Воспоминания и рассказы

– Да нет, это я чтобы позлить ее. Она на выпускном экзамене не захотела мне ставит отличную оценку по химии. Это у нас училище краснознаменное, – сознался Петя.

После перерыва мы опять танцевали, я рассматривал костюмы других и приходил к замечательному выводу – мой самый удачный и оригинальный, жаль только, что Лида его не увидела. Когда объявили второй перерыв, к нам с Толей подошел Петя Осипенко, высокий, красивый парень со спортивною фигурой, и сказал, что у него есть бутылка вина, и предложил выпить. Петя появился у нас только в десятом классе. Мы с ним когда-то вместе учились в первом классе, но потом я из-за болезни год пропустил, и Петя закончил восемь классов на год раньше меня, после чего родители определили его в техникум в Черновцах, где у него жили родственники, у которых в этом техникуме мыл какой-то блат. Там Петя и учился все это время. Но потом, родственники попросили забрать Петю обратно, так как он не учится, а пьянствует и волочится за женщинами. Так Петя и оказался у нас в десятом классе.

Мы пригласили еще трех девушек из нашего класса, и тихонько поднялись на второй этаж в свой класс. Дверь класса сразу закрыли на стул. Петя достал бутылку вина, это было «Гратиешти», самое хорошее вино по нашим деньгам. Я предложил выключить свет, чтобы не привлекать внимания. Так и сделали. Оказалось, что Петя не подумал про рюмки, видно не рассчитывал, что в компании будут и девушки, но девушки тоже согласились пить из бутылки, и проблема была решена. Пили по очереди, по одному глотку, никуда не спеша и тихонько разговаривая. После нескольких глотков настроение у всех заметно улучшилось, языки развязались, и разговор стал погромче. В этот момент кто-то попытался открыть дверь и удивился, что она закрыта. Двери в классы никогда не закрывались. Мы прекратили разговоры и сидели тихо, как мыши. За дверью решили, что ее закрыли в связи с баллом, и пошли дальше. Видно это была такая же группа, как и мы, которая искала себе пристанище. В классе мы за разговорами и выпивкой провели минут двадцать, после чего опять спустились танцевать. Пустую бутылку забрали с собой и выбросили в урну на входе в школу. И опять танцевали до упаду.

Домой начали собираться после двенадцати. И только теперь я понял, как же мне повезло, что Лида уехала к родителям, в противном случае, мне нужно было бы провожать ее домой, и я бы добрался домой не раньше трех часов ночи. А тащиться в этом маскарадном костюме на другой конец села, в чужих сапогах, рискуя в кровь растереть ноги, было бы полным безумием.

Петя пошел провожать домой Соню, а мы небольшой группой в составе меня, Толи Жука, Нади Коваленко и Тони Замлелы, ученицы одиннадцатого класса, которая очень нравилась Толе, двинулись домой. Толя никак не решался объясниться с Тоней. Кроме всего прочего, его смущало то обстоятельство, что Тоня жила на той же улице, что и он, но немного дальше, и, чтобы проводить ее домой, нужно проходить мимо своего дома, а его мать может это увидеть и спросить куда он ходит. В общем, проблема была жуткая, почти не разрешимая. А Надя жила дальше всех, возле самого бора. Но сейчас нам было весело, мы шли и всю дорогу пели песни, вернее пела Надя, а мы подпевали. Так дошли до церкви, дальше они шли прямо, а мне нужно было сворачивать направо, через мост, но мне не хотелось идти одному, и я пошел дальше вместе с ними. И снова пели песни. Дошли до конторы колхоза «Заря коммунизма», дальше мне с ними было уже совсем не по пути. Им нужно было идти налево, а мне как раз в противоположную сторону, направо. Немного постояли на развилке, попрощались и разошлись. Я был доволен как никогда, вечер удался.

Обман

Я не знал, чем себя занять в эти выходные. Школьные домашние задания я давно сделал. Выполнил и задание отца по прополке грядок в огороде. Была прекрасная майская погода, светило яркое солнышко, но жарко еще не было. В саду пели птички, состязаясь в красоте пения друг с другом. Все было прекрасно, но почему-то было немного грустно. Вечером можно было сходить в кино, но одному идти не хотелось. Предлагал Лиде сходить в кино, но она сказала, что уезжает на выходные к родителям и вернется только вечером в воскресенье. Можно было продолжить делать раму для недавно нарисованной картины, но сегодня не хотелось. Попытался читать книгу, но и чтение не шло, стало еще больше грустно.

Лида появилась в нашем классе примерно год назад, в середине учебы в девятом классе. Родители оставили ее жить в Вертиевке у бабушки, где жили они сами я не знаю, но от них она возвращалась черниговским поездом. Сначала я не обращал на нее никакого внимания. С самого начала учебы в девятом классе мне очень нравилась девушка Оля, на мой взгляд самая красивая в нашем классе. Но я ей не нравился, поскольку в красавцы не вышел. Набравшись смелости, я предложил ей свою дружбу, но она отказалась со мной встречаться. В десятый класс она не пришла, говорили, что вышла замуж.

