Следы прошлого, или Московские тайны

– А когда же они, Пелагея Васильевна, возвратиться собирались, – уже почти с издевкой спросил помощник пристава, – скоро ли?

– Скоро, скоро! – послышалось из-за двери. Дверь захлопнулась.

«Ну и черт с ней! – с досадой подумал Храпунов, направляясь в сопровождении дворника к воротам. – Надо будет, после с ее мужем побеседуем».

Многострадальный городовой Власов все еще топтался у ворот, хотя теперь, когда осмотр места преступления был закончен и все действующие лица давно разъехались, смысла в том было мало. «Только зевак зря привлекает», – подумал Павел Степанович и, захватив его с собой, направился на поиски своих подчиненных.

– Павел Степанович! – тут из небольшой группы любопытствующих, неясно различаемой в густом тумане, отделилась коренастая фигура в мокром полупальто с поднятым воротником и неспешно направилась к нему. – Что ты делаешь тут в такую рань?

Приглядевшись, помощник пристава узнал своего давнего приятеля и коллегу из сыскной полиции Сергея Федоровича Рудакова. Указав городовому направление движения, Павел Степанович взял подошедшего под руку и повлек за собой. Они так и пошли, как бы прогуливаясь, беседуя вполголоса. Теперь было особенно заметно, как они походят друг на друга. Оба – мощного сложения, оба плавны и неторопливы в движениях, как уверенные в своей силе люди. Храпунов, правда, был на полголовы повыше. Но если он начал уже обрастать порядком жирком, то его собеседник фигуру имел вполне атлетическую. Что, впрочем, было и естественно для московского приверженца «Клуба любителей атлетики», основанного в столице без малого десять лет назад Краевским.

– Ну, тебя я о том же не спрашиваю, ведь не расскажешь? – понизив голос, спросил Храпунов, когда они прошли немного по переулку.

– Эх, да кабы я сам это знал, – шутливо вздохнул тот. – А тут, я гляжу, что-то серьезное случилось?

– Да уж, случилось! Убийство.

– Кого же убили?

– А убили тут, Сережа, некоего Скворцова Андрея Андреевича, тебе хорошо известного.

– Черт возьми! – собеседник Храпунова был ошарашен. Разумеется, он изрядно знал своего коллегу по сыскной полиции. Скворцова он не любил и отношения между ними были довольно натянутыми, однако услышанное подействовало на Рудакова, как ушат холодной воды.

– И как же? – помолчав, тихо спросил он.

– Задушен.

– Что?! – Рудаков резко обернулся к помощнику пристава. – Вот ты давеча спрашивал, чем я тут занимаюсь… – начал он рассказывать после непродолжительного молчания. – Тут, братец мой, вот какая история…

В последнее время в Первопрестольной стали твориться очень нехорошие и престранные дела: в разных районах города с завидной регулярностью стали находить трупы, с очевидностью убитых, москвичей. Вроде бы ничего необычного для такого огромного города, где подобные находки случаются по нескольку раз за неделю. Однако необычным было то, что некоторые из них были задушены, у всех таких на шее обнаруживались явственные следы орудия преступления – тонкой удавки. Что уже само по себе было не совсем обычно. Все они лежали лицом вниз, у всех были вывернуты карманы. В этом тоже была замечена некоторая странность, можно сказать – нарочитость. Словно не слишком далекий убийца старательно пытался изобразить картину ограбления.

На схожий «почерк» преступлений обратили внимание далеко не сразу. Ведь преступления совершались на территориях разных полицейских участков. К тому же убитые при жизни никак не были связаны между собой. Однако, как со временем выяснилось, некоторые из таких жертв были особами непростыми – людьми весьма обеспеченными, среди них попадались даже чиновники. Так что первыми сопоставили факты и забили тревогу коллеги наших сыщиков из Охранного отделения или, если официально, – «Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в городе Москве».

Как известно, это ведомство, как и сыскная полиция, собственно – уголовный розыск, впервые появились в столице еще в 1866 году. Но только через пятнадцать лет, к 1881 году, после серии покушений на Государя, было принято решение о создании охранных и сыскных отделений еще в девяти крупнейших городах империи, и прежде всего в Москве. «Сыскное» и «Охранка» во многом были схожи по методам работы, но, разумеется, отличались по своим задачам. Ко времени нашего повествования сей славной организацией успешно руководил подполковник Николай Сергеевич Бердяев, кстати, начинавший службу прапорщиком лейб-гвардии Московского полка, как и наш герой – Сидор Терентьевич Сырцов.

