Дурной глаз

Я набирал номер Ольги несколько раз, но она постоянно оказывалась вне роуминга. Однажды сигнал вроде прошёл, но тут же сбросился.

Конечно, ещё не слишком поздно. Начало одиннадцатого. И Олька отличный водитель, она за рулём проводит времени больше, чем я – в своём любимом кресле-качалке.

Но она уже должна доехать.

А ночь близится.

Темнота вокруг дома, темнота внутри. Летом ночи светлые, но здесь, у леса в тени Утиного Клюва, мрак порой кромешный, как слепота. Ветер играет занавеской, гудит в ветвях сосен. Половицы потрескивают, и изредка по крыше брякает сорвавшаяся шишка. Так много звуков в тишине.

Хитрец сидит возле меня, сосредоточенный. Его зелёные глазища прикованы к окну. Рыжий с белым кончиком хвост елозит по полу. Уши чутко подрагивают. Кот весь подобрался. Как будто готовится к чему-то. Я борюсь с желанием потянуться и погладить Хитреца – ведь тогда мне придётся убрать палец со спускового крючка.

Снаружи дома стонет лес.

Олька забрала пакет для мусора и обзавелась портативным холодильником, а до этого она перекопала лужайку в поисках растоптанной мною мелкой мерзости, Мистера Кишки. Мерзости, которая никак не желала расставаться с жизнью, которую мы не могли найти после того, как я выбросил её в окно. Могла ли она зарыться в землю?

И могла ли сестра, в конце концов, откопать создание, сунуть в мешок, а мешок – в мини-холодильник?

Могло ли оно оттуда выбраться, пока Ольга вела минивэн?

Сестра всё не звонит.

Уши Хитреца теперь плотно прижаты к голове, точно кот надел шлем.

Меня подмывает подняться и снять трубку стационарного телефона – но тогда придётся выпустить «Сайгу». На это я не осмеливаюсь.

Но если я сниму трубку? Вдруг вместо гудков на другом конце провода будет глухая тишина, сквозь которую, на грани слышимости, пробивается посвист чудовищного, на «раз-два-три», дыхания.

Вдруг мне кто-то ответит?

Мы с Хитрецом продолжаем ждать.

Как говорил мой дядька, если долго-долго ждать, можно и дождаться.

В открытое окно заглядывает ночь. Больная, безлунная темнота, которая, как соучастница, готова скрывать любую тайну.

И телефон на стене. Безмолвствует, но я чувствую в нём напряжение, которое растёт, ширится, наполняет воздух вибрацией, – словно вот-вот раздастся звонок.

Я до смерти боюсь, что телефон зазвонит.

После этого что-то обязательно начнётся.

Ведьмин цвет

Он показался в начале Партизанской улицы и поковылял к автосервису, когда электронные часы над воротами показали половину двенадцатого. Сентябрьский день выдался безветренным и тёплым, как будто возвращал жителей Студёновска ненадолго в лето, но, несмотря на жару, бредущий человек был одет в выцветшую худи и вельветовые штаны, лоснящиеся на каждой складке. Короткие волосы топорщились серебряной проволокой. Алексей Чобит. Когда-то главврач городской больницы, потом убийца, а сейчас вот, похоже – безумец. Доктор Мясник – так однажды прозвали его газетчики.

Никита Митрохин пихнул Дениса Шишигина в бок локтем и многозначительно взглянул на часы. С отсутствующим видом Чобит миновал приятелей, загребая пыль левой ногой, которую чуть подволакивал.

– По нему время сверять можно, – возбуждённо зашептал Никита, провожая глазами удаляющегося. Трикотаж куртки между лопаток Чобита потемнел от пота. Мужчину слегка покачивало.

С тех пор, как Чобит вернулся в Студёновск, отсидев восемь лет, прошло полтора месяца. Ежедневно он появлялся у автосервиса, принадлежащего отцу Никиты, точно в половину двенадцатого: топал с юго-востока на северо-запад и исчезал в конце улицы.

– Видал? – Никита, наконец, взглянул на приятеля. Несмотря на то, что ребята родились в один и тот же день, восемнадцатого октября, у них были совершенно разные характеры, – загадка для астролога. Тем не менее, они дружили со школы. Им было по двадцать два года, Никита в этом году вернулся из армии, Денис же отчаянно искал способы откосить от осеннего призыва.

– Видал? – повторил Никита. Он сидел на пирамиде из старых шин. У него был перекур, которым он воспользовался, чтобы показать Денису занятное явление – и умять два бутерброда с ветчиной, тонко нарезанными помидорками и майонезом.

Денис, как водится, не ответил – берёг красноречие для своего блога. Нацелив «Кэнон», он сделал серию снимков уходящего.

– Из этого выйдет что-нибудь занимательное для твоей странички? – спросил Никита, слизывая майонез с дублёных пальцев.

Денис опустил фотоаппарат.

– Мало информации, – расщедрился он на пару слов из своей лексической копилки.

– Добавь предысторию, – предложил Никита. Бутерброды кончились, к его огромному сожалению. – Как-никак, это наша городская легенда.

– От предыстории немного толку без финала, – произнёс Денис, насупившись, словно ему было жаль расставаться со словами.

– Есть кола, – сказал Никита, доставая из пакета с ленчем пластиковую бутыль. – Будешь? Правда, она тёплая и без газа.

Денис отрицательно помотал головой. Никита припал губами к горлышку бутыли и отпил сразу треть содержимого:

– А, сладко!

Из бокса вышла Самира и, вытирая запястьем лоб под вспотевшей косынкой, направилась к ребятам.

– Опять пошёл этот? – спросила она Никиту. Дениса Самира подчёркнуто игнорировала – как обычно – принимая его молчаливость за признак раздутого самомнения.

– Ага, – откликнулся Никита, болтая ногами. Самира стянула перчатки и звонко шлёпнула ими Никиту по спине. – Эй?!

– Ходит человек, и пусть ходит. Тебе-то какое дело? Ищешь повод побездельничать? Сидит, выслеживает…

– Молчи, женщина, у меня перекур, – важно заявил Никита и протянул девушке бутыль, предлагая угоститься. Самира брезгливо сморщила нос.

– А колодки на «Вольво» кто ставить будет? – спросила она с напускной строгостью, смеясь глазами.

– Уж конечно, не ты. Только и можешь, что масло менять, – поддел Никита и опять получил шлепок перчатками – теперь по шее. – Эй! Брось свои наезды!

– Если я наеду, ты оглохнешь, – ответила она, и Никита скривился, потому что это была чистая правда.

Денис задумчиво смотрел на дорогу. Напротив автосервиса щерился вывеской пивной ларёк, привалившийся к одноэтажной коробке парикмахерской «Париж». На покосившемся дереве без листьев висела забытая с весны кормушка для птиц, напоминающая миниатюрную клетку. Толстый мальчик с красным, похожим на горб, рюкзаком прокатил на велике в сторону проспекта Горького; сбитые колени мелькали в воздухе, как мячики в руках циркача. У мусорных баков две собаки, белая и чёрная, склещились в лохматый инь-янь.

– Дэн, а ведь не все сейчас знают ту историю, – сказал Никита. – Вот, Самира, например. Ты когда переехала сюда, Сам?

– Пять лет назад, – ответила Самира без энтузиазма – ей не хотелось вовлекаться в беседу с Денисом.

– Видишь, Дэн, пять лет назад! Дэн!

Денис промычал что-то неразборчивое.