченица. Вон как губы блестят. Не дай бог так до свадьбы дойдет, в гробу я таких родственников видел. Сейчас, правда, двое лучше, чем один. Сейчас быстренько оттащим пьяницу к лекарю и вернемся за стол.

Кое-как мы с командиром сумели протолкаться через плотную толпу людей окруживших того кто кричал. Ух ты! Я проиграл свои десять монет в мысленном споре, это вовсе не пьяница – это местный «белый». Он, то неподвижно лежал на мостовой, то катался вокруг своей оси, при этом сжимая руками свою голову, и вопя так сильно, будто его сжигают заживо. Орал он на всю глотку, какая-то внутренняя боль скручивала его в рог. Кроме этого крика ни единого звука теперь не было слышно на площади. Гости с опаской вставали со своих мест и подходили посмотреть, что же здесь происходит. Но близко не совались.

«Белый» метался в агонии. Но ни ран, ни следов болезни на его теле не было. Мы, с командиром, переглянувшись, подошли к нему. Я встал у головы белого, командир у ног. Сейчас унесем его подальше, а то лежит, орет – людей пугает. Я наклонился над чудотворцем сказать ему, что мы отнесем его к лекарю. И тут тряхнуло еще раз. В этот раз тряхнуло очень сильно. Слышно было, как бьется посуда, падающая со столов. Малыши, которых притащили на праздник, перепугались и начали плакать. Весь город наполнился детским плачем. Я потерял равновесие и припал на колено прямо около головы белого. Люди вокруг отшатнулись в страхе. А «белый» неожиданно перестал орать как блажной и страшно захрипел, захлебываясь.

Вдруг он схватил себя за лицо руками и замолчал. Я увидел струйки крови между его пальцами. Ужас тронул меня. Да этот парень выдавил себе глаза. Я попытался отнять руки от его лица. Но тут он вдруг затрясся, как больной падучей. Из его рта пошла кровавая пена. Кажется «белый» умирает. Что тут происходит, мать твою?!

Командир достал кинжал и одним движением закончил муки чудотворца.

– Беги, прячь жену, потом марш в казарму! – успел закричать он, перед тем, как толпа вокруг не пришла в движение.

Я кивнул и рванулся к своей суженой.

И тут снова тряхнуло. Но не земля под ногами пришла в движение. Меня будто ударили по голове, причем изнутри. Такое уже было, когда Джессов учитель умер…

И тут вдруг все пропало. Все пропало! Мир будто потерял все краски, кроме оттенков серого. Куда я бегу? Зачем? Иррес! Точно! Я бегу за ней. Как она выглядит? Почему я не могу вспомнить свою жену? Помню только имя. Ее зовут… Господи! Что происходит?

Еще один удар, и я чувствую, как вместо имени жены в памяти всплывает то, что я никогда не хотел бы вспоминать. Кто я? Почему меня бьют эти люди? Дайте мне встать! Дайте мне встать! Я хватаю кого-то за ногу. Человек падает на мостовую рядом со мной. Я узнаю его. Мерзкий ублюдок, я помню тебя! Ты, это ты был тем клириком, что ошибся и убил мою мать! Я хватаю чудотворца за его мерзкое, толстое горло, и душу, прикладывая всю свою ярость. Вдруг я почему-то понимаю, что этот человек вовсе не тот чудотворец, и я отпускаю его горло. Голова неизвестного опадает без сил на мостовую. Неужели я задушил его?

Я встаю на ноги. И как будто из тумана в мое сознание врывается образ воспитателя из деревенской школы при церкви. Он сально улыбается мне, держа в руках факел. Я знаю, чего он хочет! Из-за этого ублюдка весной двое ребят утопились в озере. Ну, иди сюда, теперь я, наконец, смогу отомстить за них. И не поможет тебе то, что ты мне рекомендацию в Столицу написал. В этот раз ты мне рот не заткнешь.

Я вырываю факел из рук воспитателя и с силой втыкаю его ему прямо в лицо. Он кричит и вырывается. Воняет паленым мясом. Ну, ничего, теперь-то мальчишки отомщены! Этот гад будет долго мучиться, если выживет.