Я немного погрустил и успокоился. Занялся изготовлением прибора для оценки знаний по химии, который попросила меня сделать учительница химии Нина Павловна. Она такой прибор где-то видела, и даже электрическую схему для него достала, но оказалось, что это лишь схема блока питания. Схему прибора пришлось разрабатывать самостоятельно. Все делал из подручных материалов, покупалось только то, что нельзя было сделать самому. Так, вместо нескольких десятков индикаторных лампочек, я использовал пластмассовые пробки от бутылок, за которыми, в самодельных патронах из жести, крепил электрические лампочки от карманного фонарика. Все эти индикаторы и тумблеры, расположенные на лицевых панелях, нужно было красиво подписать, но с моим ужасным почерком сделать это было невозможно. В помощь мне дали Лиду.

Мы часто оставались в школе после уроков и вместе делали этот прибор. Лида оказалась интересным собеседником, мы много разговаривали на самые разные темы и постепенно стали друзьями, хотя влюбленным в нее, как в Олю, я не был. Как-то я пригласил ее сходить к кино, она согласилась. Потом стали ходить в кино вдвоем постоянно. После кино я провожал ее домой, на другой конец села. Днем она просила к ней не приезжать, чтобы не нервировать бабушку. За ней пытался ухаживать Ваня из одиннадцатого класса, но видя, что мы в кино ходим всегда вместе, вскоре отстал.

О любви мы никогда не говорили, были чисто «пионерские» отношения. Я навещал ее в нежинской больнице, где она как-то лежала. Потом я попал в эту же больницу – перед поступлением в военное училище мне удаляли гланды. Ждал, когда она приедет меня навестить, но она не приехала, и моим здоровьем не интересовалась. Было немного обидно, но потом прошло.

И вот теперь, в выходные, без нее было грустно, ничего не хотелось делать. И тут пришла мысль, что я ведь могу встретить ее с поезда, хотя никогда раньше этого не делал. Эта мысль меня как-то сразу успокоила, и я взялся за изготовление рамы к картине. Настроение опять было нормальное.

На следующий день я поехал ее встречать на железнодорожную станцию. Вечерних поездов с Чернигова было два, я поехал к первому, так как не знал, каким она приезжает. С первого поезда ее не было, а до второго было еще два часа. Тут возникла еще одна прекрасная мысль – подарить ей при встрече цветы. В мае месяце в лесу полно ландышей. И я поехал в лес за ландышами. В лесу красота была необыкновенная, повсюду поляны цветущих ландышей и изумительное пение птиц. В отличие от нашего сада, здесь пели еще и соловьи. Какие трели они наперебой выводили! Подумал, что хорошо бы сюда привезти Лиду, чтобы увидела и услышала всю эту красоту. Уезжать оттуда не хотелось, но нужно было встречать следующий поезд. Я нарвал букетик ландышей, красиво обставил его темно-зелеными листьями ландыша, и получился прекрасный букетик, который не стыдно было подарить девушке. В приподнятом настроении поехал на станцию.

Лиды не было и во втором поезде. Настроение резко упало. Уехал домой и ландыши подарил маме. Она очень удивилась, с какого перепуга я в лесу оказался. Сказал, что захотелось пение птиц послушать. На следующий день мне уже с утра рассказали, что Лида вчера ходила в кино с Васей, огромным детиной из одиннадцатого класса. Сказал Лиде, что ездил ее встречать с поезда, но толковых объяснений ее поведения не услышал. Я понял, что с этой поездкой она меня обманула, и, несмотря на то, что за время наших встреч мы всего один раз целовались, я посчитал это предательством. В следующее воскресенье после кино я последний раз проводил Лиду домой, пожелал всего наилучшего с Васей, попрощался, и мы перестали встречаться.

Выбор профессии

Как-то я смотрел художественный фильм, а котором простой инженер в своей квартире все автоматизировал, от заваривания утреннего кофе, до автоматической печати на доработанной пишущей машинке. Особенно мне понравилась идея с пишущей машинкой, которая сама печатала текст под диктовку его в микрофон. Было понятно, что это фантастика, но я загорелся этой идеей – разработать такую пишущую машинку. Решил поступать в Харьковский политехнический институт на факультет автоматики и телемеханики, чтобы получить нужные знания, и, в будущем, осуществить свою мечту.

В десятом классе всех ребят вызвали в военкомат и поставили на военный учет. Предложили подумать о поступлении в военные училища. Меня это мало интересовало, так как я уже определился с будущей специальностью. Капитан, который проводил с нами беседу, предлагал подумать и о родителях, которым возможно будет трудно содержать студента, который будет пять лет учиться в институте, особенно если семья многодетная. А в военном училище – пять лет на всем готовом, какая будет помощь родителям. С этой точки зрения о своем будущем я почему-то еще не думал. А ведь он прав. Через год после меня будет заканчивать школу сестра Алла, ей тоже нужно будет куда-то поступать, и тогда учебу нас двоих родители точно не потянут. Алле нужно будет на что-то жить во время учебы, бесплатно не получится. Действительно, нужно было думать не только о себе, но и о родителях. Придется поступать в военное училище.

