Загон

Был уже седьмой час вечера по местному времени, начинало темнеть. Мы вышли на улицу, но запах преследовавший меня последние полчаса, только усилился.

– Жан, что это за смрад? У меня даже башка закружилась. – брезгливо поморщившись, спросил я.

– Это запах Конго, его образа жизни, его менталитета, его истории. Ничего, ты быстро привыкнешь, я перестал чувствовать его, проведя в Киншасе полдня. Кстати, голова у меня тоже кружится, но я думаю, что это из-за переутомления, связанного с долгим перелетом, надеюсь, скоро все пройдет.

– Обнадежил, а у меня сложилось впечатление, что я никогда не отмоюсь от этого запаха, он словно прилип ко мне.

– Не переживай, ведь я не хожу со шлейфом запахов всех тех мест, в которых побывал! – рассмеялся Жан. – Хотя мне очень бы хотелось всегда ощущать запах Парижа!

Темнело довольно быстро, вечер словно наползал на город.

Снаружи аэропорт Нджили имел не менее удручающий вид, чем внутри. Он был очень маленьким, и если бы не трехъярусная конструкция в центре, имел бы вид распластанного двухэтажного барака блеклого желтого цвета. Вокруг здания была большая заасфальтированная площадь, ни одного деревца или кустарника, словно землю запрятали в камень, и возникало непреодолимое ощущение безжизненности. Само строение было увешано антеннами и локаторами, которые несуразно смотрелись на столь примитивной постройке. Для такого рода конструкции название «аэропорт» звучало слишком пафосно. Все же в моем сознании это место должно являть собой комплекс из нескольких современных сооружений, оборудованных по последнему слову техники, и призванных быстро и безопасно обеспечить транспортировку по воздуху пассажиров, грузов, и воздушных судов. Н-да, прав был профессор Столпов, говоря о том, что не во все точки земного шара цивилизация дошла в полном ее объеме, где-то сохраняется еще и мезозойская эра.

У здания аэропорта нам посчастливилось взять такси. Если бы не Жан, я бы никогда не понял, что стоявшие рядком проржавевшие, измятые и покореженные автомобили непонятных марок предназначены для перевозки пассажиров. У этих машин не было никаких отличительных знаков, а год их выпуска был настолько отдаленным, что даже угадать страну-производителя было невозможно. Водители стояли возле своих кабриолетов, покуривая какую-то вонючую травку и громко переговариваясь между собой. Как только они поняли, что мы направляемся к ним, то всей сворой окружили нас и начали предлагать свои услуги, отпихивая друг друга и переругиваясь.

– Мунделли, сюда! Мунделли, садись ко мне! Мунделли! Мунделли!

в подобии французской речи..

– Мунделли, – это общепринятое обращение к белому человеку в Конго. Иногда они назовут тебя месье, иногда месье белый, но чаще всего ты будешь слышать именно мунделли, – просветил меня мой приятель.

Он же выбрал более или менее пригодный для нашего перемещения автомобиль, о чем-то переговорил с водителем, тот бойко подхватил наши чемоданы, запихнул в багажник, привязал крышку веревкой, чтобы не раскрывался по дороге, ибо, как я понял, замок там давно отсутствовал, и мы покатили в сторону центра столицы.

Машина, надо отметить, ехала по относительно ровной, асфальтированной дороге довольно быстро. В ту же сторону, да и навстречу нам, ползли чудовищно перегруженные грузовики, перевозившие непонятное барахло. К бортам их кузовов были привязаны канистры и бочки, а также столы, стулья, еще какие-то конструкции, а весь груз был полузакрыт плотным брезентом, поверх которого восседало неимоверное количество людей, как мне показалось в некоторых случаях, число их достигало полусотни.

Обогнав один такой грузовик, я не удержался и сказал Жану:

– Господи Боже! Да ведь это же самоубийство!

– И ты даже не представляешь себе, насколько близок к истине! – улыбнулся француз. – Но ты прибереги свое удивление, тебе еще столько предстоит увидеть!