16. Роккар

«Хворь, что прокатилась по землям востока – одна из самых страшных эпидемий за все то время, что существуют летописи. Зараженный первые дни не испытывает никаких физических мук, он лишь чувствует постоянную усталость и обильно потеет. Такими же симптомами сопровождается обычная пустынная лихорадка, что проходит сама через неделю-другую. Посему все те люди, кого поразила Хворь, сначала не придавали этому никакого значения и неумышленно разносили болезнь среди людей. На третий-четвертый день у человека начинается жар, настолько сильный, что он впадает в беспамятство, у многих открывается кровохарканье. Ни есть, ни пить больной уже не может. На седьмой день с начала болезни тело человека начинают покрывать нарывы, если их вскрывать начинается истечение гноя. В первые месяцы Хвори местные врачеватели вскрывали эти воспаления, думая, что это снимает муки. Позже выяснилось, что жидкость из нарывов крайне заразна. Зачастую на девятый-десятый день человеческое тело сдается и умирает. Те, кто выздоравливают, обычно приходят в сознание на двенадцатый день и полностью оправляются от болезни в течение двух-трех месяцев. Смерть приходит за несчастным, успокаивая его муки в двух случаях из трех».

Уолтер Фейн «Профилактика Хвори».

861 год со дня Возрождения. Металлическая долина.

Металлическая долина всегда была не самым гостеприимным местом. Здесь нет ничего, кроме огромного количества рудников, да шахтерских деревень. Населены они в основном наемными рабочими, которые возвратятся домой по окончанию работы. Очень грязный воздух, всюду забивается пыль. Постоянно гложет нестерпимое ощущение, что здесь люди не живут, а существуют, причем лишь какое-то непродолжительное время. Все временное, непостоянное. Городки рудокопов состоят из наскоро сколоченных, абсолютно одинаковых домов, в которых сменились сотни, если не тысячи поколений рабочих.

Сейчас мы расположились как раз в одном из таких городов. У городка даже не было своего имени, его просто называли двенадцатым городом. Все города в долине имели лишь порядковый номер. После Утейла, на пути в долину лежит еще один маленький город – Периа. Но это не более чем перевалочный пункт, где приходили в норму те люди, что уже окончили свою работу, и готовились к тяжелому труду те, кому только предстояло спуститься в рудники.

Потом, около суток, путник двигался по опасной дороге вглубь долины, пока, наконец, не оказывался в первом городе. Только в ту секунду, путник, которого гарантированно мучала усталость и жажда, мог сказать, что он попал в Металлическую долину.

Он измотан кашлем, хоть его лицо и покрыто тканью. Скорее всего, он уже пеший, так как лошади в Металлической долине долго не живут. И что он видит? Столб. А на нем прибита табличка, на которой написано: «Добро пож…». Продолжения надписи нет. Первый город два раза сгорал дотла, после чего про него просто забыли. Его никто и не думал отстраивать заново. На память о тех временах осталась лишь эта надпись, которую никто не удосужился сменить.

Двенадцатый город отличался от первого лишь тем, что еще не был полностью заброшен и забыт. В последние годы две из трех шахт, расположенных рядом с ним были истощены и люди потянулись в другие города, продолжать свою работу. В двенадцатом городе остались только те, кто после опустошения последней шахты выполнят контракт и покинут долину навсегда. Людям хотелось расстаться с этим местом, доведя свое дело до конца.

Они вернуться домой богачами. Это правда. Барон Утейла – Деандир XV, который властвовал над Металлической долиной, всегда справедливо рассчитывался с работягами. Его здесь так любили, что даже Столица не лезла в местные дела, вверив все его мозолистым рукам.

За пару лет работы в шахтах, средний работяга зарабатывал себе на дом в Столице. Или на небольшую благоденствующую ферму где-то на юге. Только вот здоровье его уже было подорвано навсегда. Все кто жил в долине, уже никогда не излечатся от кашля, их легкие заполнены вездесущей черной пылью. Еда здесь бедна, и вся ввезена извне, посему, чем дальше ты от Периа, тем скуднее твой рацион, что непременно скажется на твоем здоровье в будущем.

