В садах Эдема

Вот Олины записи:

– А почиму Гасьподь так схал (сжал) ручки?

– Потому что Он умер.

– А мы век (ведь) спим… как бугко (будто) умиаем… Койко (только) спим недойго… а умиать век тяхэо… (а умирать ведь тяжело)

– А почиму на гугом кестике (на другом крестике) у Госьпага учки не схаты? (ручки не сжаты)

– Ну, по разному Господа изображают…

– Кам Он ихё не умей! (там Он ещё не умер)

14.06.84

Я проникаюсь всё большим уважением к той академической свободе, которую сохранили немцы в своём новом государстве – у них ничего не хранится под спудом… Прочитал «Волшебный замок» Тика (Johann Ludwig Tieck) – автор мне кажется лучшим писателем из «первого призыва» немецких романтиков (и не потому ли, что «был мало расположен к теоретическим исканиям», имея «яркое творческое дарование»?).

Дочитал вторую книгу Страхова, наиболее любопытными показались статьи о Дарвине и нигилизме:

«Учение Кювье /о постоянстве видов/ не было разрушено постепенными изысканиями, новыми фактами, новыми открытиями, уяснившими его несостоятельность. Оно пало вдруг, как падает мнение, которое держалось верою, а не научными основаниями. Факты не изменились, сведения наши не расширились; но появилось новое мнение, новая вера, и старое учение должно было уступить место…»

«Мы ведь с непростительною наивностью, с детским неразумием всё думаем, что история ведёт к какому-то благу, что впереди нас ожидает какое-то счастье, а вот она приведёт нас к крови и огню, к такой крови и к такому огню, каких мы ещё не видели…»

19.06.84

Из Олиных записей: «Лизанька перед сном просит:

– Гавай побесегуем немнохко…

Но я уговариваю её закрыть глазки:

– Уже сумерки, душа моя…

– Ни день, ни ночь! – подхватывает она.

Хочешь – не хочешь, а беседа началась. Следует череда вопрошаний: а что означает слово «су»? может ли умереть Господь? что такое жизнь? – («Это трудно объяснить, Лизанька… самый большой дар Божий») – кто такая Ева?.. И в заключение: а давай учить немецкие слова? И с удовольствием повторяет за мною: die Fr?hling, die Sonne…»

23.06.84

Пасмурно, идёт дождь. А утро было таким солнечным!.. Это длится уже неделю – ежедневно нас посещают дожди.

Не поехал сегодня в библиотеку: Оля собирается ко всенощной… Я уже прочитал и третий томик «Борьбы с Западом», автобиографию Ап. Григорьева («Мои литературные и нравственные скитальчества») и приступил к «России и Европе». Между делом с удовольствием перелистал первую часть «Семейства Холмских» небезызвестного Бегичева; роман воронежского губернатора (вышел – разумеется, анонимно – в 1832 г.) имел успех и не маленький; на первых порах его хвалил Белинский, Толстой помнил его всю жизнь, но это уже явно беллетристика. Умелая, изящная, не лишённая занимательности… Впрочем, эти «картинки с натуры» безоговорочно признавались тогда близкими к действительности. А это немалый плюс.

Похоже, на Данилевском закончится мой летний библиотечный штурм. Ибо Олечка всё чаще намекает, что кончаются денежки, что надо где-то подзаработать. Страх, как не хочется искать ещё чего-нибудь! А там – роды… Спаси, Господи!

Оля написала письмо Саше: «…Володя работает дворником. Уходит из дома рано, в половине пятого, а в половине восьмого утра уже с нами. В городе, наверное, трудно придумать работу лучше этой.

Лизанька стала уже большой и, как Володя говорит, «обыкновенной» девочкой. Она часто огорчает нас непослушанием и вспыльчивостью. Особенно недоволен Володя, говорит, что видит в ней все свои дурные качества. Он почти каждый день ходит в библиотеку, читает своих любимых славянофилов. Я же читаю мало и только духовную литературу, ибо художественную не стало терпения читать. Сейчас заканчиваю большую книгу св. Варсануфiя Великого «Руководство к духовной жизни». Книга удивительная, просветляющая ум и сердце. Иногда я прочитываю лишь несколько страниц – и уже чувствую полноту и таинственность жизни. Очень рекомендую тебе, Саша, читать св. Отцов. Эта же книга, св. Варсануфiя, показывает удивительные глубины человеческой души, причины падений и болезней и средства к исцелению. Обязательно почитай, если попадётся в руки…»

За Лизанькой Оля записала: «Утром она капризничала, и я оставила её одну на кухне. Через некоторое время она позвала меня и, обиженно скривив губки, сказала, что уедет к девочке Сене, которая её пожалеет. Я ей ответила, что девочка Сена не будет жалеть такую капризную и нехорошую девочку.

– Нек, – возразила Лизанька, – пожаеет… Тё хаохих жаеть? (что хороших жалеть?) Они и так хаохие…

А перед сном, любуясь ею, я тихонько воскликнула:

– Лизанька! И откуда ты взялась?

– Меня Гасьпог из хаося созгав… (создал)

Дочитал сегодня «Христианские песнопения Пресвятей Царице Небесней, Приснодеве Марии Богородице» (М., 1892); удачных псалмов мало, но во всех выдержан строй и стиль знакомых мне и привычных для меня молитв. Например:

Мати Божия, молю Тя усердно,
не остави мене без Твоея всесильныя помощи,
наипаче во время искушения,
когда аз, в суете мятущися,
забываю о Боге
и спасении своем. Царице Небесная,
не остави мене Своим милостивым покровом
и в жизни сей, и при кончине моей.

28.06.84

Думал сегодня причаститься; за час управился с работой на участке и приехал домой переодеться. Тут и был застигнут – Наташа с Геной приехали за мной, чтобы помог им прополоть картошку. Вот искушение. Поехал… Полдня кланялся в огороде.

А сейчас мы втроём – в виде прогулки – едем на вокзал: узнавать, когда приходит поезд из Москвы. К нам едет Володя Щукин! Вчера получили телеграмму от Танечки.

Гуляем. Лизанька подобрала длинную хворостину и возложила её себе на плечико:

– Отесинька! Пуськ у меня эко будет угочка (удочка)?

– Угу, – говорю я. – Пусть будет.

– А я на ыбалку! а я на ыбалку! – поёт она, маршируя.

Во мне просыпается любопытство:

– А что ты будешь делать на рыбалке?

– Ыбку ловить. Много ыбок ловить.

– А каких рыбок?

Глупый вопрос, но мне интересно, как она выпутается. И она, в самом деле, застревает:

– Какие па… па…

Неуверенно:

– Какие… папаться…