Наследники Мишки Квакина. Том IV

– Где красная рыба, хорьки?

– Я не брал, – поспешил откреститься Пашка.

– Ты не хорек, ты охорок мелкий! Влад, ты что скажешь? – отец внимательно смотрел на меня.

– Ну… там вроде была…

– Вот же растратчики! – из спальни показалась расстроенная мать. – У других дети как дети, а с нашими проглотами по миру пойдешь с протянутой рукой. Слопали рыбу к празднику и не подавились.

– Эти могут, – согласился отец. – Помнишь, как они три мешка яблок сметелили?

– Жрули несчастные, – нахмурилась мать. – И худые, как черти. Не в коня корм.

– Это от глистов, – авторитетно заявил отец. – Глистов им протравить, как поросятам, и все будет хорошо.

– И есть будут меньше?

– Конечно. Сейчас-то они и за себя и за глистов едят, а будут только за себя.

– Неужели глисты так много жрут? – удивилась мать.

– А ты думала! Бывает бычий цепень, так он вообще как удав длиной.

– Ну тебя, Витя, – брезгливо скривилась мать. – Вечно ты всякие мерзости за столом рассказываешь.

– Это биология, а не мерзость. Так что с ними будем делать? – кивнул на нас.

– Лишить на пару деньков еды. Будут знать в другой раз.

– И все? – отец не скрывал разочарования.

– А что ты предлагаешь? На мороз ночевать выгнать? – всплеснула руками мать.

– Можно выпороть, – без особого энтузиазма предложил отец.

– Вить, мне некогда. Хочешь пороть – пори. Но только что бы на улицу не убежали. Я потом не собираюсь за ними по сугробам полночи бегать.

– Ладно, – махнул рукой родитель, – живите пока.

– Насчет протравливания глистов ты подумай. Идея хорошая, – мать ушла в спальню и вскоре Добрынин снова заголосил про «синий туман».

– Синий туман и Костромин, – подхватил отец, – только один, только один, такой Костромин.

Мы от греха подальше юркнули обратно в комнату.

– Надо рыбу обратно положить, – прошептал я.

– Когда уйдет, – согласился Пашка, – сразу и положим.

Отец спев, с чувством глубокого удовлетворения выпил две рюмки молдавского коньяка и пошел на кухню помочиться в ведро из-под угля. Там ему на глаза попалась наша банка с медом. Недолго думая, он отпил половину банки, почесал затылок, помочился и допил оставшееся. Вернулся в прихожую, плюхнулся в продавленное кресло и закурил. Мы в это время пытались оторвать от батареи куски рыбы. Батарея была до того горячей, что рыба к ней пригорела. С трудом оторвали кусок, оставив половину на батарее.

– Если мы ее такую в холодильник положим, – сказал я, – то нам хана.

– Давай ее съедим, – Пашка был весь в отца и всегда думал, чем набить желудок – желательно краденным. Отец в этом был просто одержим: однажды даже подстроил пожар в больнице, где я лежал после аварии, чтобы утащить поднос котлет.

– Не знаю, – я задумался, прикидывая варианты.

– О чем это вы шепчетесь? – из-за занавесок дверного проема высунулась голова матери и подозрительно уставилась на нас.

– Мы ничего, – я уронил рыбу.

– Что-то замышляете, – мать вошла в комнату. – Чем это пахнет? – втянула носом воздух.

– Не знаю.

– Странно как-то. Что это на полу?

– Где? – попытался придуриться брат, но не тут то было.

– В Караганде! – звонкая оплеуха вернула Пашку к суровой реальности. – Подними это.

– Это не я! Это не я!!! – Пашка ловко нырнул под свою кровать и затаился там.

– Можно считать, что признание получено, – мать подняла изуродованный кусок, брезгливо понюхала, швырнула на стол, а сама уселась на Пашкину кровать и подпрыгнула, пытаясь продавившейся панцирной сеткой уязвить Пашку. – Падла ты, Павел, – подпрыгнула сильнее.

Я попытался незаметно отойти к выходу, но не тут-то было.

– Стоять! – нога матери перегородила проход меж кроватей. – Ты куда собрался?

– Я это…

– Ты тоже падла, – ласково обличила мать. – Ты же старший, ты примером для брата должен быть. А ты?

– А что я?

– Головка от буя! Не смей пререкаться с родной матерью! Думаешь, с чужой теткой лучше будет?!

– Я…

– Что ты разьякался, падла?! – бешеный взгляд матери зацепился за батарею. – А это что?! – палец беспощадно указал на злосчастную рыбу.

– Это…

– Что это? – медленно повторила мать, вскочив с кровати и шагнув к батарее.

– Рыба, – прошептал я и кинулся бежать.

Убежал недалеко. За занавеской влетел в упругий живот отца и отброшенный им шлепнулся спиной об боковую стенку шифоньера.