Но если уж поступать в военное училище, то конечно-же в летное. В Чернигове как раз было летное училище, близко и хорошо, можно будет часто домой ездить. Первая же медицинская комиссия показала, что в летное училище я не прохожу по здоровью, более того, я не прохожу ни в какое училище, пока не удалю гланды. Пришлось удалять гланды.

Необходимые для операции анализы я сдал в больнице в Вертиевке. Все анализы были в норме, за исключением анализа на свертываемость крови. Свертываемость была плохой, но лаборантка решила, что сойдет и так, и написала, что он в норме. На операцию мы поехали вместе с Ниной, ученицей одиннадцатого класса, которой предстояла такая же операция. Операцию нам сделали в один день, сначала ей, потом мне. Позже я слышал, что для военных медиков удаление гланд, это самая сложная операция, потому, что в армии все делается через задницу. Оказалось, что не только для военных, но и для гражданских. Мне сделали уколы в гланды, скальпелем сделали надрез вокруг гланд, а затем петлей вырвали гланды. У Нины было все нормально, а у меня, как потом оказалось, когда работали скальпелем, что-то повредили. Я чувствовал, что у меня в горле кровоточит, и чтобы не испачкать постель, я кровь проглатывал, чем делал только хуже. От накопившейся в желудке крови, ночью меня стошнило, и постель была безнадежно испорчена. Врачи ужаснулись, увидев, сколько крови скопилось у меня в желудке, кровь не сворачивалась. Врачи ругались, какой идиот делал мне анализ на свертываемость крови, срочно вызвали из дома хирурга, сделали укол хлористого кальция, чтобы остановить кровотечение, после которого было очень жарко, все тело было как в огне. Переполох был жуткий, хирург всю ночь просидел в больнице, боясь оставить меня без присмотра. На следующий день все нормализовалось, но рана заживала плохо. В больнице я пролежал на неделю больше, чем Нина, а после выписки я еще полгода не мог пить воду из колонок, из которых брали воду в ведра, наклонив голову и хватая ртом воду прямо из струи, как мы обычно делали. При такой процедуре вода у меня сразу вытекала через нос. Нырять в воду я тоже больше не мог, так как через нос набиралась вода. Это очень сильно сказывалось при сдаче нормативов по плаванию, где нужно было нырять в воду с тумбы. Чтобы не захлебнуться, мне приходилось прыгать в воду вниз ногами, а потом догонять уплывших далеко вперед соперников.

Несмотря на все огрехи операции, поступать в военное училище я теперь мог. Поскольку в летное я не годился, решил поступать в Харьковское летно-техническое училище, но военком меня разубедил, объяснив, что с моими оценками нужно поступать в высшее училище, а не в среднее, иначе я зря потеряю три года, а потом все равно придется поступать в высшее. Он порекомендовал мне поступать в Харьковское высшее командно-инженерное училище. Я рассказал ему про свою мечту и спросил, есть ли в этом училище что-то похожее на факультет автоматики и телемеханики.

– Есть, – сказал он, – это пятый факультет, факультет радиоэлектроники.

На этот факультет я и решил поступать.

На медицинской комиссии в Нежине желающих поступать в различные училища набралось двадцать шесть человек. Предварительный отбор прошли восемь человек, в том числе и я. В составе этих восьми человек я и поехал на областную медицинскую комиссию в Чернигов. В поезде по дороге разговорились. Ребята оказались очень деловыми, многие уже что-то умели делать из того, что нужно будет в армии, один даже самостоятельно собрал себе карманный радиоприемник. Один я ничего такого не умел, ну был неплохим столяром, да картины умел рисовать, но ведь все это не для армии. Изготовил правда для школы прибор для оценки знаний по неорганической химии, для которого самостоятельно разработал принципиальную электрическую схему, но это все не то. Как сделать радиоприемник я точно не знал, и был этим очень огорчен. Областную медицинскую комиссию прошли только двое, я и Валера Печенкин из Нежина, причем оба поступали в ХВКИУ. Валера был старше меня, он уже закончил два курса института, но потом решил стать военным, как и его отец. Валера держался с видом бывалого человека, который все это уже проходил и все знает, он даже сочувствовал мне, так как моих знаний, полученных в сельской школе, для поступления в такое училище может не хватить. Он узнавал, там будет большой конкурс.

С Валеркой мы и поехали в Харьков, поступать в ХВКИУ, я на пятый факультет, а он на второй. Нас разместили в палатках на загородной базе училища в Сокольниках. В каждой палатке на двуярусных койках жили по 10 человек. Палатки не отапливались, поэтому ночью было холодновато. Среди поступающих выделялся Мусахранов, самовлюбленный молодой человек, который поступал уже второй раз, поэтому, в отличие от нас, все знал, и с упоением рассказывал, как ловко он отвечал на вопросы на экзаменах, и как обхитрил преподавателей. С его рассказов всем сразу становилось понятно, что он намного «умнее» преподавателей, которые его будут обучать, непонятно только было, зачем он в таком случае поступает.