Первым, кто связал воедино эти преступления и высказал предположение, что тут, скорее всего, действует некий наемный убийца, был молодой и талантливый помощник Бердяева, чиновник по особым поручениям Сергей Васильевич Зубатов. Скорее всего, убийства носили чисто криминальный характер, а урки-душегубы были, так сказать, не их контингентом. Но подобные «заказные» убийства вообще были чрезвычайно редки в то время, кроме того, предполагали наличие преступной цепочки «заказчик – организатор – исполнитель». Исполнителем вполне мог быть и профессиональный уголовник, заказчики – иметь чисто корыстные интересы, но что представлял собой неведомый организатор? Или может быть, все-таки – организация? В пользу последнего предположения говорило еще одно неожиданное открытие, совершенное Зубатовым во время изучения им газетных объявлений. В скобках заметим – этому занятию Сергей Васильевич предавался регулярно по долгу службы. О сути этого открытия мы умолчим до времени, отметив лишь, что именно оно заставило Зубатова отправиться сначала к Бердяеву, а затем поехать вместе с ним к обер-полицмейстеру. Где после недолгого обсуждения было принято решение для расследования данных обстоятельств создать некую временную группу из числа сотрудников Охранного и Сыскного отделений, под личным контролем обер-полицмейстера.

Дело предполагалось вести в условиях строгой секретности, во избежание, в том числе, и нездоровых слухов среди обывателей. Собственно и дела-то пока никакого не было – так, проверки некоторых гипотез.

Одной из таких проверок как раз и занимался в то туманное утро Сергей Федорович Рудаков, привлеченный к расследованию от Сыскной полиции…

…Сыщики-приятели с четверть часа еще прогуливались по переулку и беседовали. Говорил в основном Рудаков. Храпунов больше молчал, переваривая услышанное. Наконец, видимо вспомнив о своих сиюминутных служебных делах, они пожали друг другу руки и разошлись.

Вот такие события произошли в ненастную московскую ночь и последовавшее за ней не менее ненастное утро 10 сентября 1893 года в одном из ничем не примечательных сретенских переулков, за год до того странного происшествия, что в конце августа 1894 года поколебало покой размеренной жизни приволжской усадьбы Сырцовых и самым таинственным образом оторвало нашего Сидора Терентьевича от домашнего очага и безмятежного чаепития.

К делу об убийстве коллежского советника Скворцова, равно и другим небезынтересным фактам, с ним связанным, нам еще предстоит вернуться позднее. А пока, предоставив возможность сыщикам и следователю Артемьеву продолжать по нему дознание, мы возвращаемся к прерванному повествованию и непосредственно к супруге генерала Сырцова – Анастасии Ивановне, которую непростительно оставили в конце первой главы в столь неясном положении, вызванном исчезновением ее дражайшей половины.

Заметим только, что следствие шло своим ходом, как говорится, ни шатко ни валко, без видимых успехов. Полицейское начальство во главе с обер-полицмейстером Власовским постаралось не делать огласки. И другие события вскоре затмили собой слухи, которые просочились в просвещенную среду местных обывателей. Обсуждали гибель броненосца «Русалка», страшную грозу с градом, разразившуюся накануне, а случившийся вскоре пожар в Стрелецком переулке в доме почетных граждан Кабановых живо напомнил им большой пожар 7 августа в доме Назарова, в тушении которого принимали участие шесть частей и аж две паровые машины!

Глава 5. Пропал генерал!

Существует немалое количество россиян, которые отличаются своей привязанностью к всевозможным переездам с места на место. Есть среди них и такие, что всю жизнь свою проводят в дороге, не ощущая при этом никаких неудобств. Причины, влекущие их в путь, самые различные: одни переезжают по необходимости, другие из-за жгучей, неосознанной тяги к перемене мест, третьи вполне сознательно ищут новых развлечений. Сидора Терентьевича, как мы знаем, с некоторых пор захватила вторая из них, хотя до этого многие годы он безропотно подчинялся первой.