Женщин в долине практически нет. А те, что есть, живут в Перия. Однако пообщаться с ними так, чтобы кошель при этом не стал легче, было просто невозможно. Семьи шахтеров оставались дома и ждали своих кормильцев с полными сумами. Правда некоторые семьи, не имея ничего за душой, дожидались своих мужчин в Периа, и как только кормилец возвращался с промысла, они уезжали как можно дальше от долины и города. Те, кому не повезло, и некуда было больше идти: калеки, вдовы и сироты так и оставались в Периа навсегда, они становились невзрачными тенями и тихо умирали в одиночестве.

Во всей долине особенно славился проблемами пятнадцатый город, к которому примыкали две небольших, но очень глубоких шахты. Там добывали металл, из которого «белым» выплавляли посохи. Особенный материал был своеобразным проводником, который помогал чудотворцам применять любые чудеса.

Да, «белый» мог пользоваться чудесами и без посторонней помощи, но без катализатора в виде посоха он очень быстро лишался души и высыхал. Из старых фолиантов мы знаем, что до той поры, пока эти жилы не вскрыли, чудотворцы жили весьма недолго. И если они дотягивали до сорока, не высохнув, то считались невероятными везунчиками. То есть, по сути, посох – это проводник. Он ничего не может делать сам, лишь помогает.

Однако и цена этой руды была высока. В обработке и добыче этот металл был столь вреден, что нередко удвоенную плату за работу в пятнадцатом городе получали жены и дети тех, кто здесь работал.

Но отбоя в желающих не было. И все они работали на износ под узкими сводами глубоких шахт. Здесь, в глубине долины, где сквозь облака пыли никогда не видно было солнца, постоянно дул ветер, несущий дьявольскую пыль, что забивалась в любую щель, а любая вещь, даже оставленная в закрытом помещении, покрывалась толстым слоем праха уже за несколько минут.

Под ногами мертвая земля, покрытая трещинами. Иногда встречаются родники, что наполняют хиленькие ручейки желто-красной маслянистой жидкостью. Пить ее практически невозможно, но привозной не всегда хватает и приходится давиться тем, что есть.

И я смирился. Страх умер где-то на пути в долину. Любопытство покинуло меня, словно я был один из тех жалких стариков, что составляют совет Братства. Мне просто хотелось поскорее закончить со всем этим. Если меня ждет смерть… Что ж, я уже заждался.

Я не понимал своего нынешнего положения. Мы странными путями петлили по долине, пока не остановились здесь на достаточно длинную побывку. Меня и моих людей разместили в отдельном доме, где мы были вольны делать все, что захочется. Никого из нас не объявили пленниками, мы свободно передвигались по городу. Правда и возможность убежать нам не виделась. Ну, куда можно бежать в Металлической долине? Где голод и жажда убьют куда быстрее, чем погоня.

Я спокойно встречался с детьми и Лоррисом. Мой посох, что вернул мне Веллес, так и остался при мне. Очевидно, никто здесь не боялся меня. Над нами не установили охраны, Мисса вел себя вполне дружелюбно, часто навещая нас долгими вечерами.

Веллес, еще на подходах к Периа, отделился от нас и отправился к своему отряду. Опальный чудотворец не выказывал мне неприязни, но он постоянно был занят, что-то объясняя адептам. Иногда он что-то зарисовывал на бумаге и передавал это людям, которые тут же отделялись от отряда и спешно куда-то уходили. Я лишь один раз издали сумел рассмотреть то, что было нарисовано на бумаге, кажется, это были элементы ритуальной вязи, похожие мы видели на ближнем севере.

Лишь в день его отъезда мне удалось перекинуться с ним парой фраз:

– Это ритуальная вязь? Как в том ритуале на севере. – Я не стал тратить время на любезности.

– Да. Я ознакомился с этой техникой на востоке, благодаря усилиям безутешного мужа.

– Вы скрыли это от нас.

– Так у меня было больше шансов не закончить свои дни в Секретариате.

Я не смутился его прямотой, и решил надавить ему на больное место.

– Послушайте, а как же Джесс? Что будет с парнем? Кажется, вы очень любите его.– Начал я.

– Люблю? Да, наверно это правда. Он думает, что я в Секретариате. – Веллес с жаром отчеканил слово «люблю».