Дурной глаз

– Да, – обрываю я. – И давай не будем заново.

После того, как я расправился с этими мерзкими живучими штуковинами, Олька быстро пришла в чувство и… продолжила поиски Мистера Кишки. Вы представляете?! Лично я просто отказываюсь её понимать. Изрыла всю почву под окном, а затем внезапно побросала всё и уехала в город, не сказав ни слова – только пыль столбом. Вернулась часов через шесть, когда я уже не на шутку разволновался: на звонки она не отвечала, погода вконец испортилась, да и, признаюсь, страшновато мне было оставаться одному после недавних событий. Я даже все двери и окна в доме позакрывал.

А у Ольки одно на уме.

– Ты знаешь, что Лейбович уезжает? – информирует она.

– И что необычного? – пожимаю я плечами. – Он не живёт здесь постоянно. Кроме того, он мог поехать в город за вискарём.

– Насчёт виски ты прав. Я встретила Лейбовича, когда возвращалась, и остановилась поздороваться. И я тебе скажу: если его тормознут гаишники, им не придётся брать анализ крови, чтобы выяснить, есть ли в ней алкоголь. Вопрос лишь в количестве промилле.

– Что, совсем в дрова? – хмурюсь я. К пьяным за рулём я отношусь сугубо отрицательно. – Раньше он себе такого не позволял – ездить бухим.

– Скорее, с похмелья. Глаза красные, и перегаром от него несёт, но держится твёрдо. Я сделала ему замечание, только он ни в какую. И мне показалось, что он встревожен. Да чёрт, не показалось – он напуган до усрачки.

На экране рекламный ролик слабительного сменяется Ургантом. Ургант подтрунивает над гостем, а тот пытается сохранять невозмутимый вид. Оба похожи на состарившихся школьников.

– Как от Лейбовича жена с дочкой ушли, он постоянно встревожен, – ворчу я. – Допьётся однажды до белой горячки, а потом и инфаркт – с его-то весом. С одной стороны, жалко его, а с другой…

– Хочешь узнать, что он мне рассказал?

Я не особо жажду это узнать, но киваю головой. Олька закрывает ноутбук и ёрзает в кресле, устраиваясь поудобнее.

– Про обвал на горе.

– Это я слышал. Обвал – и белый свет на вершине, да? Не сомневаюсь, что до того, как это увидеть, Лейбович заглядывал в свой мини-бар.

– Он тогда умолчал, – произносит Олька. – Свет был поначалу. А после появились тени. Огромные. Дескать, они двигались в этом свете на вершине Клюва, подпрыгивали, топтались и вроде как танцевали. Неуклюже, будто на негнущихся ногах. Это Лейбович сказал. И ещё, цитирую, – она как можно шире распахивает глаза, выгибает спину и говорит размеренно хриплым, трескучим голосом, удачно пародируя соседа: – «Какие-то мохнатые валуны, столетние деревья… менялись, перетекали друг в друга, соединялись». А затем как закричит: «Это чудовищно! Это чудовищно! Эти тени падали на мой дом! Через окно, на стену над кроватью!». Жути нагнал, будь здоров.

– Да-а, – замечаю я. Стараюсь, чтобы голос звучал флегматично. – Допился до чёртиков, бедняга.

– Саш, – холодно спрашивает сестра, – откуда у тебя такая твердолобость? Это возрастное, да?

– Не вымахивайся, – огрызаюсь я.

– Нет, серьёзно. И как ты детективы пишешь? Занятие творчеством предполагает некую широту ума, даже в том случае, если это графомания для домохозяек. Два дня здесь происходят необъяснимые вещи! Хитреца едва не прикончила какая-то тварь! Тебя это совершенно не колышет. Ты пялишься в телевизор! Что ж ты за человек?!

Я задет «графоманией для домохозяек» и потому не знаю, что ответить. Наконец я говорю, тщательно подбирая слова:

– Оль. Существование уродцев, на которых наткнулся Хитрец, вполне объяснимо с научной точки зрения. Предположим, в горах есть магнитные аномалии, которые вызвали у мелких животных мутации. Та же крыса, которую притащил кошак… Она безобразна, но от этого не перестаёт быть крысой…

– По мне, она больше похожа на неумелую имитацию крысы. А Мистер Кишки?

– Кончай его так называть. Я не силён в биологии, но наверняка объяснение проще, чем тебе кажется. Есть такие голожаберные моллюски, это мог быть один из них. Далее! Лейбович пьяница со стажем. Он и раньше любил приврать, а тут увидел ночной кошмар или просто бредил. Может, камни, сходящие при обвале, вызвали такой эффект, а он уже и напридумывал бог знает, чего. Гиганты, пляшущие на вершине горы! Оль, если ты в это веришь, то ты такая же ненормальная, как и Лейбович. Кстати, почему он решил тикать сегодня, а не сразу после обвала?