Мы с Валеркой успешно сдали вступительные экзамены, я на все четверки, набрав 16 баллов, правда на устной математике чуть было не получил тройку, так как не мог понять вопрос, задаваемый преподавателем на русском языке, пока этот вопрос не перевели мне на украинский, а Валерка – на все тройки, набрав 12 баллов. На нашем факультете проходными были 14 баллов, поэтому я прошел с запасом, а вот Валерка не прошел, какой проходной балл был у них, я не знаю. Валерка со своими оценками уехал в Рижское училище, где его оценок хватило для поступления. Больше мы с ним не виделись.

С нашей палатки поступили в училище еще два человека: Володя Балашов и Сережка Ларин. Сережка закончил школу с золотой медалью, поэтому сочинение не писал, за него ему автоматически поставили отличную оценку, остальные экзамены сдал на тройки, в результате чего получил необходимые для прохождения 14 баллов. С Сережкой мы подружились. На курс набрали 120 человек, как оказалось, конкурс был небольшой, всего четыре человека на место.

Мой одноклассник и друг Толя Жук, в этом году поступал в мореходку, но провалился. На следующий год он, по моему совету, поступал в наше училище, но ему, как и Валерке, не хватило проходных баллов, и он тоже уехал в Рижское училище, в которое его и приняли.

Несмотря на то, что в дальнейшем осуществить свою мечту, печатать текст с голоса, мне так и не удалось, вместо меня это сделали другие, о сделанном выборе профессии я никогда не пожалел.

Кременчугское море

Я никогда не был на море, видел его только в кинофильмах. Съездить на море конечно очень хотелось, но такая поездка мне была не по средствам. Учился я на первом курсе военного училища и получал денежное содержание в размере шести рублей и восьмидесяти копеек в месяц, да родители еще присылали по десять рублей в месяц, все, что они могли себе позволить из маминой зарплаты учительницы в шестьдесят рублей. Из получаемых денег мне удалось отложить пятьдесят рублей на поездку домой на зимние каникулы, но для моря этого было явно недостаточно. Примерно столько же я сэкономил и для летнего отпуска, а поскольку проезд домой во время летнего отпуска у меня был бесплатный, то появлялось немного свободных денег, и я решил воспользоваться приглашением дяди Миши, брата отца, приехать к нему в гости в поселок Святиловка, расположенный на самом берегу Кременчугского водохранилища. Дядя Миша говорил, что это настоящее море, будучи экскаваторщиком, он сам его копал. Приезжая в гости к нам в Вертиевку, он привозил в подарок огромных рыб, и мне очень хотелось половить рыбу в этом море, может и не такую большую, но хотя бы какую, какая клюнет.

В этом году в наше училище поступал мой друг и одноклассник Толя Жук. В прошлом году он поступал в мореходку, но завалил какой-то экзамен, и вот теперь поступал к нам. Чтобы самому себя стимулировать, он дал себе зарок – не покупать себе сгущенное молоко, которое очень любил, до тех пор, пока не поступит. Но покушать сгущенку здесь ему было не суждено. Все экзамены он стал успешно, на этот раз ничего не завалил, но проходных баллов не набрал. Приехав в очередной раз на нашу базу в Сокольники, где в палатках жили абитуриенты, и узнав от Толи, что он не набрал нужное количество балов для поступления, я решил поговорить с их начальником курса, капитаном Стасевым, моим бывшим курсовым офицером, чтобы он взял Толю к себе на курс, обещая, что Толя будет прилежным учеником.

– Если он будет таким как ты, то я попробую его оставить, – сказал Стасев, – но ничего не обещаю, он не добрал целых два балла, а там полно таких, кому одного балла не хватило. Мандатная комиссия со мной может не согласиться.

Я обещал, что Толя будет и учиться хорошо, и с дисциплиной проблем не будет, но оставить Толю в училище не удалось, ему предложили написать заявление на поступление в Рижское училище, где, как всегда, был недобор, и он уехал в Ригу.

Сдав летнюю сессию я уехал в заслуженный отпуск домой. В Нежин я приехал ночью, и до утра просидел в вокзале, а первым автобусом я ехал из Нежина в Вертиевку. Уже рассвело, но солнце еще не поднялось, стояла приятная летняя прохлада. Выехали за город, начинались до боли знакомые места, вот и сады плодосовхоза, где я раньше работал, деревья стояли буквально усыпанные яблоками, отличный урожай в этом году. В груди что-то сжалось, до боли, потом сердце начало учащенно биться, радость от вида родных мест заполняла все тело, до самых кончиков пальцев. Это чувство мне уже было знакомо, впервые я испытал нечто подобное, когда приезжал на зимние каникулы, но тогда это чувство было еще более сильным, тогда у меня даже слезы на глаза навернулись. Вот и Прорабство, остановка на краю села, на трассе Москва-Киев, слева село Бобрик, откуда в нашем классе было много учеников, направо Борзна и Комаровка. В больнице в Комаровке когда-то лежал Талик, и мы с Аллой по очереди ездили его навещать. В лесах вдоль этой трассы было очень много белых грибов, мы видели, как их везли в автобусах огромными корзинами, но нам тогда было не до грибов. Воспоминания, воспоминания и воспоминания при виде родных мест, сердце опять защемило, радость переполняла душу. Я дома!