Более многочисленна категория российского люда, представители которой предпочитают жить вполне оседло, ни под каким предлогом не покидать насиженное место. Если и приходится им иногда сниматься с него, то разве что только на ярмарку или по какой-нибудь насущной надобности в уездный или губернский город. Во всяком случае, далее границ своей губернии они пускаться не отваживаются, и вся жизнь их протекает в строго ограниченных рамках данной местности.

Такой была и Анастасия Ивановна. Дама степенная и несколько даже меланхоличная, она полагала любые поездки бездельными и только отнимающими время. Этого убеждения она особенно упрямо стала придерживаться, когда вынуждена была по воле своего мужа сменить московскую резиденцию на нижегородскую. Здесь она осела основательно и ни за что не соглашалась покинуть ее даже ради ежегодных ярмарок или приглашений в гости от своих знакомых.

Только лишь замужество дочери и переезд ее в Петербург заставили Анастасию Ивановну переменить свои принципы и сдвинуться наконец с места ради дальних ежегодных вояжей в Северную столицу. Решиться на такой подвиг она могла только лишь в силу своей любви к дочери, по которой очень скучала, в отличие от ее отца, которому, казалось, не было решительно никакого дела до нее. Съездив раз, другой, Анастасия Ивановна постепенно стала привыкать ко всем неудобствам и треволнениям дороги, пока смирилась с ними окончательно. В этом году поездка ожидалась ею даже с нетерпением, так как предстояло отпраздновать пятилетнюю годовщину свадьбы дочери, и Анастасия Ивановна уже собрала для нее кучу подарков.

Странная выходка Сидора Терентьевича испортила ей все настроение, растревожила и обеспокоила. Первой мыслью ее было остаться и не ехать, но потом, подумав и перечитав еще не раз то место в записке, где говорилось, что супруг ее обещает быть в Петербурге еще до Воздвиженья, Анастасия Ивановна все же решилась на поездку.

В сопровождении верного Прохора она благополучно, без особых приключений проделала весь путь от Нижнего до Москвы и далее до Петербурга. В первых числах сентября она была уже в доме своего зятя, где ее с нетерпением ждали.

Как уже упоминалось, зять ее – надворный советник Иван Григорьевич Гранатов – жил в собственном доме на Васильевском острове в конце Среднего проспекта, служил по ведомству министерства юстиции и, несмотря на свой довольно молодой возраст – ему недавно исполнилось тридцать два года, – был уже известным в городе адвокатом. Несколько крупных дел, проведенных им с подобающим блеском, принесли ему славу и так необходимое место в обществе. Он имел много влиятельных друзей из числа высокопоставленных военных и гражданских чиновников, не только в столице, но также и в Москве, где адвокату приходилось бывать по долгу службы.

Сердце Анастасии Ивановны, чувствующее, что дочери хорошо за ним, наполнялось тихой материнской радостью.

Ко всему прочему, ей как женщине нравился этот среднего роста, темноволосый, статный мужчина аристократичной внешности, воспитанный и милый в обхождении. Не могла она взять в толк, почему мужу ее он пришелся не по нраву, спрашивать же его об этом было бесполезно. Сидор Терентьевич только угрюмо кряхтел и переводил разговор на другую тему.

Супруги Сырцовы всегда приезжали в Петербург с началом осени, когда столичная жизнь несравненно оживала после длительной летней спячки. В это время года в город во множестве стекалась местная аристократия, проводившая теплое время года в своих загородных имениях или за границей. К этому времени заканчивались учения гвардейских полков и военных училищ. Возвращались из походов корабли Балтийской эскадры, посещавшие с дружеским (за неимением войны) визитом зарубежные порты. Город заполнялся бравыми морскими и сухопутными офицерами, разудалыми гардемаринами и юнкерами. Начиналась пора многочисленных торжественных приемов, балов и всевозможных увеселений. Открывали сезон театры. Словом, все снова приходило в свое, годами прорытое русло.

