Пролог

– Здравствуйте, – бодро сказал я.

– Здравствуй, коли не шутишь, – ответила старуха.

Я не уловил восторга в её голосе, но отступать было некуда.

– Вы, случаем, не Марья Ефремовна Шорникова?

– Вроде так кличут.

– Мне порекомендовали вас в отделе кадров завода электроаппаратуры. Они сказали, что вы принимаете квартирантов.

– Держала.

– Меня не возьмёте на квартиру?

– А ты кто будешь?

– В каком смысле?

– Где работаешь?

– Я – молодой специалист. Приехал сюда по распределению. Устроился на завод электроаппаратуры экономистом.

– Экономистом, – повторила старушка. – Это хорошо.

– Так вы возьмёте меня на квартиру?

– Взять-то можно. Комната как раз освободилась. Только больно уж ты мужик здоровый. Много, небось, надо.

– Чего надо? – не понял я старухи.

– Её, родимой. Беленькой. Чего ещё? Не портвейн же ты потребляешь.

– Я, бабушка, не пью.

– Как не пьёшь?

В старушечьем голосе прозвучал явный испуг.

– Грамм пятьдесят могу выпить. Не больше.

– Это почему? Больной что ли?

– Спортсмен я, бабушка.

– А, – облегчённо вздохнула старушка, – это хорошо. Да ты чего стоишь? – засуетилась она. – Пойдём, покажу тебе комнату. Может она тебе и не глянется.

Но комната мне «глянулась». Просторная, светлая, чистая. Есть всё, что нужно: металлическая кровать, двустворчатый шкаф из морёной фанеры, небольшой сосновый стол, два венских стула. Над кроватью – непременный коврик с лебедями, на полу – домотканый половичок.

– Верка здесь жила. Весной ремонт сделала. Обоями обклеила. Хорошие обои?

– Хорошие, бабушка.

– И девка она хорошая. Ласковая. Всё, бывало, помочь норовит: огород прополет, полы помоет, бельё на речке прополоскает. И деньги всегда вперёд отдавала… Прогнала я её.

– За что? – удивился я.

– Больно она непутёвая. Не дом, а проходной двор. Как вечер, так мужики шмыгают. Взад-вперёд. И всё разные. Есть ничего, тихие, а другие – оторви да брось. Смолят папиросы прямо в доме. Того и гляди, хату спалят. Останешься без угла на старости лет. Говорила ей, говорила. Всё без толку. Оно и понятно. Дело молодое. Вот и выгнала. Второй месяц пошёл.

– Я не курю, бабушка.

– И молодец. Мой старик из-за курева помер. Рак лёгких получил. А так, глядишь, и пожил бы ещё. Пожевал бы хлебушка… Понравилась комната?

– Хорошая комната.

– И я говорю. Удобств, конечно, нет. Нужник в огороде. За водой будешь к Тимофеевне ходить, она за два дома отсюда живёт. Зато газ, слава тебе господи, провели. Хоть перед смертью довелось пожить по-человечески. Ни угля, ни дров не надо. Включила горелку, и душа не болит.

– Верно, – согласился я. – Сколько всё это будет стоить?

– Верка тридцать рублей платила. И с тебя больше не возьму. —

(Куда больше, и так дерёшь как в московской гостинице.) – Бельё моё, конечно, – поспешно добавила хозяйка. – Раз в две недели буду менять.

– Хорошо, бабушка. Возьмите деньги.

Я достал бумажник и отсчитал тридцать рублей. Интересно, придётся мне платить ещё? Как бы не хотелось, хоть деньги и казённые…

– Тебя как звать-то?

– Владимир.

– Володя, значит. А лет сколько?

– Двадцать пять, бабушка.

– Молодой, – вздохнула старушка. – А мне в мае семьдесят пять исполнилось.

– Ровесница века. А выглядите вы хорошо. Семьдесят пять никак не дашь.

– Маленькая собачка до старости щенок. Да, – спохватилась она, – паспорт отдай. Я его в милицию снесу. А то у нас строго насчёт этого.

Я беспрекословно отдал хозяйке паспорт. Интересно, обнаружат в паспортном столе, что он фальшивый? Впрочем, как им обнаружить?

– Бабуль, мне бы на вокзал сходить. У меня там вещи остались.

– Сходи, миленький, сходи. Располагайся.

Она, наконец, вышла из комнаты, а я пошлёпал на вокзал. Добрался до него за десять минут. Вынул из камеры хранения чемодан и заглянул в станционный буфет. Я с утра ничего не ел, и в желудке давно творилось, чёрт знает что.