Поговорил с родителями о поездке к дяде Мише, они не возражали, только сказали, что так не делается, нужно было сначала написать письмо, и предупредить о своем приезде, но сейчас писать уже поздно, письмо дойти не успеет. Меня правда это не пугало, о том, что я могу оказаться, как говориться, не ко двору, в то время я еще не думал. Побыв недельку дома, я взял билет на поезд до Кременчуга и поехал. В Кременчуг я приехал утром, быстро нашел автовокзал, который находился недалеко от железнодорожного вокзала, сел в автобус до Святиловки, и поехали. Ехать оказалось довольно далеко, за окном ничего примечательного не было, небольшие поселки, в подавляющем большинстве состоящие из домов барачного типа, глаз не радовали, но возле некоторых домов низками висела вялившаяся рыба. Это придавало надежды, что и мне удастся что ни будь поймать. В Градижске, где была длительная остановка, я увидел море. Это действительно было море, а не водохранилище, противоположного берега вообще не было видно, зрелище дух захватывало, такого водного простора я еще никогда не видел. Сразу захотелось забросить удочку и порыбачить, ветра практически не было, и поверхность воды представляла практически ровную, бесконечную гладь. Вспомнились слова Н.В. Гоголя: «Чуден Днепр при тихой погоде», и «Редкая птица долетит до середины Днепра». Все было точно по Гоголю. Поехали дальше, вдоль дороги появились посадки абрикос, в которых деревья были буквально усыпаны плодами, земля под деревьями была толстым слоем усыпана абрикосами, было такое ощущение, что их здесь никто на собирает, и никому они не нужны. Я спросил у пассажиров автобуса, почему абрикосы никто не собирает.

– Это не абрикосы, это жердель, – ответили мне, – дикий абрикос, настоящий абрикос намного вкуснее, поэтому эти никто и не собирает, настоящих вокруг полно.

Перед обедом приехали в Святиловку. Поспрашивал у местных жителей как найти нужный дом, и мне показали, в каком направлении нужно идти. Оказалось, что дядю Мишу здесь все знают, так как он работал бригадиром экскаваторщиков, предупредили, что дома его сейчас нет. Дом я нашел быстро, это был типовой барак на два входа, возле дома, между двумя абрикосами, висело несколько низок вялившейся рыбы, ограды никакой не было, но недалеко от развешанной рыбы была деревянная, врытая в землю, скамейка, на двух столбиках. На каком входе живет дядя Миша я не знал, поэтому постучался в ближний от дороги. На стук никто не ответил, я дернул дверь, она оказалась не запертой и открылась. Я заглянул внутрь и позвал хозяев, но мне никто не ответил, дверь была не заперта, но дома никого не было. Такая же картина была и на другом входе. Я сел на скамейку, перекусил остатками имевшихся у меня колбасы и хлеба, для полного счастья заел все абрикосами, которых под деревьями было великое множество, и стал ждать хозяев. Дядя Миша приехал с работы после восемнадцати, а тетя Галя, его жена, пришла еще позже, так как заходила в садик за сыном Володей. Моему приезду они обрадовались, накрыли праздничный стол и позвали в гости соседей. За ужином я спросил, почему они двери на замок не закрывают. Они очень удивились моему вопросу, сказали, что у них никто на закрывает, так как у них не воруют. Потом все-таки вспомнили, что воровство было, лет пять назад у кого-то украли вялившуюся рыбу, но других случаев воровства припомнить не могли. Я им позавидовал, в Вертиевке такое было невозможно, у нас даже сарай и погреб на ночь закрывали, так как могли и соления в банках утащить, и кроликов унести. После ужина смотрели футбол, это был тот счастливый для Динамо-Киев 1968 год, когда они стали чемпионами СССР, тогда, наверное, все население Украины стало болельщиками и все вечера проводило перед телевизором за просмотром футбольных матчей, мы тоже не были исключением.