В некоторых местах дорога практически соприкасалась с железнодорожными путями и в какой-то момент мы поравнялись с небольшим составом, состоящим всего из четырех вагонов. Но зато каких! Разбитые и раздолбанные, давно утерявшие окна и двери, плотно набитые пассажирами, для части которых хватило места только на крыше. Я с неподдельным изумлением смотрел на немыслимый поезд, когда на крыше покачивающегося рядом вагона приподнялся здоровенный молодой негр, что-то выкрикнул, чем-то размахнулся и швырнул это самое что-то прямо в нас. Нечто увесистое ударило по крыше нашей машины, водитель взвизгнул, высунулся в окно и разразился столь длинной и гневной тирадой, что привлек внимание всего сброда, восседавшего на крыше вагона. Негры начали что-то вразнобой горланить в ответ, и в сторону нашей машины посыпалось неимоверное количество всякой дряни, которая только могла до нас долететь. Тем временем уже все находившиеся в поезде, уставились в нашу сторону, что-то вопили, улюлюкали, кричали и… швырялись, вероятнее всего, объедками. В неистовый раж вошли все, и я уж подумал, что на этом наше пребывание здесь и закончится. Однако наш водитель, продолжая ругаться, сумел поддать газу, и мы оторвались от поезда, растворившегося в стремительно сгущавшихся сумерках, но еще долго неслись издалека крики и вопли разъяренных пассажиров.

В столицу мы въехали, когда было уже совсем темно. Вопреки моему ожиданию в городе кипела жизнь, машин было невероятное множество, в какой-то момент мы даже встали в некое подобие пробки. Народ сновал огромными толпами туда и сюда, подбегал к автомобилям, что-то спрашивал, что-то пытался продать. Окна в машине были постоянно открыты, мне показалось, что они вообще никогда не закрываются. Не знаю, как спереди, но сзади, где сидели мы с Жаном, ручки, поднимающие стекла, отсутствовали вовсе, и я продолжал вдыхать «ароматы Конго», то есть такую невообразимую вонь, с которой амбре аэропорта не могло даже сравниться. Повсюду высились кучи мусора, видимо собранные кем-то, но непонятно зачем, потому как грязи было столько, что временами она равняла проезжую часть с имеющимся кое-где тротуаром.

На каком-то перекрестке, прямо посередине дороги, местные жители развели чудовищного размера кострище, и что-то жарили, тут же и пожирая свое жаркое, при этом неистово веселясь. Вонь стояла чудовищная, стало нечем дышать и я зашелся кашлем. Жан протянул мне влажную салфетку, я приложил ее к носу и губам, закрыл глаза и попытался отвлечься. Какое там! Я устал, был голоден, от отвратительных запахов меня мутило (должен сказать, что к запахам снаружи примешивалась отвратительная вонь, источаемая нашим водителем) хуже, чем от избытка алкоголя. Снисходительно глядя на меня, Жан заметил, что весь этот антураж почему-то напоминает ему начало романа Патрика Зюскинда «Парфюмер», где автор описывал вонь, царившую в городах Франции начала восемнадцатого века. Как-то даже отлегло и, посмеявшись, мы сошлись на том, что вероятнее всего Зюскинд также посещал Киншасу и испытал те же ощущения, что и мы. Вообще, должен признать, что последние сутки я все время чувствовал себя довольно плохо, кружилась голова, ломило все тело, а теперь вот еще и подташнивало, но я полагал, что все это от перевозбуждения и накопленной усталости, и если как следует отдохнуть, да немного привыкнуть, то можно и придти в себя.

К счастью, вскоре мы прибыли на проспект Правосудия, где проживал Антуан Мобобо, тот самый приятель профессора Столпова. Он жил в весьма изящном особняке, выстроенном, как заметил Гебауэр, в Викторианском стиле. Да и все прочие, отгороженные от мира высокими оградами дома, мимо которых мы проехали, свидетельствовали о том, что люди, обитающие на этой улице, принадлежат к местной элите. Дверь нам открыла сухонькая маленькая негритянка в чистом белом переднике, которая проводила нас в просторную гостиную, что-то невнятно буркнула и вышла. Я осмотрелся. Комната была обставлена с большим вкусом, добротно, что стоило по всем меркам совсем даже не мало, и чего, признаться, я совсем не ожидал. Огромный мягкий диван в виде буквы «Г», перед ним массивный журнальный столик из желтоватого стекла на резных ножках из слоновой кости, на полу тончайший ковер, скорее всего ручной работы, на стене огромный плазменный телевизор и несколько картин в дорогих рамках. В силу того, что я не силен в живописи, позже поинтересовался у Жана, что это были за картины, и он пояснил мне, что это работы импрессионистов, и что, скорее всего все-таки подлинники.

