Наследники Мишки Квакина. Том IV

– Помогло, дети мои, – словно ангел слетая с крыльца, заявил он. – Вино спиритус есть панацея от всех бед, – подходя, изрек значительно.

– Во как! – восхищенно прошептал Пашка.

– Но мы должны нанести ответный удар по приспешнице мирового капитала! – было видно, что отец принял не менее полулитра «панацеи».

– По кому? – не понял Пашка.

– По сестренке вашей, лисице белобрысой!

– Лариске? – на всякий случай уточнил брат.

– Так точно, – отец плюхнулся на пенек и закурил, бросив обгоревшую спичку в обод. – По ней, кобыле симферопольской.

– Как? – спросил я.

– Коварно, как же еще? – отец запрокинул лицо в голубое небо и задорно захохотал. – Ха-ха-ха!

Опомнившиеся было после ухода матери, куры снова всполошились.

– Слушайте мой план, пострелята, – отхохотавшись, начал отец. – Возьмите обертку от вафли.

– Куку-руки? – Пашка достал записную книжку и обмусолил карандашный огрызок.

– Ее самую, – закивал отец. – А внутрь набьете конского навоза.

– А если коровьего? – Пашка был ленив и идти искать конский навоз ему было неохота.

– Нет, коровий не пойдет: там консистенция другая. Тут важно, чтобы костюмчик сидел.

– Какой костюмчик? – очки Пашки будто расширились от изумления.

– Костюмчик – в данном случае обертка, – отец досадливо поморщился. – Поняли?

– Да, – закивали мы.

– Набиваете в костюмчик, обертку, – поправился, – конского навоза и посылаем Лариске в бандероли. Только берите какой посуше.

– И что будет? – не понял Пашка.

– Она получит, обрадуется, откроет, а там навоз. Ха-ха-ха, – отец снова громко захохотал.

Из лесопосадки вылетели три потревоженные вороны и недовольно каркая полетели прочь – искать места поспокойнее.

К вечеру указание было выполнено. Недели через две позвонила взбешенная тетя Нина и долго кричала в трубку. Отец виртуозно свалил вину на нас, и мы в его пересказе узнали что: у нас протухли мозги; мы дебилы (с медицинской точки зрения) с отклонениями; мы дальтоники косантые; и что Вальке надо было слушать умных людей и делать аборт.

Потом отец целую неделю хохотал по утрам и вечерам, распевая:

– Куку-руку уже с нами путешествует по свету.

Даниил Галицкий

Той зимой я читал книгу «Даниил Галицкий» и по вечерам своими словами пересказывал Пашке.

– Рыбу сушеную с жидким медом ели, – поразился он.

– Тут так написано.

– Давай и мы так сделаем?

– Где мы зимой возьмем сушеную рыбу?

– Сами насушим. Папка же рыбы привез.

Отец ездил в Москву – учился заочно, получая второе высшее образование. Из Москвы, кроме рассказов о коварстве чем-то насоливших ему кавказцев, привозил невиданные в наших местах золотистые мандарины, «московсколетнюю» колбасу и непонятную, но вкусную, красную рыбу.

– Возьмем эту рыбу и засушим.

– Заметят.

– Ее же никто не ест, значит, она никому не нужна.

– Ну, не знаю. Где мы ее сушить будем? На чердаке сейчас холодно.

– Мы ее на батарею положим.

– Идея, – согласился я. – А мед жидкий где взять?

– Водой разведем, – подумав, предложил брат.

Так мы и сделали. Наковыряли из трехлитровой банки, подаренной дедушкой Шуриком, меда, развели горячей водой в другой банке. Рыбу порезали на куски и разложили по батареям. Затопили котел и за домашними делами про рыбу забыли.

Пришедший с работы отец раскочегарил котел еще сильнее и шандарахнул туда пару ведер угля. Полежал на диване, посмотрел телевизор и проголодался. Распевая:

– Нам нет преград на суше и в Ангоре, – он встал с дивана и потопал в прихожую. Открыл холодильник, окинул его внимательным взглядом.

– Валь, где рыба? – прокричал.

Мы с Пашкой напряглись.

– Я откуда знаю? – откликнулась из спальни мать, писавшая очередную пьесу под песни Добрынина.

– Куда она могла деться?

– Я откуда знаю? – мать раздраженно выключила магнитофон.

– Дети мои, – громко сказал отец, – ко мне.

Мы нехотя вышли в прихожую.