Правда, нынешней осенью, в 1894 году, обстановка в столице была иной. В городе ходили тревожные слухи о болезни Государя Императора, явившейся, как говорили, следствием той давней железнодорожной катастрофы царского поезда под Харьковом, у деревни Борки. Слухи, заметим, не беспочвенные. К октябрю здоровье Императора резко ухудшилось. У него быстро развивалась тяжелая болезнь почек. Из Ялты, а затем из Ливадии, куда Император переехал по настоянию врачей, стали приходить все более тревожные телеграммы… Это мало располагало к веселью. Не располагала к веселью и установившаяся холодная сырая погода. Дожди, зарядившие летом, к сентябрю только усилились и шли теперь, практически не переставая. И потому осень в столице в этом году начиналась весьма сумрачно во всех отношениях. Так что настроение Анастасии Ивановны шло в унисон с общим настроением Петербурга.

Таинственное исчезновение Сидора Терентьевича было воспринято домочадцами по-разному. Иван Григорьевич выразил свое удивление такой странностью, в то время как Полина поначалу не проявила к нему достаточно интереса, отнеся его на счет очередного сумасбродства отца. Она посоветовала матери успокоиться и не волноваться раньше времени. Анастасия последовала ее совету, но ненадолго. Время шло, Воздвижение было уже не за горами, но о Сидоре Терентьевиче не было ни слуха, ни духа. Тревога Анастасии Ивановны с каждым днем все усиливалась.

Праздник прошел скучно, в смутных ожиданиях чего-то недоброго. Настроение Анастасии Ивановны постепенно стало передаваться и дочери. Полина, хотя и не верила по-прежнему в то, что с отцом ее что-то произошло, все же упросила мужа навести, насколько возможно, справки. Иван Григорьевич собирался уже послать запрос в департамент полиции, но неожиданные события заставили его действовать совсем в ином направлении.

В первое воскресенье по Воздвижению Гранатовы отмечали свой юбилей. Гостей решили не приглашать, обойтись своим семейным кругом, тем более принимая во внимание состояние Анастасии Ивановны. Но они пришли, что называется, незваными.

Один из них – коллега и давнишний друг Гранатова, еще с университетской скамьи, Муромцев, и двое его новых друзей: Тимаков, служивший товарищем прокурора Петербургской палаты, и Ишимов – надворный советник из министерства внутренних дел. Чуть позже, с задержкой в полчаса, неожиданно нагрянул посыльный из департамента полиции с извещением, что директор его – генерального штаба генерал-лейтенант Петров будет в течение вечера в гости к господину Гранатову, как появится свободная минута.

Ничего не оставалось делать, как устроить небольшой банкет для гостей, чему, по совести говоря, Гранатов был даже рад, так как надеялся таким образом отвлечь тещу от грустных мыслей. Надежды его оправдались только наполовину. Анастасия Ивановна забылась на время и даже смеялась шуткам острослова Муромцева, но первое же упоминание о Сидоре Терентьевиче снова погрузило ее в глубокую задумчивость, вывести из которой ее уже не удавалось.

Некоторое время они сидели за столом, пили шампанское, беседовали и ждали Петрова. Директор солидного департамента, одного из главнейших в министерстве внутренних дел, он, бывший по чину на несколько ступеней выше Гранатова и его гостей, мог своим присутствием составить честь хозяину дома. К тому же Петров пользовался заслуженной славой приятного человека и занятного собеседника. Поэтому приход его ожидался с нетерпением.

Время шло. На часах было уже восемь вечера без четверти, а Петров все не появлялся. В конце концов Анастасия Ивановна, сославшись на головную боль, удалилась в свою комнату в сопровождении Полины, не пожелавшей оставить мать. Мужчины остались одни.

– А что такое сегодня с твоей тещей, Иван? – полюбопытствовал Ишимов. – Мне показалось, она чем-то расстроена.

– Я тоже заметил, – вставил Тиманов. – Может, мы сегодня не вовремя?

– Нет, что вы! Скорее наоборот. Я вам очень признателен… У нас небольшое недоразумение. Чисто семейное…

– Вот так, Дмитрий Васильевич, – насмешливо произнес Муромцев. – Чисто семейное. Разберутся, как говорится…

– Собственно, ничего такого секретного тут нет. Анастасия Ивановна беспокоится долгим отсутствием мужа. Только и всего.

– Завидую твоему тестю, – не унимался Муромцев, – чуть задержался, а жена беспокоится. Моя Катерина даже не заметила, когда я в прошлый раз съездил в Могилев и обратно. А отсутствовал я, заметьте, господа, полторы недели…