Счастливчик

– ТЮЗовской ячейке коммунаров. Ты что, забыл, где состоишь? И почему ты вернулся не в нашей форменной одежде? Куда ты ее дел? Что это за мокрые тряпки на тебе? Могут быть проблемы.

Веня покачал головой и взглянул на девушку. Она смотрела на него кристально честными глазами, в которых не было ни малейшего намека на лукавство. А он… он «выпал в осадок». Неужели это и был результат его деятельности за последние годы?

С поляны слышалась необычная музыка с преобладанием духовых инструментов. Очень было похоже на марш, хотя смутно знакомая мелодия под данный жанр явно не подходила. Автобус тоже выглядел странно. Это был точно не Хюндай Каунти. Кроме того, бросался в глаза большой красный круг с серпом и молотом на его борту. Люди, сгрудившиеся вокруг стола, повернулись как по команде. Они все были в такой же одежде, как и Синицына. Веня с трудом узнавал знакомые черты в строгих и пытливых лицах коллег.

– Товарищ, как вы сюда попали? – без тени иронии спросил Вадим. – У вас разрешение есть?

– Это наш Вениамин Ростовцев, товарищ худрук, – неуверенно произнесла Ирина.

– Синицына, ты в своем уме?! – тут же одернула ее директриса. – Это мужчина в возрасте. Где ты его взяла? И куда подевался наш товарищ?

– Ну, посмотрите на него! – жалобно продолжала девушка. – Это же наш Ростовцев. Только старше. Да, он сам про себя все расскажет.

Веня понял, что оказался в весьма двусмысленном и даже опасном положении. Общество, в котором он оказался, вероятно, еще жестче, нежели то, из которого он сейчас прибыл. Поэтому нужно думать, что говорить, а тем более делать.

– Товарищи, посмотрите на меня внимательно. Неужели вы не узнаете во мне вашего коллегу Вениамина Сергеевича Ростовцева. Хотя бы даже по голосу, если отказываетесь признать внешне. Да, я покинул вас несколько минут назад с Ириной Синицыной, но с ней же и вернулся. Вы что, и Ирине не верите? Зачем ей врать?…

– Даже, если это и так, – выкрикнул один из актеров, – где же тогда коммунарская форма и почему ты такой мокрый?

– Я все объясню, если вы меня выслушаете. Возможно, вы вспомните, что я однажды уже отлучался. В тот раз я и обнаружил… тоннель в прошлое. Или, другими словами, портал. Таким образом, я проник в шестьдесят седьмой год прошлого века, а портал закрылся на целых девять лет. Я прожил там эти годы под именем Вениамина Рословцева. Вы ведь знаете такого композитора и государственного деятеля…

– Да, как ты, проходимец, можешь произносить это святое имя?! – воскликнула директриса.

– Какое святое? – тут же возразил худрук. – Свинтил он в Англию в восемьдесят пятом.

– Это никто не доказал, – возразила Зоя Федоровна. – Просто произошел несчастный случай, а тело так и не нашли. Если бы он сбежал, то у нас не звучала бы его музыка.

Только сейчас в духовой какофонии Веня распознал песню Газманова «Мои мысли, мои скакуны».

– Когда же конкретно он пропал? – поинтересовался Веня.

– Третьего июня восемьдесят пятого.

– Так вот он, перед вами. Я и есть Вениамин Рословцев. Сегодня как раз третье июня. Именно в этот день раз в девять лет открывается портал. Здесь проходит мгновение, а там девять лет. Так случилось, что я могу влиять на исторические процессы в стране. В прошлый раз я появился и разговаривал с Ромой о некоторых событиях в истории России. Он может подтвердить. Но вы все были совершенно другие… настоящие…

– Так, какая Россия?! Мне все это надоело! – вдруг выкрикнул «Безумный» Макс. – Я вызываю группу Политической безопасности! Где наш мобильный телефон?

– В автобусе, товарищ секретарь, – поспешила услужить Эльвира.

– Борис, Александр, Кирилл, помогите обезвредить лазутчика и проводить его в автобус! – заорал «Безумный», бросившись к Вене.

Ростовцев попытался вывернуться, но не смог. Четверо молодых актеров навалились на него и потащили в автобус. Там Макс связал его широкими пластиковыми хомутами, не забыв пристегнуть к подлокотникам кресла. Сам же взял в руки аппарат, похожий на калькулятор, и набрал номер из двух цифр:

– Говорит секретарь ячейки коммунаров Безуглов. В приграничной зоне пойман лазутчик. Ждем. Включаю пеленг.

«Калькулятор» вдруг начал издавать мерзкий звук с периодическим включением красной лампочки. Секретарь ухмыльнулся, показал пленнику кулак и вместе со своими опричниками вышел наружу. Из окна автобуса хорошо просматривалась поляна с ее обитателями и стол со скудным набором выпивки и закуски. Заметен был лишь один вид спиртного в коротких пузатых бутылках. Водку «Столичная» Веня знал, но пробовал лишь в прошлом, в семидесятых. Этикетка с тех пор совершенно не изменилась. Из съестного бросались в глаза несколько трехлитровых банок с консервированными огурцами, вареный картофель, крупно порезанная не менее вареная колбаса и изобилие хлебобулочных изделий.

Молодые люди подошли к столу, выпили по рюмке и присоединились к дикому ритуалу, заключающемуся в скандировании какого-то лозунга и размахивании руками. Веня подумал, что стал свидетелем некоего прикола и сейчас все начнут ржать и хлопать друг друга по плечам. Увы, вскоре после небольшой паузы лозунг сменился, и все началось сначала.