Вскоре распахнулась дверь, находящаяся в противоположной стороне по отношению к той, через которую вошли мы, и нашему взору предстал сам хозяин. Господин Мабобо сильно напоминал профессора Столпова, мне показалось, что передо мной фотографический негатив Ивана Андреевича, и я невольно улыбнулся. Антуан был такой же маленький, толстый, только черный, как ночь. Он был не лысый, а очень коротко стриженый, отблеск седины отливал на черной блестящей коже головы, а когда Мабобо повернулся к окну, чтобы задернуть поплотнее гардины, мой взор привлекла затылочная часть его черепа, испещренная рубцами и гнойниками, что вызвало некое отвращение к самому доктору. И если российский профессор источал дружелюбие, то конголезец был суров и мрачен. Кроме того, от него исходил какой-то мерзкий, приторный мускусный дух, смешанный с еще более отвратительным запахом тления. Он не улыбнулся, молча протянул по очереди руку, сначала Жану, потом мне, и по-французски сказал, что Иван его предупредил, и он забронировал нам номера в гостинице «Мемлинг» на Авеню дю Чад. Гостиница категории пять звезд и нам понравится. Он замолчал и многозначительно уставился на нас, пока Жан переводил мне его речь. Мабобо не предложил нам ни выпить, ни просто сесть, от столь «радушного» приема мы растерялись, и тоже молчали. После паузы, Жан первым обрел дар речи и спросил, перейдя на английский, чтобы диалог был более удобен нам всем.

– Скажите, господин Мабобо, Иван Андреевич сказал вам о цели нашего визита в Конго?

– Иван просил помочь вам в первое время. Полагаю, что, забронировав вам номера в отеле, я частично выполнил просьбу моего друга. Что же касается дальнейшей помощи, то уповайте на Господа нашего. – И толстый негр воздел свои очи к потолку.

– Но… – от такого даже Жан растерялся. – Куда же нам идти потом? Завтра…

– Уважаемые мои, вам нужен бокор, но они не живут в городах, о чем известно даже детям. Значит, вам нужно в джунгли. Но не я же вас туда буду сопровождать! Джунгли находятся на востоке нашей страны, вам нужно договориться с кем-то, кто согласится вас туда отвезти.

– Но, где же мы найдем таких проводников?

– За деньги согласится любой.

– Может, все же, у вас есть кто-нибудь на примете?

Мабобо секунду раздумывал, потом подобие улыбки скользнуло по его лицу, но тут же исчезло, и он с важностью заявил:

– Да, пожалуй, в этом я смогу вам помочь. Отправляйтесь в гостиницу, а завтра утром я вам кое-кого пришлю.

Мы вздохнули с некоторым облегчением, а Жан, вконец обнаглев, даже рискнул спросить:

– А вы нас не проводите до отеля? Боюсь, в темноте нам будет очень не просто ориентироваться в городе.

Мне показалось, что Мабобо уже с трудом скрывал раздражение. И, тем не менее, он все же помог нам. Он вызвал горничную, о чем-то переговорил с ней на понятном только им языке, а затем, обратившись к нам, сказал:

– Муж Эстель отвезет вас в отель. Утром, часов в девять, будьте в холле, я пришлю вам проводника. А теперь, прошу меня извинить, у меня еще много дел.

Растерявшись от довольно прохладно законченного разговора, я, забывшись, произнес по-русски:

– А вы не хотите взглянуть на куклу?

Конголезец только кинул на меня возмущенный взгляд, явно уразумев произнесенные слова, и, не произнеся более ни слова, и даже не протянув нам руки и не попрощавшись, важно удалился из гостиной через ту же дверь, что и вошел.

Первые потери

В гостиницу мы попали уже в десятом часу вечера. Мабобо сдержал слово, и до места нас довез щуплый, маленький конголезец по имени Лойо. Он очень старался нам угодить, схватил обе наши тяжеленные сумки и ни за что не хотел нам их отдавать, сам доволок их до гаража. Машина, стоявшая там, оказалась «Мерседесом» последней модели и, заметив наши удивленные взгляды, Лойо пояснил, что это автомобиль «Хозяина», а он, то есть Лойо, имеет счастье быть водителем этой замечательной машины и такого замечательного человека, как господин Мабобо. Мы не стали с ним спорить, машина и впрямь была замечательной, что же касается «Хозяина», то, может быть, мы просто плохо его знали. Всю дорогу до гостиницы Лойо болтал безостановочно, говорил, что Киншаса очень красивый город, просто сейчас темно и не видно его красот, но утром мы сами все увидим, и он нам, несомненно, понравится. Вообще, он был довольно симпатичным парнем, поэтому, когда он подвез нас к отелю и, выгрузив наши сумки, начал извиняться, что не может нам их дотащить до стойки регистрации, поскольку «Хозяин» не разрешает бросать машину без присмотра, мы нисколько не обиделись, а дали ему доллар на чай и тепло распрощались. Лойо был просто счастлив и все продолжал кричать нам вслед слова благодарности, пока мы не исчезли за массивной входной дверью.