На следующий день хозяева пошли на работу, а мы с Володей – на рыбалку. Удочки у меня с собой были, удилище, палка из орешника, у дяди Миши нашлось, червей по дороге накопали, взяли пакет под рыбу, и двинулись к морю. Море уже не было таким спокойным, как вчера, с моря дул сильный ветер и гнал к берегу волну, высотой порядка тридцати сантиметров. Стоило больших усилий забросить против ветра мою удочку с перьевым поплавком, а на такой волне этот поплавок периодически уходил под воду, у меня были большие сомнения, что я смогу при этом разглядеть поклевку. Но, надеясь на авось, мы с Володей час на берегу просидели, клевать никто и не собирался. По пути к берегу я видел каскад каких-то прямоугольных прудиков, метров по двадцать в ширину, и порядка пятидесяти метров в длину, которые располагались в низине, и на которых такой большой волны не было. Я решил попробовать ловить там, но минут через десять к нам подошел мужик и сказал, что здесь ловить рыбу запрещено, на этом наша рыбалка и закончилась. Все последующие дни ветер не утихал, и ловить рыбу в море на мои удочки было невозможно. Дядя Миша предложил мне поучиться ездить на своем мотоцикле с коляской, на что я с радостью и согласился. Два дня мотоцикл был в моем распоряжении, я его более-менее освоил, по крайней мере, он у меня перестал глохнуть в самых неподходящих местах, как делал это в первый день. Ну а дальше пора было и честь знать, собрался ехать домой. Как любителю пива, дядя Миша приготовил мне в подарок десяток вяленных рыбин, которые в живом виде весили не меньше двух килограмм, и еще низку мелких карасиков, с ладошку величиной, в общем, весь мой чемодан был забит вяленной рыбой. Домой я добрался почти без приключений, не считая того, что мой поезд почему-то в Нежине не останавливался. Это было для меня неожиданностью, я думал, что в Нежине все поезда останавливаются, все-таки узловая станция, но нет, пришлось выходить в Бахмаче, и до Нежина уже добираться электричкой.

Дома меня уже ждал Толя Жук, который поступил в Рижское училище, и теперь приехал на десять дней домой. Чтобы отметить его поступление, мы на велосипедах поехали в закусочную, чтобы попить пива. Я взял с собой низку мелких карасиков. Мы заняли свободный столик, купли по две бутылки пива, и начали праздновать, Толя рассказывал, как его встретили в Риге. В закусочной появились мои знакомые из Сельхозтехники, где я два сезона работал плотником до поступления в училище, интересовались как у меня дела и спрашивали, можно ли взять рыбки, низка которой лежала у меня на столе. Я, естественно, разрешил, а они в благодарность купили нам еще пива. Знакомых оказалось много, поэтому рыбу у меня всю разобрали, а на нашем столике я насчитал двенадцать бутылок пива, которые мы с Толей и выпили. Подозреваю, что я выпил гораздо больше Толи. Туалета возле закусочной не было, он был только возле автобусной остановки, поэтому нужно было срочно ехать в туалет, чтобы какой-либо аварии не произошло, ввиду непомерного количества выпитого пива. Толя купил еще пива для отца, в пятилитровую банку из-под болгарских огурцов, и мы поехали в туалет. Я был уже на пределе, поэтому в туалет побежал первым, потом пошел Толя, а меня попросил подкачать колесо на его велосипеде, которое спустило. Я прикрутил насос и начал качать это колесо, когда он вернулся, я его уже накачал, но он сказал, что маловато будет. Я снова прикрутил насос, и сделал несколько качков, пока Толя ходил смотреть расписание автобусов. Неожиданно раздался взрыв, это лопнуло колесо, которое я накачивал, подошедший Толя обнаружил, что я качал заднее колесо, вместо спущенного переднего, и пробовал он перед этим накачку переднего колеса, а не заднего, которое я качал. По пьяни мы друг друга не поняли. Теперь ехать на велосипеде Толя не мог, и мы пошли домой пешком. Но оказалось, что идти пешком я не могу, меня жутко водило из стороны в сторону, велосипед меня не слушался и все время норовил упасть и потянуть меня за собой. Не хватало еще на глазах у всего честного народа в пыли поваляться. Я оставил Толю одного добираться домой пешком, а сам сел на велосипед и поехал домой, ехать я мог нормально, достаточно ровно, по-моему, даже не заметно было, насколько я пьян. Дома я лег на раскладушку, стоящую в саду, и проспал до вечера. Вечером меня разбудил Толя, с которым мы собирались идти в кино. Толя был как огурчик, а у меня голова жутко раскалывалась, ни о каком кино и речи на могло быть, видно я все-таки намного больше Толи выпил, поэтому в кино Толя пошел один. Подвели меня эти карасики.