Он осмотрелся. Подобные автобусы с узким проходом и низкими спинками кресел он помнил с детства, когда на каникулах ездил к бабушке в Великие Луки. Они назывались «пазиками». Обивка кресел была выполнена из неизвестного глянцевого ярко-красного материала, а стены салона разрисованы плакатами и различными утверждениями с восклицательными знаками. Самый красочный из них располагался на водительской кабине: «В канун столетия Великой Октябрьской Социалистической Революции Министерство Политической Безопасности Советского Союза предостерегает…». Далее столбцом перечислялось то, чего ни в коем случае нельзя было совершать советским гражданам. Вене особенно «понравился» пункт, который указывал на недопустимость любых контактов с лицами «противоположного лагеря». Что это за лагерь, нигде не пояснялось. На свободных местах между окнами красовались цитаты из речей Генерального секретаря Сидорова Олега Васильевича.

Снаружи наметилось движение. Это ячейка под руководством местного секретаря, все еще скандируя очередную «мантру», двинулась к воде. «Неужели Безумный заставит всех купаться… по-царски. Любопытно», – подумал Веня, повернувшись к окну. В этот момент дверь автобуса скрипнула и в проеме появилась голова… Редькина.

– Живой? – поинтересовался он.

– А ты, как и все остальные, хотел бы побыстрей сделать меня мертвым?

– Успокойся, – Роман просочился внутрь и сел напротив Вени. – Я, наверное, единственный из ячейки, кто тебе поверил. Даже могу предположить, почему ты мокрый.

– Предположи.

– Потому что на той стороне идет дождь.

– Это действительно так, – изумился Веня. – Как ты догадался?

– Кроме истории, я увлекаюсь еще и фантастикой. Час назад ты у меня выпытывал информацию о катастрофах в стране, да еще в определенный период. Я еще подумал, что, во-первых, причина твоего любопытства, которую ты озвучил, не выдерживает никакой критики. Во-вторых, ты был какой-то другой – мудрый, что ли. Еще мне показалось, что ты как-то ни с того, ни с сего стал старше выглядеть. Мне тогда и пришла сумасшедшая мысль, что можно допустить, что ты хочешь что-то исправить в прошлом. Увидев же тебя уже в таком виде, даже старше себя, я понял, что эта версия возможна. Кроме того, я почему-то не могу представить тебя в коммунарской форме. Ну, а когда ты заговорил, у меня уже никаких сомнений не осталось. Другое дело, что ты сам это никому не докажешь. Тем более, бойцам из Политбеза. Поэтому я и решил тебя освободить.

С этими словами, он вытащил нож и принялся резать хомуты.

– Тебе самому не страшно? – поинтересовался Ростовцев. – Или ты со мной собрался? Я, кстати, не против этого. Там помогу – будешь доволен. С твоими знаниями добрых дел больше сотворим. Следующий раз появимся здесь вдвоем.

– Нет уж, – рассмеялся Роман. – У меня и здесь проблем хватает. Семья, к тому же…

– Через девять лет вернешься.

– Куда? Может быть, и некуда будет возвращаться. Ты уже должен это понимать.

– Отчасти ты прав. Скажи, Роман, а что это за звание такое – коммунар?

– Это Сидоров пять лет назад придумал. Сейчас каждый гражданин является коммунаром и состоит в определенной ячейке. Среди коммунаров, конечно, есть и коммунисты, и комсомольцы, и пионеры и, как их называли раньше, беспартийные. Так вот – чтобы исключить из общества категорию «беспартийных», и было инициировано коммунарское движение. С обязательным в нем участием.

– А что такое – противоположный лагерь? – ткнул Веня пальцем в красочный плакат.

– Правильный вопрос. Есть и те, которые все-таки не примкнули к всесоюзному движению. Их немного. Водятся они в крупных городах, в основном в Москве и Ленинграде. Пока их не трогают. Противоположный лагерь – это они и все иностранцы без исключения, то есть не граждане Советского Союза. Поговаривают, что этот термин тоже является личным изобретением Сидорова.

– Откуда взялся этот Сидоров?

– Как откуда? Это фаворит Романова. Как только тот умер в восьмом году, Сидоров тут же стал вместо него. Романов еще при жизни называл его своим преемником.

– Рома, а теперь, пожалуйста – главные события в стране с восемьдесят пятого по девяносто четвертый годы.

– Два основных – это, безусловно, взрыв на Чернобыльской атомной станции двадцать шестого апреля восемьдесят шестого года и неудачная попытка сместить Генсека девятнадцатого августа девяносто первого года. Мятеж организовали члены Политбюро Горбачев и Яковлев. Их арестовали и расстреляли. Поэтому… я тебя, Вень, умоляю, сделай так, чтобы они победили, а Сидоров никогда не пришел к власти. Ты меня понимаешь? Живем, как в резервации. Только пугаем весь остальной мир…

Вдруг раздался треск, а затем и страшный грохот. Веня взглянул в окно и увидел, что доблестная труппа уже почти подбежала к автобусу. Все члены коллектива в одинаковой одежде что-то дружно кричали, запрокинув головы вверх.

– Политбез прилетел! – крикнул Редькин. – Нужно уходить. Я прыгаю под автобус, а ты беги к ближайшим деревьям, а там – к своему порталу. Надеюсь, они сразу стрелять не будут. Удачи!

Веня не успел и глазом моргнут, как сорокалетний Редькин открыл дверь, нырнул куда-то вниз, а через секунду уже скакал среди коллег.