Олька отвечает бесцветным голосом, заранее зная мою реакцию:

– Потому что прошлой ночью Лейбович слышал, как возле его дома кто-то бродил. Он выглянул в окно, но так и не понял, что увидел. «Оно перетекало», – только и сказал Лейбович, и больше ничего. Он боится, что оно вернётся.

– Если тебе неймётся, завтра пойдём и посмотрим, остались ли там следы, – решаю я. – Может, хоть тогда ты успокоишься.

– Я уже посмотрела.

По выражению её лица я понимаю, что Олька ничего возле дома Лейбовича не нашла.

– Одна примятая трава, – подтверждает она мою догадку. – Лейбович говорил, что утром та была ещё влажной, но теперь всё высохло.

– Кто бы сомневался!

Я смеюсь. Олька считает меня твердолобым, но лучше быть твердолобым, чем напуганным, как Лейбович. Потому что мне сейчас так страшно, что я не чувствую ног. Я не хочу, чтобы история Лейбовича оказалась даже наполовину правдой. Она не может быть правдой. Не должна.

– Я уезжаю завтра, – произносит Олька, и по её тону становится ясно: на этот раз намерения серьёзны.

– Да в чём дело?! – возмущаюсь я.

– Не в тебе. Я в городе встретила давнюю приятельницу, мы учились с ней в универе. Она была очень рада. Приглашает пару дней погостить у неё. Я ответила, что подумаю… и вот, подумала и решила.

– Если решила, я возражать не стану, – соглашаюсь я. Мне грустно от того, что сестра уедет на два дня раньше, но в то же время я считаю: ей лучше оказаться подальше от этого места. Особенно сейчас, когда история Лейбовича, рассказанная ночью, кажется такой правдоподобной. Да и одержимость Ольки поисками кошачьих трофеев мне не по душе.

– Не дуйся, – улыбается она примирительно. – Три месяца пройдут быстро, ты и не заметишь, как. Потом я приеду снова.

Обычно сестрёнка если и улыбается, то улыбкой бизнес-леди, а сейчас её улыбка настоящая. Мне это настолько нравится, что на мгновение я забываю о странных и жутковатых событиях, случившихся в последнее время.

Вместо этого я вспоминаю, какими мы были в детстве.

Без сомнения, она тоже это вспоминает, и нам обоим становится теплее.

Эти уютные мысли отгоняют от стен дома тени ночных кошмаров.

От стен – и из моего сердца.

***

Ранним утром Олька ещё спит, а я жарю на завтрак гренки, насвистывая мотив собственного сочинения. К гренкам полагается домашний сироп из клубники и чай на травах. Хитрец рядом со мной, лениво трогает лапкой солнечный зайчик на полу. Всё настолько безмятежно, что я не вспоминаю о вчерашних страхах. И когда замечаю в окно Чубарову, направляющуюся по тропинке к моему дому, я поначалу не испытываю тревоги. Пожилой женщине понадобилось подойти ближе, чтобы я насторожился. Вероятно, это потому, что я впервые вижу её без Лучано.

Людмила Васильевна, заметив меня, машет рукой, но и жест её мне не нравится. В нём нет той утренней безмятежности, что испытываю я; в нём вообще нет покоя. Она не приветствует – она зовёт меня, как человек, с которым случилась беда.

Я выключаю плиту и иду во двор через запасной выход, который как раз на кухне.

– Лучано? – догадываюсь я, и учительница на пенсии энергично кивает. Её сосредоточенные, полные решимости глаза подозрительно блестят – она или плакала, или обязательно заплачет, когда останется одна. – Что с ним?

– Лучик сбежал. Всю ночь он вёл себя невыносимо, метался по комнатам и скулил. Это из-за вчерашней непогоды, знаете. Он плохо её переносит. И я… – она отводит взгляд, – я заперла его в сараюшке. Мне ничего не оставалось. Мне так стыдно. Но… он разбил хозяйскую вазу, напольную. Надо было мне пойти, побыть с ним, а я, я глупая эгоистичная старая кошёлка. – Она закусывает губу и мотает головой. – Он никогда не убегал, даже когда был совсем маленький. Вы его видели?

Я отвечаю отрицательно.

– Он выл, выл, кидался на дверь и, в конце концов, выломал навесной замок. Каково? Такой телок! Я же хватилась не сразу. Спускаюсь, ворота нараспашку, замок выдран с мясом, лежит, а Лучика след простыл. Он где-то лаял вдалеке, но скоро перестал. Я полночи его искала! – Людмила Васильевна поднимает согнутые в локтях руки, чтобы продемонстрировать, как сильно они изодраны сучьями – словно она таким образом наказывала себя.

– Одни, в лесу? Вам надо было позвать меня.