С собой в училище, после отпуска, я взял четыре больших рыбины, надеясь, что на весь предстоящий семестр мне их хватит, чтобы иногда в увольнении попить пива. После отпуска весь курс уехал в полевой лагерь в Померки, приобретать общевойсковые навыки, а меня и еще пять или шесть человек, в том числе Олега Быцюка и Виктора Овчарова, оставили жить в казарме, чтобы мы делали там ремонт. У меня было индивидуальное задание – изготовить специальные открытые шкафы, для хранения шинелей, головных уборов и противогазов, по два шкафа на каждое отделение, итого восемь шкафов я должен был изготовить. Старшина Мартынов предупредил меня об этом еще до отпуска, поэтому я привез с собой небольшой острый топорик. Остальные занимались побелкой и покраской. Виктор Овчаров, невысокий парень, примерно моего роста, но очень сильный, долбил шлямбуром дырки, чтобы поставить в них пробки и потом повесить описи имущества в рамках. Молоток ему дали маленький, и дело двигалось очень медленно, что его явно не устраивало, и, для ускорения работы, он попросил у меня топорик. С топориком дело пошло у него гораздо быстрее, но в обушке моего топора он сделал большую вмятину, силы то у него было немерено. С последней дыркой он вообще перестарался, ударил по шлямбуру настолько сильно, что с обратной стороны стены вывалился кусок штукатурки вместе с кирпичами, образовав большущую дырку, диаметром с полметра. Старшина пришел в ужас, и обещал объявить Виктору еще пять нарядов, если он все это не заделает. А пять нарядов у Виктора уже были. Мы с ним как-то ходили в кино, в кинотеатр «Украина», на поздний сеанс. Мы рассчитывали вовремя вернуться в казарму, но неожиданно, перед кинофильмом, показали несколько «фитилей», и окончание фильма затягивалось. Виктор предложил мне не дожидаться окончания и срочно бежать в казарму, чтобы успеть на вечернюю поверку. Но мы сидели в середине зала, и мне не хотелось вылезать оттуда до окончания сеанса, чтобы не мешать людям смотреть фильм, поэтому я отказался. Виктор немножко подергался в нерешительности, потом, все-таки, начал пробираться на выход, выслушивая в свой адрес кучу оскорблений, и побежал в казарму. Он опоздал из увольнения на две минуты, за что и получил от начальника курса пять нарядов вне очереди. Я досидел до окончания фильма, и опоздал из увольнения на полчаса. На вопрос начальника курса почему я опоздал, объяснил, что сеанс неожиданно затянулся, а выходить посредине сеанса было неудобно, так как сидел на середине ряда, и при выходе я бы всем мешал смотреть фильм. Как ни странно, мне Александр Васильевич сказал, чтобы на последний сеанс я больше не ходил, но никакого наказания не последовало. Меня это очень удивило, за опоздание на две минуты Виктор получил пять нарядов, а меня за опоздание на полчаса вообще не наказали. Позже, старшина Мартынов растолковал мне этот парадокс, опоздание на две минуты – это чистейшее разгильдяйство, а в моем опоздании была уважительная причина, я думал не о себе, а о людях, которым буду мешать.

С утра и до вечера с нами в казарме был старшина, который и руководил всеми работами, а потом мы оставались одни, закрывали казарму на ключ, смотрели телевизор и ложились спать. Как-то я рассказал ребятам, что ездил на Кременчугское море и привез оттуда вяленную рыбу, они предложили ее погрызть, но я сказал, что рыба без пива – это браконьерство. Олег Быцюк предложил сбегать за пивом. В то время недалеко от казармы находился пивной киоск, Олег притащил две трех литровые банки пива, и несколько стаканов. Я принес две большие вяленные рыбины, и мы с удовольствием после рабочего дня попили холодненького пивка с рыбкой. Мне как-то и в голову не приходило, что это я организовал в казарме пьянку. Но у нас все обошлось хорошо, а вот в полевом лагере у наших ребят были крупные неприятности. Охрана лагеря задержала трех наших ребят, которые несли в лагерь сумку со спиртным: шесть бутылок водки, и бутылку вина. Как объяснял Сережа Куцин, который был среди этих троих, вино он взял для себя, так как водку он не пьет. Этих ребят чуть было не отчислили. Только после этого я осознал, что с пивом в казарме мы рисковали не меньше. Двух оставшихся рыбин мне вполне хватило для пива до конца семестра. С пивом я не злоупотреблял, выпивал одну кружку в начале увольнения, получал от этого удовольствие, и спокойно дальше гулял, к концу увольнения от выпитого пива не оставалось и следа.

Сорок пять лет выпуска из училища мы собрались отметить в Харькове. На встрече присутствовал и наш бывший курсовой офицер Ильин, уже старенький, но еще довольно шустрый. Начальника курса Гетманенко и курсового офицера Стасева уже не было в живых. Наш однокашник Витя Посохов, ныне помощник мэра Харькова, Кернеса, а по совместительству и его зять, организовал нам посещение главного учебного корпуса училища, ныне училища имени И.Н. Кожедуба, и казармы, где мы когда-то жили. В казарме мало-что изменилось, но больше всего я удивился, когда увидел там два шкафа для шинелей. Это были именно те шкафы, которые я изготовил 48 лет назад, два из восьми, изготовленных тогда шкафов, сохранились и служили до сих пор.

Ленинград

После окончания второго курса мы с Толей Винокуровым решили съездить на экскурсию в Ленинград, где мы с ним еще ни разу не были. Я правда и в Москве ни разу не был, в отличие от Толи, который срочную службу служил в Электростали, и в Москве иногда бывал. Поэтому пару дней решили побыть сначала в Москве, тем более, что наш товарищ, Володя Иванов, предложил нам эти пару дней пожить у него, на что мы с благодарностью и согласились. Но нужно было не просто съездить, хотелось, чтобы и память об этой поездке осталась, а для этого нужен был фотоаппарат.