Для нас были забронированы два одноместных номера на четвертом этаже, каждый по триста шестьдесят долларов (Ого-го!). Мы договорились с Жаном по-быстрому освежиться, переодеться, и спуститься в кафе или ресторан, дабы поужинать, и составить план наших дальнейших действий.

Через полчаса мы уже сидели в прекрасном ресторане и потягивали, я – коньяк, а Жан – холодный мартини по десять (ого!!!) долларов за бокал. Да, сюда, естественно, не долетала ставшая уже привычной городская вонь. Здесь все было цивильно и прекрасно, могло даже показаться, что находимся мы не в самом центре Африканского континента, а, скажем, где-то неподалеку от Тверской или Кутузовского проспекта. Ибо, чего греха таить, и у нас есть места, где бокал мартини обходится в десять зеленых! Но как же хорошо было, хоть немного расслабиться, заказать приличную еду, сидеть и наслаждаться достижениями цивилизации и комфорта.

Покончив с бифштексом, мы заказали кофе и по рюмке коньяка. За такую бешеную стоимость на большее мы не отважились. Хорошо еще, что я предусмотрел нечто подобное, и на дне моей сумки покоилась полная бутыль любимого Хеннесси!

Мы обсудили встречу с Антуаном Мабобу, и я рассказал Жану о том отвращении, которое испытал к доктору, рассматривая его череп. На это Жан пояснил, что африканцы в принципе не страдают таким распространенным у нас недугом, как мужское облысение, но у каждого десятого представителя мужского пола имеются дефекты кожи, известные под названием "затылочные келоидные рубцы". Это заболевание приводит к образованию прыщей и рубцов, а также облысению затылка, и скорее всего, профессор Мабобо страдал именно этим недугом. В любом случае, он и без того был пренеприятнейшим типом, и в этом Жан был полностью со мной согласен.

Мы еще немного посудачили о том, о сем, решили, что завтра утром, когда познакомимся со своим проводником, сразу же съедем из гостиницы (такие цены не для нас!), и направимся в сторону джунглей, а там уж как повезет! Около полуночи мы разошлись по своим номерам, но я еще долго не мог уснуть, хотя стеклопакеты номера не пропускали ни ароматов, ни малейшего шума извне. В какой-то момент я даже встал, откупорил бутылку коньяка и выпил пару рюмок, сидя в плетеном кресле и покручивая в пальцах мешочек гри-гри, по-прежнему висевший у меня на шее. Я осторожно снял его и положил на столик у кровати. В конце концов, ну, что может случиться со мной ночью в номере пятизвездочного отеля? После этого я лег и довольно быстро забылся тревожным сном, перемежаемым кошмарами в виде господина Мабобо, зловеще ухмылявшегося в преддверии готовящегося убийства.

И вот наступило наше первое солнечное, жаркое конголезское утро. Несмотря на кошмарные сны, я чувствовал себя свежим и отдохнувшим. Принял душ, побрился и уже собирался выходить, когда вдруг вспомнил, что мешочек-оберег так и остался лежать на тумбочке. Я вернулся, надел на шею свой талисман и мгновенно почувствовал легкое головокружение. Н-да, все же ночь, полная кошмаров, не может пройти без следа! Я вышел, и не успел постучаться в номер к Жану, как его дверь открылась, и он появился на пороге. Выглядел он уставшим, под глазами залегли темные круги, лицо было помятым и каким-то серым.

– Плохо спал, – пожаловался он, – всю ночь снился этот Дракула!

– Тогда уж Блакула! – смеясь, сказал я. – Знаешь, в семидесятые годы американцы сняли фильм о том, как граф Дракула решил создать себе двойника на африканском континенте, ну и назвал его Блакулой!

– Хм! Никогда не слышал о таком, но нам подходит. Этот и впрямь настоящий кровопийца, по нему видно. Отныне буду звать его Блакулой!

– А знаешь, мне ведь приснилось то же самое! Всю ночь он строил нам всяческие козни! Кстати, ты плоховато выглядишь.

– Так и по твоему виду не скажешь, что ты крепок и здоров!