Достать фотоаппарат, задача была не из простых, но казалась мне выполнимой, так как под Харьковом жили два моих двоюродных дяди: Моруга Петр Емельянович, работал директором школы в поселке Покотиловка, и Моруга Николай Емельянович, работал учителем в селе Сороковка. Обоим я нанес визит вежливости еще при поступлении в училище. Но село Сороковка оказалось очень далеко от Харькова, добрался я туда только после обеда, познакомились, покормили меня обедом и отправили обратно с соседом на мотоцикле, так как автобусов обратно больше не было. Еле успел вернуться к вечерней поверке, поэтому больше туда не ездил. К Петру Емельяновичу было порядка сорока минут езды на электричке, поэтому к нему я уже несколько раз ездил. Его жена, Валентина Николаевна, постоянно расспрашивала меня о родственниках, о которых я почти ничего не знал, а также о Пете Соловьеве, моем однокашнике и ее соседе. Оказывается, это благодаря ей Петя поступил в училище. Она ездила на прием к начальнику училища, и упросила его взять Петю, который не добрал два балла для поступления. Но сначала, я ничего этого не знал, и на ее вопрос как там Петя Соловьев, сказал, что разгильдяй, но не типичный, так как ест стаканы. А Петя действительно был оригинальным парнем, он устраивал в казарме представления. С желающих посмотреть, собирал всего по 20 копеек, и, на глазах у всех, съедал граненный стакан, все кроме донышка. Откусывал кусок стакана, тщательно разжевывал стекло, и, с удовольствием, проглатывал. Потом еще кусок, потом еще, и так до тех пор, пока в руках у него не оставалось только донышко. Свой гонорар Петя отрабатывал честно, с улыбкой на лице, под взглядами изумленной публики.

Так вот, у Петра Емельяновича я и собирался выпросить фотоаппарат. А фотоаппарат у него я видел прекрасный, «Киев-4А», зеркальный, о таком можно было только мечтать. А я действительно мечтал купить себе такой фотоаппарат, жаль только денег на него у меня не было. В выходные я съездил в Покотиловку и попросил у Петра Емельяновича фотоаппарат, для поездки в Ленинград, обещая вернуть его в целости и сохранности. Петр Емельянович, с мастерством прирожденного педагога, рассказывал мне какие в нем маленькие детальки и как с ним нужно нежно обращаться, чтобы не сломать. Я внимательно его слушал, думая, что это своеобразный инструктаж перед вручением мне такого ценного фотоаппарата. Через час оказалось, что это обоснование отказа.

Достать фотоаппарат в Харькове мне не удалось. Подошла летняя сессия и нужно было готовиться к экзаменам. Летнюю сессию сдавать гораздо легче, чем зимнюю, так как в летнюю можно готовиться к экзаменам на природе, а не в душном классе для самоподготовки, где галдеж никогда не прекращается и невозможно сосредоточиться на изучаемом материале. Летом к экзаменам мы с Толей в основном готовились в парке «Пионер», расположенном напротив нашей казармы. Находили свободную скамейку, садились на ней, раскладывали конспекты и учебники, так, чтобы больше никто не смог сесть, и готовились. Разрешение на занятие в парке Толя получал у начальника курса, как бывший старшина курса, он был у начальников в авторитете. Готовиться вдвоем гораздо лучше, чем одному, всегда можно проконсультироваться, один вопрос лучше Толя знает, другой я, так, общими усилиями, и осваивали материал. Сессию сдали нормально, Толя все на «отлично», а я с одной четверкой.

Получив проездные документы, мы втроем и поехали в Москву. Володя жил не в самой Москве, а под Москвой, если мне не изменяет память, платформа Сходня, где-то недалеко от аэропорта Шереметьево, куда мы и приехали электричкой. У Володиных родителей был добротный дом в частном секторе, с большим садом. Володины родители оказались простыми и очень гостеприимными людьми. Миф, который ходил в училище, о том, что они какие-то высокопоставленные чиновники, не подтвердился. Но миф родился не на пустом месте, Володя был единственным человеком на курсе, который ездил домой абсолютно на все праздники, даже если они длились всего два дня, даже ребята, отцы которых служили в Генеральном штабе, домой так часто не ездили. Наверно у Володи был очень влиятельный родственник, или кто-то, находящийся возле влиятельного чиновника. Но, перед каждым праздником, кто-то звонил начальнику училища и просил отпустить Володю Иванова домой, и этот «кто-то» был настолько влиятельным, что ни первый, ни второй начальники училища не могли ему отказать.

На соседнем, с Володиным домом участке, стоял старый, почерневший от времени деревянный дом, на котором еще кое где сохранились элементы старинной резьбы по дереву. По сохранившимся, когда-то чудесным украшениям, было видно, что это был добротный и очень красивый дом. Сад вокруг него вообще был огромный. На мой вопрос, что это за дом, Володя ответил, что в нем живет одинокая старая графиня, еще более старая, чем сам дом. Володя ее явно недолюбливал, говорил, что она очень вредная и злая. Но мы ее не видели. Володя притащил в сад воздушное ружье, и мы по очереди упражнялись в меткости стрельбы.

На следующий день Володя согласился показать нам Москву и предоставил в наше распоряжение на два дня свой фотоаппарат. Мы с Толей переоделись в гражданскую одежду, одели, вошедшие тогда в моду, красные носки. Володя, глядя на нас, тоже надел модные красные носки, но его мать его прикид не оценила.